Точка перезагрузки: становление мега-стаи

      Треск. Осколки ручки разлетаются в стороны. Айзек, мягко говоря, недоволен, а если реально — он в бешенстве. Он в сотый раз всклочивает волосы и с ненавистью пялится на кучку мятых листов. Дурацкая матеша! — Эй, бокан, о чём горюем?       Прежде чем он успевает огрызнуться, рядом на столик приземляется чашка какао. Волчонок против воли тянет носом аромат, и да, всё как он любит: две с половиной ложки сахара, взбитая молочная пенка, шоколадная крошка и подтаявший зефир. Айзек, не раздумывая, тянется к чашке. Ну серьёзно, и как тут злиться на глупые прозвища? — Спасибки. Почему бокан? — Ты такой же вредный, — бубнит Кейси справа от него.       Марион ловко взбирается на стул слева и подпирает рукой лицо. — Боканы — это такие домовые. Они и правда вредные, если не узнать их поближе. Внутри они очень милые и добрые. А ещё верные друзья. За это их и ценят. Возле нашего дома в малиннике жил бокан. Ох и любил же он с гроганами подраться!..       В ответ Айзек только тянет что-то невразумительное. У него в руках, вообще-то, идеальнейшее какао! Подумать только, он так давно не пил эту амброзию, что почти забыл, как приятно тает зефир на языке. Марион тихонечко вздыхает. — Что тебя выбесило? Ручка явно не была готова к казни. — А, да это всё дурацкие уравнения! — пыхтит Айзек в чашку, махнув в сторону сиротливо откинутого учебника, — Я тему пропустил, а у нас началась тригонометрия. Я подумал, там всё просто, разберусь, а в итоге!.. — Хм.       Марион пододвигает к себе учебник и сосредоточенно поджимает губы. Айзек не думает, что она ему поможет, — от неё вообще не исходит флюидов отличницы — но уверенность, с которой она решилась взяться за его домашку, оказывается заразительна. Даже Кейси заинтересовался и оторвал взгляд от книги. Айзек хмыкает. Ну, хуже точно не будет, верно? — Квадратные уравнения, значит, — констатирует старший, — Вы решаете так, как тут написано? — получив кивок, он неопределённо хмурится, будто осуждающе, — Понятно. Можно посмотреть, как ты решал?       Айзек молча подталкивает к нему тетрадь. Она изрядно утончилась от того, сколько страниц он вырвал — надо же, такого с ним не бывало уже очень давно, а на матеше он до этого не стопорился вообще никогда. И вот самое противное: есть же чувство, что направление верное, что он правильно выводит примеры, но эти громоздкие дроби с переменными просто сбивают с толку! Как он должен из одного уравнения получить два корня?! Это же нелогично! Почему вообще уравнения преобразуются так?! — Ну, мне всё ясно, — говорит Кейси и откладывает тетрадь, — Хочешь, покажу, как можно быстро это всё решить? — Вот это вот — быстро? — недоверчиво хмыкает Айзек и качает головой, — Окстись, я понятия не имею, как упростить эти кирпичи. — Элементарно: разобрать их на составляющие.       Айзек скептически вздёргивает брови, но старший бета настойчиво указывает на его пенал. Волчонок переводит взгляд на Марион. Та лишь улыбается, передаёт Кейси новую ручку и соскальзывает со стула, направляясь к плите. Видимо, объяснение действительно будет, причём долгое. Айзек в каком-то непонятном предвкушении смотрит, как Кейси снова придвигает к себе его тетрадь — в принципе, её ничего уже не спасёт от мусорки, можно и осквернить посторонним почерком — и выводит первый попавшийся пример. — Ну, значит, смотри. Такие уравнения строятся по общей формуле: «а на икс в квадрате плюс бэ на икс плюс цэ». Икс у нас искомая переменная, её пока не трогаем. Нас интересуют другие буковки: вот эти а, бэ и цэ — которые называются коэффициентами. Пока улавливаешь? — Улавливаю, — фыркает Айзек. Да, учебник он уже читал, спасибо большое, информацию обрабатывать умеет. Кейси его недовольство успешно игнорирует. — В таких уравнениях а никогда не равен нулю, он обязателен, чтобы уравнение считалось квадратным, но нам главное не это. С помощью коэффициентов мы можем вывести показатель, который укажет нам на корни, и имя ему дискриминант. — Постой! — Айзек недоверчиво смотрит в тетрадь, — Учитель говорил, что выделять дискриминант — пустая трата времени. — Пустая трата времени — строить эти твои «кирпичи», а дискриминант наглядно покажет, какие корни искать, — в лёгком раздражении поясняет Кейси. Он быстро начинает расписывать новые буквы, и Айзек больше не решается возникать, — Короче, формула дискриминанта такая…       В следующие пятнадцать минут Айзек становится свидетелем чуда. Марион, тихо посмеиваясь, ставит перед ними поднос с печеньем и кофе, и Кейси, громко прихлёбывая из своей чашки, продолжает вдохновенно вещать о корнях, нулевом дискриминанте и случаях, когда решение найти не получится. За какие-то жалкие минуты ненавистные уравнения превращаются в примеры для дошколят, и Айзек совершенно не понимает, как это раньше они взрывали ему мозг. Элементарно же, ну! Реально просто!       