Время падших

Боль – первое, что она почувствовала, когда очнулась. Невыносимая, режущая боль, словно всё её тело заклеймили раскалённым железным жгутом. Кругом была сплошная темнота, откуда-то издалека доносились звуки и даже чьи-то голоса, но из-за оглушительного звона в ушах девушка не могла разобрать ни слова. Боясь открыть глаза, Катерина не понимала, где находится – среди своих или же чужих. Вокруг существовала лишь чёрная пустота, сквозь которую можно было различить только смутные очертания странного, неизвестного пространства. В воздухе разливалась горечь полевых трав, был слышен аромат пряных масел, сушёной полыни и душистой мяты. В зыбком полумраке мерцали свечи, плавился воск, разбавляя какофонию запахов сладким привкусом мёда. Живительное тепло исходило от очага, находившегося где-то неподалёку, и, поддавшись странному наваждению жара, Катерина открыла глаза. Перед взором её предстала маленькая юрта, чьё убранство сплошь составляли различные бутыльки со снадобьями, высушенные корни растений и холщовые мешки с порошками. «Должно быть, это лазарет», – подумала она, скользнув взглядом по усыпанному травами столу. Укрытая шкурами животных девушка села, оглядываясь по сторонам. Грудную клетку тут же пронзила острая боль, волной отдавшаяся в ногу. Рассудок помутился, и Катерина, не удержавшись, упала обратно на подушки. Слабость взяла над ней вверх. Темнота зарябила точками перед глазами, и, чувствуя странное безволие, девушка поняла, в каком безвыходном положении оказалась. Она находилась в стане врага, в лагере одного из самых могущественных правителей мира. Повелителя бескрайних степей и долин, о власти и коварстве которого простой люд сочинил немало легенд и преданий. Хан Батый, внук Чингисхана... Человек, предавший её дом огню и разорению, вероломно убивший её родных, лишил её последней надежды на милосердное избавление от мук – надежды на скорую смерть. Он сделал её своей рабыней, отняв то немногое, что осталось у неё от прежней жизни – свободу. Единственную, по-настоящему важную для человека ценность, утрата которой была равнозначна концу всего живого на земле. Отныне её жизнь ей не принадлежала, и от охватившего её разум отчаяния девушка невольно прикрыла глаза, дав волю беззвучным слезам. Как же ей было больно. В один миг, в одно несчастное мгновение её мир лишился смысла, потеряв все краски и цвета, которыми горел он раньше. Она пыталась скрыться от печали, пыталась избавиться от раздирающей её тоски, но как можно было бежать от того, что находилось внутри неё? Отец часто говорил ей, что нет такой боли и нет такого страдания, которых не ослабило бы время и не исцелила бы смерть. И раньше Катерина с ним бы согласилась, но сейчас... Сейчас же она боялась, что даже сама смерть не сможет избавить её от той скорби, что, подобно голодному зверю, нещадно рвала её душу на части. Снаружи послышались чьи-то торопливые шаги. Сморгнув непрошенные слёзы, девушка закрыла глаза и притворилась спящей, неосознанно затаив дыхание перед грядущей неизвестностью. Неподалёку раздались чужие голоса. Тихо зашуршал обитый войлоком полог, и ворвавшийся в юрту зимний ветер неласково коснулся её щеки. Тяжело кряхтя, вошедший стряхнул снег со старых сапог, прошёл вперёд к столу, а после, вернувшись с какой-то склянкой, обеспокоенно приложил ладонь к её холодному лбу. — Хвала духам, её жар спал, — тихо пробормотал чей-то старческий голос над её головой. — Рана была серьёзной, она потеряла много крови и сил. Скорее всего останутся шрамы, но с милостью мудрого Тенгри она пойдёт на поправку. Передайте нашему Повелителю, что вскоре он сможет её увидеть. — Как много времени займёт её восстановление? — послышался другой голос ему в ответ. — Всё зависит от неё самой. Раны ещё не затянулись, на их лечение уйдёт две-три недели. — Смотри, старик, если от твоего знахарства не будет прока, ты ответишь за это собственной головой. Сделай всё возможное, чтобы она поправилась как можно скорее. Великий Хан не любит ждать. Ты и сам прекрасно знаешь об этом, Мунх. Не дождавшись ответа, говоривший исчез за пределами шатра также бесшумно, как и появился. Лёгкий шелест обитого войлоком полога – единственное, что