Любовь людей

«Ты махал мне с перрона синеньким скромным платком Я рыдала на полочке, словно забытые кем-то вещи А потом появилась перцовая водка вместе с лирическим проводником И мне стало значительно легче.» (с) Зажмуриваюсь, пытаясь отгородиться от бестолкового мельтешения. Слезятся глаза. Раз. Наблюдаю, как ты возишься с фотоаппаратом, присев на корточки. Колени, обтянутые темно-зеленым твидом, почти достают до ушей (видишь, мам, я помню: прежде чем сесть, нужно подтянуть штанины!), и это как-то по-детски трогательно. Но насморк мешает долго смотреть вниз, и я снова поднимаю голову, пытаясь сообразить, что ты там такое нашел в этой треклятой тротуарной плитке. Два. Поднимаюсь по лестнице, стараясь не отставать. Когда ты проходишь мимо очередного окна, узор со штор перекочевывает на твою спину и снова исчезает, чтобы через несколько шагов появиться опять. И я считаю его мелькания, загибая пальцы. Три. Аккуратно достаю бриошь из бумажной обертки, краем глаза подмечая, что ты собираешь ложечкой пенку с моего кофе. Видимо, придется заказать еще один. Четыре. Отодвигаю плотную штору так, чтобы свет фонаря попадал на кровать. Кричишь во сне. Медленно. Протяжно. Тело твое, всегда напоминавшее мне какого-нибудь палочника, застыло, и только кисти рук и рот выдают тебя своими нервными/частыми/мелкими подергиваниями. Пять. Вытаскиваю из-под магнитиков блокнотные листки, исписанные твоим вензелеобразным почерком. Двигаю магниты по дверце холодильника, пытаясь вспомнить, как они были прилеплены. Когда-то до.