А Кейси решил на этом не останавливаться. — Короче, дискриминант — он свой в доску пацан и выручит тебя в любом случае, главное, чтобы ты правильно различал коэффициенты. Но иногда можно делать ещё быстрее. И короче. — Как это? — Айзек с интересом оглядывает исписанный лист. Да, с разделением «кирпича» на действия вышло удобно, но места заняло даже больше. Кейси издаёт какой-то судорожно-счастливый возглас. — А вот сейчас покажу! Следующая на очереди теорема Виетта. О, тебе она понравится! Потом чётный коэффициент рассмотрим, тоже конфетка. Решение даёт — закачаешься! Но сначала Виетта. Смотри и внимай.       Айзек никогда не думал, что встретит кого-то настолько же повернутого на математике: даже в своей группе он единственный, кто реально понимает суть заучиваемых формул. Возможно, он столкулся с ещё одним магическим трюком природы, сродни ликантропии и прочим чудесам. Так или иначе, на следующий день Айзек вновь оказывается среди лучших, со злым упрямством отстаивая перед учителем право на собственный путь решения. Новенькая тетрадь под ладонью приятно отдаёт жаром стройных чернильных рядов. Что и говорить, чётный коэффициент — реально красивая штука! — Эм, Айзек? Можно тебя на пару слов?       Айзек давится и выплёвывает не дожёванный кусок лазаньи. Это Скотт. Ага. Почему это Скотт? Хрен знает. А почему бы и нет? У них перемирие, но это явно не помеха достать его лишний раз. Только вот… когда докапываются, такой тон не используют: вежливый, робкий, почти просящий. Нет, конечно, Скотт сам по себе безобидный, как щенок дворняги, и часто говорит так со Стилински или своей подружкой-охотницей, но вот чтобы с кем-то из стаи… тем более с Айзеком… Он деловито берёт салфетки, вытирает рот и стол, с безразличием отрезая: — Что бы там старшие не задумали, я не в курсе. — Нет-нет, всё в порядке я не по этому поводу! — быстро произносит Скотт, неловко переступая с ноги на ногу, — У меня разговор… лично к тебе.       Айзек, принявшийся было за еду, перестаёт жевать и всем телом поворачивается к МакКоллу. Тот выглядит смущенным, но решительно сжимает кулаки и смотрит на Айзека со смесью отчаяния и надежды. Брови домиком, губы сжаты, глаза блестят. «Симпатично», — думает волчонок и даже не удивляется этой мысли. По крайней мере, не успевает, потому что выдаёт: — В чём дело, МакКолл?       Тот вздрагивает и нервно выдыхает, будто Айзек только что прервал поток мыслей в его непропорциональной голове. Забавно. Что, уже пожалел, что обратился именно к нему, а, Скотт? — Ты же, ну… шаришь в математике? Я слышал, Стефани говорила, что ты сам разобрался с квадратичными уравнениями. Даже с учителем поругался, потому что твой способ правильнее. Это правда? — Правда, — кивает Айзек, игнорируя резанувшее по ушам «квадратичные». Гораздо более важно, что парень напротив снова сжимает кулаки, от напряжения вытягиваясь струной, и набирает в грудь побольше воздуха. Лейхи хочет хихикнуть от такой комичности, но не успевает: Скотт, почти крича, тараторит на одном выдохе: — Немогбытыпозаниматьсясомной! — Эм, — только и может ответить Айзек, не находя в этой реплике вопросительной информации. Раскрасневшийся от потуг Скотт чертыхается, слыша смех за соседними столиками, и добавляет тихое и до одури неловкое: — Пожалуйста? Я могу заплатить.       Айзек пробует оценить ситуацию. Скотт — вчерашний омега, упрямый осёл, которого старшие только-только уломали вступить в стаю. К нему прилагаются надоедливый Стайлз и потенциально опасная Арджент, а ещё — эмоционально нестабильная Мартин. У всех четырёх нездоровая тяга к неприятностям и тупому героизму, но они опытнее, лучше знают магическую сторону города и, что немаловажно, имеют связи с Дитоном. Дружба с этой компашкой очень пригодится стае и добавит несколько очков в личную копилку достижений Айзека. Дерек скуп на похвалы, но такое точно не оставит без внимания. — Ладно, — отвечает Айзек. Игнорируя чужое выражение лица, он разворачивается и возвращается к обеду. Лазанья, которую ему сделала Марион, уже почти остыла, но всё ещё очень вкусная. Было бы грустно бросить её вот так, тем более, что на десерт в бумажном пакете у него черничный маффин. — Ох, ох, спасибо! — мямлят у него над ухом, — Спасибо тебе большое, ты очень меня выручишь! Когда встречаемся? — Сегодня, после тренировки. Пойдём к тебе, в лофте сейчас тесновато. — Ага.       