полетело ему вслед. Старик же только удручённо покачал головой, издав не менее тяжёлый вздох. — И угораздило же тебя, девочка, попасть в такую западню, — тихо пробурчал он, вернувшись к столу. — И малому дитяти ясно, зачем он сохранил тебе жизнь. Ох, узнает об этом Боракчин-хатун, голову тебе из ревности снесёт... Перебирая какие-то склянки, старик поначалу и не заметил, что его подопечная уже давно пришла в себя. Лишь когда он обернулся, чтобы вновь подойти к ней и обработать раны, он наконец увидел, что глаза некогда спящей девушки были открыты и сейчас с безмолвной тревогой взирали на него. — Очнулась, — выдохнул он, облегчённо улыбнувшись. — Ох, хвала небесным силам! Как ты себя чувствуешь, дитя моё? Подойдя ближе, старик возарился на неё с нескрываемым беспокойством, но Катерина, упрямо поджав губы, не вымолвила в ответ ни слова. Монгольский язык ей был хорошо знаком ещё с детства, когда отец, поддавшись её бесчисленным уговорам, лично решился обучать её иноземной науке и незнакомым наречиям. Но дело было не в том, что она внезапно позабыла обо всех своих прошлых уроках. Памятуя о том, что ордынцы сотворили с её домом, Катерина предпочла бы лишиться языка, нежели произнести хоть слово на вражеском наречии. Словно догадавшись о причине её молчания, Мунх недовольно нахмурился и неловко почесал затылок. — Наверное, ты меня не понимаешь... — предположил он скорее для самого себя. — Понимаю, — тут же выдала девушка в ответ, мысленно коря себя за излишнюю болтливость. — О, так ты знаешь наш язык? Чудно! Так будет куда проще. Стряхнув с одежды травяную требуху, старик зачерпнул из стоявшей неподалёку от стола кадки воды и, вернувшись к своей подопечной, бережно поднёс чашу к её губам. — Пей, — потребовал он, аккуратно приподняв ей голову над подушкой. Почувствовав на губах живительную влагу, Катерина сделала несколько жадных глотков, осушив полную чашу чуть ли не до дна. Стекая по щекам, вода капала ей на одежду, впитывалась в ткань подушек и шерсть убитого зверя, но обыкновенно щепетильной девушке было не до того. Утолив первую жажду, она облегчённо выдохнула и опустилась на постель, едва скривившись от ноющей боли в боку. — Как долго я была без сознания? — спросила она, на мгновение прикрыв глаза. — Дня три, не меньше, — ответил лекарь, поднявшись с колен. — У тебя был сильный жар. Ты всё никак не могла заснуть, временами бредила, металась по постели, точно рыба, попавшая в сеть. Я обработал твои раны и прижег их края, чтобы не началось заражение крови. Думал, что ты не доживешь и до зари, но ты... оказалась весьма крепкой. Видимо, правы были воины, когда прозвали тебя албастом*. Он усмехнулся, но в ответ на его веселье Катерина лишь удручённо поджала губы. Ей было не до глупых шуток местного травника. Пребывая в забвении, она потеряла три дня, а значит... Её сестра и Фома были уже далеко от этих мест. Скорее всего, сейчас они направлялись в Брянск по той дороге, которую указала им она. А значит и орда была от них далеко. Мысль о том, что её маленькая Варя смогла выбраться из объятого пламенем города, согревала её, даровала давно утерянную надежду на спасение. Но она не могла ответить ей на вопрос, который мучал её рассудок в течение всего этого времени, когда её беспамятство наконец прекратилось. Катерина посмотрела на худощавую спину старика, терзаясь сомнениями по поводу своих безрадостных дум. — Зачем вы сохранили мне жизнь? — задала она волнующий её вопрос, невольно прикусив губу в ожидании страшного ответа. Старик замер, впервые взглянув на неё исподлобья. Под носом у него сложился недовольный треугольник, придав его испещрённому морщинами лицу ещё более хмурый вид. Отвечать на столь неосторожный вопрос ему не хотелось совершенно, но то ли из жалости, то ли из-за внезапного прилива милосердия, он всё же решился дать ей желанный ответ. — То была воля Великого Хана, — неохотно произнёс он, выдержав определённое молчание. — Он посчитал нужным оставить тебя в живых. Не знаю, зачем и почему, но теперь ты полностью в его власти. Будь умницей, сохраняй благоразумие и, возможно, когда-нибудь за твою преданность тебя щедро вознаградят. Голос Мунха звучал ровно, в нём