Айзек не хотел поворачиваться и отвлекаться от еды, тем более, что он мог в кои-то веки насладиться ей в тихом одиночестве: Вернон и Эрика, эти два голубка, избавили его от своих эро-флюидов и ушли обедать на крышу. Правда, не хотел. Но вот это вот «ага» — такое тёплое и радостное, такое доброе — заставило его голову повернуться. И… да, Скотт улыбается. Больше не хмурится, только тянет углы рта вверх, обнажая зубы, и сыплет искрами из прищуренных глаз. Айзеку кажется, что стало светлее, даже бросает взгляд на окна, гадая, не выглянуло ли солнце. Но нет, день сегодня облачный, а Скотт продолжает излучать энергию позитива, которая чуть не снесла Айзека со стула. Ничего себе! — Ну, тогда увидимся? — умиротворённо произносит Скотт. До Лейхи всё доносится, как из-под купола, но он всё же различает слова и только кивает, глупо моргая вслед уходящем МакКоллу. В какой-то момент он понимает, что задержал дыхание. Закашливаясь и приводя в норму сердечный ритм (тупой кровяной насос, качай жидкость ровнее!), Айзек чувствует на языке интересный аромат. Чуть мускуса, мятный дезодорант, острый тако и лаймовая кола. Это мог бы быть самый обычный запах самого обычного подростка, но Айзек ощущает ещё кое-что, и это заставляет его лицо кривиться в глупой лыбе.       Когда Скотт МакКолл радуется, его счастье пахнет каштаном.       Встречаются они, как и условились, после тренировки. Айзеку не понравилась реакция тела за обедом. Он надолго застрял в душе, намыливаясь до красноты и долго вычёсывая непослушные волосы. Кто-то на фоне сморозил, что он собирается, как кисейная барышня на свидание. Стоило только взглянуть из-за плеча — и наглый второкурсник уполз на выход, бормоча какие-то извинения. Айзек удовлетворенно хмыкает, отворачиваясь к зеркалу. Хорошо иметь статус бешеного хулигана, да и волчья натура добавляет шарма. Только эта натура совершенно не пугает другого такого же волка, который сейчас стоит чуть поодаль у двери с непросушенной головой и улыбкой на пол-лица. Гадство! Потянуть время не получилось. — Ну что, готов? — спрашивает до одури довольный Скотт. Айзек выпрямляется и, проходя мимо, не глядя забирает свою сумку из чужих рук. — Слишком много энтузиазма, МакКолл. — Мама прибьёт меня, если я не закрою долги, — говорит тот, спохватываясь и нагоняя его уже в коридоре, — Так что ты реально помогаешь, даже не представляешь как. — Поверь мне, представляю.       Если Скотт и хочет спросить, у него не хватает духу. А Айзек и не хочет пояснять за то, что заглянул в бумаги на учительском столе: в конце концов, ему же нужно понимать масштаб проблемы. А масштаб внушительный: Скотт отстаёт по всем темам в полугодии, и случится чудо, если у Айзека реально получится объяснить ему хотя бы что-то за этот вечер. А ведь им ещё нужно нагнать тригонометрию!.. Айзек старается не паниковать. В самом деле, он же ничего и не обещал. Постарается сделать всё, что в его силах, а будет ли эта ходячая лампа светиться под конец дня — не его забота. Лампа, тем временем, следует по пятам, сосредоточенно сопя в затылок, и распространяя вокруг прилипчивое амбре. Чёртовы каштаны! А ведь Айзек, к своему ужасу, любит их грызть.       Домой к МакКоллу они добираются на тарахтелке Стайлза. Тот, по меньшей мере, недоволен и всё время пыхтит, но Айзека это мало волнует. Пока никто не возникает, волноваться не о чем, а Стилински возникать не будет: у него в своё время не получилось помочь Скотту с матешей, так что Айзек, как ни крути, делает его работу. В нём просыпается злорадство: выходит, он справляется круче, чем лучший друг. Занятно. Интересно, насколько близкими они со Скотти могут стать? Приятелями? Товарищами? Друганами навсегда? Стайлз будто читает его мысли, из-за чего Айзек оказывается грубо выпнут из машины вместе с сумкой. Скотт с виноватым лицом помогает ему подняться, пока обиженный неизвестно на что Стайлз сдаёт назад и резко бьёт по газам. — Что с ним сегодня такое? — сокрушённо произносит Скотт. Айзек равнодушно хмыкает. МакКолл лязгает ключами и пропускает его вперёд.       Айзека встречает нестройный хор: бурчит старенький холодильник, позвякивает текущий кран в ванной, шелестят занавески на сквозняке. Айзек зажмуривается. Слишком странно, слишком громко по сравнению с замогильной тишиной его прошлого дома. Мозг отвык от обычных бытовых шумов, и в поиске хоть чего-то знакомого Айзек вдруг слышит их. Часы. Едва различимое в общем дребезге тиканье мерно делит её на стройные такты, превращая в причудливый ритм. Знакомое жужжание шестерней, трение стрелки об стрелку. Айзек судорожно выдыхает. — Эй, ты как? Всё норм? — М? А, да. Так… — он пытается встряхнуться, — и куда идти?       Скотт фонит удивлением и любопытством, но молча указывает на кухню. Айзек изо всех сил пялится себе под ноги, чтобы не встречаться с ним лицом. Под ногами, собственно, затёртый до дыр ламинат, жёлтые полоски расходятся там, где при движении проезжаются стулья. — Садись, я сейчас.       Ладно. Айзеку приходится посмотреть на него, чтобы выдавить адекватное «угу». Быстрая улыбка на лице Скотта не успевает выбесить: чувак уносится к холодильнику, оставляя гостя тусить возле обеденного стола. Айзек отодвигает стул как можно тише и расплывается по столешнице. Пока спина в бордовом свитшоте маячит между чайником и микроволновкой, он осматривается и находит те самые часы.       У Дерека в лофте такие же: в побитом чёрном ободе, с классической каллиграфией цифр и криво острящими стрелками. Висят на голой стенке в гостевой зоне. Каждый раз, проходя мимо, Айзек чует запах копоти, едва различимый, но едкий. Эрика вечно гундит, мол, эту рухлядь пора выбросить, а Марион каждый раз затыкает ей рот какой-нибудь едой. Под центром циферблата расположено замыленное лого закрытого завода, и Айзек старается не думать о том, где они раньше висели. У альфы вообще всё пахнет старой разрухой, будто древний курган разворотили и забрали все древние прибамбасы, заставили их заново служить. Дерек и сам такой: пыльный, как опилки, как застывшая гарь. Как те часы. Айзек знает, что с каждой секундой в стае запах лидера меняется, но всё равно не любит их стук. Но у Скотта всё совсем не так. — Прости, что долго. На!       В ладони Айзека, сцепленные на столе замком, тыкают тарелкой с сэндвичем. Он поднимает голову и — внезапно, кажется, даже для Скотта — встречается с ним взглядом. Тот продолжает улыбаться, по-доброму, радушно и расслабленно. И взгляд другой: не пытливый или язвительный, не хищный или строгий — живой, открытый, честный. Айзек смотрит. Собственная улыбка до ушей почти не удивляет, а вот глаза напротив… они, оказывается, тоже каштановые. Красиво. — Спасибо, — говорит он тихо. Скотт кивает, ставит ещё тарелку и два стакана с колой. — С беконом и томатами. Извини, больше пока ничего, — виновато говорит он, — У нас не так часто бывают гости. — Забей, до стаи я тоже не видел полного холодильника, — отвечает Айзек. Скотт выглядит смущенным, так что он решает сменить тему, — Так, говоришь, проблемы с уравнениями, да? — Ага, — Скотт делает страдальческое лицо, отчего Айзеку хочется хихикнуть. МакКолл откладывает надкусанный сэндвич и тянется за рюкзаком, — Мистер Коллинз сказал, что не закроет мне семестр, если я не сдам эту тему, но я в матеше полный ноль. Так что ещё раз спасибо за помощь! — Потом поблагодаришь, — отмахивается Айзек. Убирая стакан, он двигается ближе к Скотту и берёт в руки учебник, — посмотрим, с чего начать… — И вот этот отвратительный корень ты пихаешь в формулу и высчитываешь корни: один через плюс корень, другой через минус корень. — Но что будет, если выражение под корнем отрицательное? — тогда ты не сможешь найти корень. Так и пишешь: корень уравнения найти нельзя, потому что выражение под корнем отрицательное. — Погоди, а если корень будет равен нулю? — Корень уравнения не может быть равен нулю. — Я про большой корень. — О боги!..       Айзек откидывается на спинку и давит на глаза ладонями. Полтора часа. Полтора часа топтания на месте, объяснения одного и того же и мизерного прогресса. Вообще, всё оказалось не так плачевно: Скотти оказался на редкость упорным бездарем. Первые полчаса прошли за повторением элементарных вещей, вроде «что такое икс» и «в уравнениях не бывает лишних букв, в формуле они заменяют реальные числа». Потом, при непосредственном изучении квадратных уравнений («Да не бойся ты, игрек не трогаем, он в следующей теме!») обнаружилось, что Скотт путает квадратный корень и корень уравнения. И вот сейчас, разгорячённый и по-азартному злой, Айзек пытался объяснить само решение и — помоги ему какой-нибудь древний волчий бог! — снова вернулся к началу проблемы. — Хах, прости, походу, я безнадёжен, — бубнит Скотт. Он вспотел от потуг и весь напрягся, как загнанное животное, готовое дать дёру. Айзек хмыкает. — Всё в норме. — Думаешь, у меня есть шанс всё это выучить? — Через пару суток зубрёжки. Без перерывов на жизнь. — Эй! — Скотт шутливо пихает его в бок, — Я не настолько безнадёжен! — Настолько-настолько! — ухмыляется Айзек. Место тычка отдаёт в рёбра приятным теплом, — В любом случае, пора закругляться: я не уверен, что смогу ещё как-то… — Стой! — протестует МакКолл с видом побитого щенка, — Если не ты, больше никто мне не поможет! — Королева драмы, — фыркает Айзек, — Я объяснил азы. Попросишь помощи у кого-нибудь другого, у Стайлза там или у своей подружки-охотницы. Или у Мартин. — Лидия отказала ещё до того, как я попросил, — страдальчески произносит Скотт, стукая лбом о стол. И внезапно подрывается, пугая до чёртиков, — Слушай! А как ты понял эту тему? — Точно так же: сидел и страдал, — открещивается Айзек, но Скотт сверлит его глазами и упрямо сжимает челюсть, так что приходится сдаться, — Ладно. Мне помог Кейси. — Кейси? — Ага, сам в шоке. Он, типа, разбирается в матеше. Показал мне, как решать уравнение, раскладывая его на действия, а как мы делаем в классе, я сам допёр. — Круто, — тянет Скотт, и Айзек чувствует подвох. — Стоп. Ты хочешь, чтобы я научил тебя методу Кейси? — Ага, — кивает тот с такой широкой улыбкой, что Айзека опять сносит её лучами. — Хватит придуриваться. — Я и не придуриваюсь. Научи меня! Я не такой умный, как ты, но вдруг это поможет? Чувак, мне нужна всего лишь тройка за семестр, о другом я тебя и не прошу! — Да блин, ладно! — сдаётся, наконец, Айзек, — Но если не выйдет, мои полномочия всё!       Как ни странно, уже через минут сорок это оказывается хорошей идеей. Скотт всё ещё не различает коэффициенты, если в выражении поменять слагаемые местами или («Чёрт, Айзек, не смейся так!») поставить перед ними минус вместо плюса. Но Лейхи всё равно доволен: юный падаван рядом корпеет над третьим примером, извлекая корень из дискриминанта и выводя простецкие иксы. Что и говорить, за свою педагогическую должность он должен Кейси как минимум новый шарф (Марион вечно жалуется, что её парень ходит в одном и том же, и Айзек с ней категорически согласен). И вообще ему очень классно: поводов беситься нет, часы на стене не напоминают об ужасном пожаре и просто продолжают тикать, а общий гул бытовых приборов заглушается чужим сопением. Он не понял, как умудрился так быстро привыкнуть. Атмосферы этого дома ему будет ещё очень не хватать. — В-вроде, всё верно, — говорит Скотт, сверяясь с решебником, — Блин, всё реально оказывается так просто? — Ага, — отвечает Айзек. Судя по ощущениям, лицо у него сейчас похоже на обожравшегося сосисками котяру, — все эти действия собираются в один большой пример, и тут бывает легко запутаться. Бывают ведь случаи, когда корень из дискриминанта извлечь невозможно. — И почему Кейси не наш учитель? — бормочет Скотт под нос, — Или ты. Ты был бы классным учителем.       Айзек готов урчать от того, как густо расплылся запах каштана. Скотт доволен, он тоже. Всё не просто хорошо — всё весьма ахуенно. — Будь я учителем, я бы не пускал тебя на занятия.       Скотт коротко хихикает. — Опять дразнишься. — Всего лишь говорю правду. Да я бы выпер не только тебя, но и остальных в классе. Оставил бы Лидию, Тайлера и Стефани, только от них есть толк. Так что не думай, что ты особенный. — А Стайлза? — А Стайлза, как опасного маргинала, я бы даже к школе не подпускал. — Не думаю, что он был бы против, — смеётся Скотт. Этот смех такой мягкий и уютный, что Айзеку тоже хочется смеяться. — Да уж. Ну, тогда я бы позволил ему приходить. — В чём подвох? — Я бы оскорбился твоему отношению, но план слишком идеален. Я бы заставил его учить больше формул в качестве моей мести. — Больше формул? — Ну, знаешь, есть ещё формулы, которые помогают сократить время решения раза в два.       Скотт бросает уравнения и поворачивается к Айзеку. — То есть сделать матешу хоть немного легче? Чувак, он был бы в восторге! — Закатай губу, сначала надо дискриминант выучить, он в основе этих формул. А с его СДВГ это, ну… сам понимаешь. — Знаешь, это действительно изощрённая месть, — веселится Скотт, — Волшебные формулы так близки, но так недоступны! Какая боль! А ведь мне ещё обиднее: у кого тогда списывать? — Не знал, что ты меркантильный, — в странном довольстве говорит Айзек. Скотт в который раз улыбается. — Я сдружился с ним во многом потому, что его мама делала просто суперскую лазанью! И даже иногда приносила ее к нам домой. — Значит, дружба за еду? — За еду, ага. И за помощь. И за жизнь тоже, — произносит Скотт. Айзек прикусывает язык: вроде и не заметно, но настроение в чужом тоне сменилось. Он ступил на запретную почву, и эта милая домашняя атмосфера вот-вот разрушится. — Хочешь, я покажу эти формулы? — предлагает он прежде, чем успевает обдумать. МакКолл смотрит на него удивленно. — Зачем? Думаешь, я их запомню? — Ну, лишними не будут, так что попытаться стоит, — беспечно бросает Айзек. Снова избегая чужого взгляда, он придвигает к себе тетрадь: — Смотри, основных формул всего две, и обе зависят от значения коэффициентов… «Айзек Лейхи, просьба пройти в кабинет математики профессора Коллинза. Повторяю, Айзек Лейхи в кабинет профессора Коллинза». — Ты что-то натворил? Дерек будет недоволен, — мерзотненько тянет Эрика.       Нет, Айзек ничего не творил. Честно! Он уже вторую неделю ведёт себя как паинька, даже похвалы Харриса удостоился (вот уж чего не ожидаешь)! Айзек в растерянности оглядывается на друзей. Вернон с усталым вздохом одёргивает свою девушку, уже клацающую коготками по кнопкам телефона, и говорит сочувственно: — Я прикрою тебя перед Дереком, если что. Но лучше иди и разберись сам, пока девочки не сошли с ума.       Айзек благодарно кивает, подхватывает вещи и уносится из столовки. Да, Эрика, при всей своей сучности, никогда не пишет альфе в первую очередь: сначала сообщения отходят к Марион, как главной переговорщице. И вот это дико напрягает. Ведьма, конечно, милаха и всё такое, но в большинстве случаев волнуется слишком сильно. Эрика умеет манипулировать, вместе эти клуши способны довести проблему до состояния всеобщего бедствия. Две эмпатичные и беспощадные девчонки. Гадство, ну какое же гадство! Всё же было нормально!       Айзек добегает до кабинета минуты за три, и, с учётом обеденной давки в коридорах, это неплохой такой рекорд. Позволив себе отдышаться ещё полминуты, он приглаживает растрепавшиеся волосы и стучит в дверь. — Входите.       Коллинз сидит за письменным столом, окружённый неровными стопками бумаги, и просматривает по листу. Айзеку даже не нужно знать, что это за листы — вчерашний тест по пройденным темам, разработанный профессором лично, то есть без шансов найти ответы в интернете. За первой партой перед ним сидит МакКолл. Когда Айзек входит и здоровается, он поднимает глаза и тут же отворачивается. Лейхи прикусывает язык. От Скотта расползаются флюиды виноватого ребёнка, ни намёка на приятный и терпкий каштан. Айзек подходит и садится за парту рядом. Интересно, что же всё-таки случилось.       Когда он вернулся в лофт после репетиторства, запах всё ещё был на нём. Марион только улыбнулась и предложила ужин, Кейси и Дерек ограничились синхронными движениями бровей (с учётом неравной густоты это было максимально комично), Вернон вообще как будто ничего не заметил, зато Эрика вякнула про новый одеколон. Ну, Айзек ничего ей не разъяснял. Тогда они со Скоттом всего лишь долго сидели, почти прижавшись друг к другу, а потом МакКолл ещё и обнял его — на прощание и в благодарность. Вот и всё, ничего больше. Он ведь даже платы не взял. Запах держался дня три, пока Марион не отнесла вещи в химчистку. Айзек заскучал. Общаться со Скоттом оказалось на удивление приятно, его запах расслаблял, а Стайлза и их подружек наверняка можно было потерпеть. Но судьба — сука жестокая: на эту неделю выпала середина семестра, посыпались проверочные и зачёты, и стало как-то не до занятий. Единственное, что осталось с Айзеком — странное спокойствие, когда он смотрел на часы на стене в лофте. Они всё ещё пахли копотью и мраком, но впечатление артефакта из гробницы производить перестали. Теперь это были просто старые часы с грустной историей. Айзек не уверен, было ли это связано со Скоттом или всё дело в стараниях Марион привнести уют в их берлогу, но после того вечера в доме МакКоллов смотреть на них стало не страшно: теперь Айзек ощущал только тихую, призрачную печаль.       Тем не менее, по каштанам он скучать не перестал. Даже раскошелился несколько раз на сезонный деликатес, оставив в продуктовом почти все карманные. Этого было мало. И сейчас, блин, тоже мало! Источник его внезапной помешанности сидит рядом и фонит чем угодно, кроме каштанов, и Айзек из-за этого нерационально нервничает. Что ты вообще тут забыл, чёртов МакКолл?! — Итак, молодые люди, — начинает, наконец, Коллинз и откладывает бумаги, — Вчера вы писали контрольную работу по пройденным темам. Не скрою, я ожидал определённого уровня результатов от каждого из вас, но вынужден признаться — итоги теста несколько меня изумили. — Простите, сер, я сделал что-то не так? — у Айзека потеют ладони: что бы там ни было, оно сулит посещением соцработника и отлучением от стаи, а этого никак нельзя допустить, — Если мои результаты вас не устраивают… — Нет-нет, мальчик мой, у тебя стопроцентное выполнение, как и всегда. Я хотел поговорить о результатах мистера МакКолла.       На этих словах Скотт вздёргивает голову с выражением страха и опустошения на лице. Айзек старается не волноваться, но выходит плохо: если Скотт провалит семестр, его отчислят за неуспеваемость, и тогда весь план по дружбе и вовлечению его в стаю полетит к чертям. Коллинз улавливает их тревогу и быстро произносит: — Не спешите расстраиваться. Я уверен, что новость окажется более радостной, чем вы думаете.       На этих словах он поворачивается к тумбе под доской и берет оттуда несколько листов. На этих листах поверх знакомых синих закорючек красуются красные пометы, и Айзек чувствует жар стыда, атакующий его слева. — Видите ли, я не зря прошу студентов сдавать работы вместе с черновиками. Мистер МакКолл, вы набрали двадцать семь баллов.       Скотт промаргивается и нерешительно переспрашивает: — Простите, сколько? — Двадцать семь баллов, Скотт. Это больше тридцати процентов от общего теста, ты успешно пересёк порог. Вот, можете убедиться.       Скотт, как деревянный, встаёт, берёт свой тест из протянутой руки и, возвращаясь на место, вперяется глазами в цифры итогового подсчёта. Айзек честно хочет побыть хорошим, но любопытство берёт верх: он с грохотом придвигается к парте Скотта, заглядывает через плечо и… Вау. Если он правильно помнит расположение тематических блоков в тесте, то львиная доля баллов была набрана за счёт квадратных уравнений и функций, двенадцать из шестнадцати возможных по этой теме. Остальные баллы распределились по нескольким темам: несколько осело в блоках предыдущего семестра, и сиротливые единички торчат вразнобой в текущей тригонометрии. Вишенкой на торте стала лаконичная «C» , которая празднично пересекла ряд колонок для ответов. Скотт дышит часто-часто и поворачивается к Айзеку. — Ты тоже это видишь? — Ага, — говорит Айзек и улыбается: вокруг разливается (наконец-то!) уже привычный запах каштана, — Отличная работа! — Не могу поверить, — шепчет МакКолл и тоже улыбается, робко и неуверенно, но с полной грудью восторженных возгласов. Профессор Коллинз с благодушным видом протирает очки. — Я тоже сначала не поверил. Прошу извинить мою предвзятость, мистер МакКолл, но с учетом ваших прошлых результатов было нетрудно заподозрить вас в списывании. Однако я всё-таки решил проверить ваши черновики и был приятно удивлён, — он машет перед парнями худеньким веером криво исписанных бумажек, и Айзеку отсюда видно тонкие ряды вычислительных действий, — Как мы все теперь можем убедиться, здесь приведены решения через дискриминант. Было вдвойне невероятно увидеть здесь и попытки использования чётного коэффициента, хоть и безрезультатные, к сожалению. Зато я ещё раз убедился в своей догадке, кто помог вам разобраться в теме. Вы так же достойны дифирамбов, мистер Лейхи! Успех Скотта — во многом ваша заслуга.       Айзек чувствует, как лицо багровеет непривычным румянцем. Ему неловко и при этом приятно от распирающей неуместной гордости. — Спасибо, но не думаю, что мои заслуги настолько высоки. — Ты шутишь? — вскрикивает Скотт и тут же виновато кивает учителю, — Простите. — Ничего, я понимаю. Айзек, ты в полном праве гордиться тем, что благодаря тебе Скотт остаётся на плаву. Пока остаётся, — уточняет Коллинз, и лицо его приобретает вид строгой озабоченности, — Этот контрольный тест был общим. Разумеется, оценка за него будет иметь большое влияние на итоговый балл, но у Скотта много провалов по другим темам. Если он не подтянет успеваемость, даже этот счастливый случай ему не поможет.       Юноши перед ним замирают, и в терпкий аромат каштана вмешивается что-то тревожно-перечное. Айзек морщит нос. Ему не нравится такое сочетание. Скотту подошло бы что-то посвежее, например, мята или пихта. — Так… мне ведь нужно продолжить заниматься, верно? — произносит Скотт в растерянности. — Да, именно за этим я и позвал мистера Лейхи. У меня к вам деловое предложение, — произносит Коллинз решительно, — Айзек, ты уже разобрался с темами текущего семестра? — Да, сэр. — Очень хорошо. Я освобождаю вас обоих от занятий по четвергам и пятницам.       Скотт давится воздухом и выпучивает глаза. Айзек поражён не меньше. — Простите? — Вы всё правильно услышали. Половины занятий у вас не будет, вы будете приходить только на уроки, посвящённые новым темам. Мистер Лейхи, к сожалению, я не могу отменить все ваши занятия: вам все еще нужно оставаться в курсе учебного процесса. — Я понимаю, — осторожно кивает Айзек, — Но почему? — Я бы хотел, чтобы ты продолжил заниматься со Скоттом. Я понимаю, это трудно. Скотт не в полной мере усвоил квадратные уравнения, а перед вами стоит цель нагнать программу, но… — Постойте! — Скотт подрывается со своего места, — Я попросил Айзека помочь мне, да, но мы потратили очень много времени, а я всё ещё делаю ошибки. Почему вы думаете, что это хорошая идея? — Успокойтесь. Я никого не наказываю и уж тем более никем не пренебрегаю, — произносит Коллинз устало и задумчиво трёт лысину на макушке, — Когда мистер Лейхи впервые подошёл ко мне с необычным решением, я воспротивился, но он вполне достойно показал, что умеет решать задачи всеми известными ему способами, так что я предоставил ему право выбрать предпочитаемый. Но когда я увидел подобное решение у вас, мистер МакКолл… Можете ненавидеть меня, если хотите, в вашем возрасте это простительно, но я всегда считал вас максимально далёким от математики и никаких надежд на успешное окончание вами моего курса не питал. Однако этот случай сумел изменить моё к вам отношение. Я был вынужден признать, что провалился с методической точки зрения.       Айзек начинает догадываться, и его охватывает волнение. — Вы хотите сказать… — Да, мальчик мой, ученик превзошёл учителя. Ты гораздо лучше справился с ролью преподавателя для Скотта, чем я. Я знаю, что у вас непростые отношения, но ваши компании часто общаются в последнее время, я прав? — дождавшись кивка от обоих, Коллинз продолжает, — Я всегда стремлюсь к тому, чтобы все мои ученики успешно проходили аттестацию, и если дружественная обстановка и нестандартное объяснение помогут, я обеими руками за проведение этого эксперимента, — завершает Коллинз торжественно и, спохватившись, откашливается, — Разумеется, при условии, что мистер Лейхи не против.       Айзек смотрит на учителя и боковым зрением наблюдает, как глазееь на него Скотт. Нет необходимости поворачиваться, чтобы понять его чувства: каштаны в воздухе не исчезли, но их сильно разбавил другой запах. Айзек улыбается: калифорнийский мак, любимый цветок его мамы — так пахнет надежда. — Я согласен, — произносит он, встаёт и деловито поправляет одежду, — При условии, что у меня не будет проблем с администрацией школы, конечно. — Разумеется, — улыбается Коллинз. Скотт, оглушённый во второй раз, улыбается почти безумно и возвращает ему бумаги. Больше смысла оставаться нет, и учитель произносит, возвращаясь к работе: — Ну, не смею больше вас задерживать, можете отправляться праздновать. Со всей уверенностью заявляю, вы это заслужили!       Из кабинета оба выходят огорошенные, но довольные. Скотт странно потирает пальцы, которыми совсем недавно мусолил контрольный бланк своего теста. Пройдя рядом несколько шагов, он вдруг хватает Айзека за рукав. — Айзек, я… — Скотт! — орёт Стайлз с другого конца коридора. В считанные минуты от добирается до них, беспардонно растолкав возвращающихся с обеда студентов, и тараторит: — Я только-только вышел с экономики! Финсток сегодня ва-аще дурной, кстати, но это потом! Я вышел и получил сообщение от Эллисон, что тебя вызвал Коллинз! Это из-за вчерашнего теста? Ты же сдал, да? Зачем он тебя звал? Если что-то не так, давай вместе вернёмся, и!.. — Он замирает, замечая Айзека, — Погоди, он что, тоже там был? — Да, — произносит Скотт, всё ещё оторопевший, но счастливый настолько, что заполняет своей улыбкой всё пространство, — Стайлз, я сдал. Меня не отчисляют! — Ого, чувак, это круто! Я знал, что у тебя получится, потому что иначе бессонные ночи были бы на смарку, — улыбается Стайлз, — но я хочу подробности. — В общем, я пришёл, и…       Айзек понимает, что о нём забыли. Неприятно признавать: грустно покидать этот праздник жизни. Запах каштана расползается по воздуху, но он больше не относится к нему, так что и оставаться смысла нет. Решив, что позже скинет Скотту смс о времени встречи, он уже разворачивается в сторону кабинета испанского, как тут его окрикивают: — Айзек, стой!       Он не успевает среагировать: его разворачивают за плечо и крепко сжимают смуглые руки. — Спасибо тебе! Реально, спасибо! — бубнит Скотт куда-то ему в плечо.       Айзек растерянно сглатывает, пялясь в пустоту. Машинально обнимает в ответ, игнорируя взгляды проходящих мимо студентов и вытянувшееся лицо Стилински. Облако каштанового аромата окутывает их с ног до головы. Айзек различает в нём нежные нотки маков и что-то ещё, чистое, свежее. Оно всегда было запутано в терпких ореховых нитях, но он понял это только сейчас. Секвойя, красное дерево, сильное и высокое, ловящее верхушкой небо и ветер. Это благодарность. — Хах. — Что? — Ты в курсе, что пахнешь малиной? — Не замечал, — улыбается Айзек и, вдохнув поглубже ароматного каштана, отстраняется, — Ну что, завтра у тебя? — Замётано. Мама завтра дома, так что на ланч будет что-нибудь получше сэндвичей. И да, я хочу снова послушать про чётный коэффициент. — Ловлю на слове, МакКолл. Ловлю на слове.       Примечание: Боканы, они же богганы — крупные домовые вроде гроганов и брауни, довольно своенравны, но считаются преданными и очень полезными духами, способными содержать хозяйство наравне с людьми, защищать семью и скот и приглядывать за домом в отсутствие человека.