не было ни единого намёка на насмешку или же укор. Старик искренне верил, что её разум услышит его слова, что забудет о мести хотя бы на краткий миг, но нет. Кроме ярости в её глазах он не увидел ни единого проблеска здравого рассудка. — Сохраняй благоразумие? — зло процедила сквозь зубы Катерина. — Он уничтожил мой дом, убил моих родных, и ты говоришь мне, что я должна быть благоразумной?! Да я лучше умру, чем позволю вам измываться надо мной! Твой повелитель отнял у меня всё, что я имела. Поверь, если я и останусь здесь, то только для того, чтобы сжить вас всех со свету! Голос девушки сочился ядом. В карих глазах плескался гнев, огнём пожирающий всё живое, и от той злобы, что чернела на дне её тёмных, как сама ночь, зрачков знахарь невольно скривился, поняв, что просто так эта строптивая девчонка не успокоится. «Не к добру это», — подумал старик, пристально вглядываясь в её лицо. Нынешнее положение его подопечной было шатким, один лишь неверный вздох мог обратить её жизнь в сущий кошмар. Хвала духам, хан был к ней сейчас благосклонен. Но долго ли продлится эта его слепая благосклонность? — Не знаю, как принято у тебя на родине, но здесь в орде рабы не имеют права раскрывать рот на своего господина, — холодно произнёс Мунх, глядя девушке прямо в глаза. — Бату-Хан пощадил тебя, оказал великую честь и придал твоей жалкой жизни смысл. Теперь ты обязана ему всем, девочка. Помни об этом. И не смей больше говорить со мной о таких вещах. Больше старик не проронил ни слова. Вернувшись к своим делам, Мунх ещё долго хмурился, размышляя над тем, не слишком ли жестоки были его слова, а Катерина... Она больше и не пыталась с ним заговорить. До боли сжав зубы, девушка молча глотала невыплаканные слёзы, горько жалея себя и свою несчастную судьбу. Тягости жизни навалились на неё со всех сторон, а она осталась совершенно одна, беззащитная, слабая. Ей было плохо. Ей было больно. Душа рвалась на части, отчаянием сжимая грудь, жар ненависти терзал её изнутри, невидимыми оковами сковывая сердце. Когда утихнет эта боль? Когда на смену ей придёт смирение, осознание своей горькой участи? Как скоро затянутся её душевные раны, уступив место могильному холоду и мраку? Она не знала. Потеряв к жизни всякий интерес, Катерина едва сдерживала глухие рыдания и безмолвно молила Всевышнего о том, чтобы он даровал ей лёгкую смерть. Жизнь, что была уготована ей судьбой, не могла более принести ей ни радости, ни счастья, ничего, помимо горьких мук и бесконечных терзаний. Тяжкое бремя раба – вот и всё, что осталось ей в этом несчастном, жестоком мире. Стоило ли брести своё жалкое существование дальше, зная, что никогда не сможешь избавиться от невидимых оков своей новой сути? Она решила, что нет. — Лучше бы ты дал мне умереть, — прошептала Катерина в пустоту сквозь подступившие к глазам слёзы.

***

Дни тянулись один за другим, не принося с собой ни радости, ни отчаяния, ни какого угодно опыта, что можно было бы пронести сквозь жизнь ценной памятью. Одинаковые, минута в минуту. Особенно для Катерины, чьё существование теперь скрашивали лишь недолгие беседы с лекарем да лёгкие хлопоты по лазарету. Как и предсказывал Мунх, она быстро пошла на поправку. В скором времени девушка уже самостоятельно поднималась с постели и сама приносила себе еду. Опираясь на руку старца, она делала первые шаги по маленькой юрте, а после уже даже выходила за её пределы, чтобы принести воды, вынести старую шелуху от истёртых трав или же притащить дров для очага. Тяжёлую работу лекарь ей пока не доверял, решив, что для неё девушка была ещё слишком слаба. Шатёр Мунха находился на окраине монгольского лагеря, вдалеке от воинов и их юрт. У старика была собственная повозка и пара ослов, которых он запрягал в неё. С помощью них знахарь неспешно кочевал по бескрайним степям, следуя за ордынской ратью словно за путеводной звездой. За те дни, которые Катерина провела в лазарете, лекарю удалось найти с девушкой общий язык и даже неплохо поладить с ней. Вздорный нрав девчонки, на который он время от времени сетовал, в скором времени стал ему привычен и даже в какой-то степени был необходим. Катерина напоминала ему о собственной юности, о мгновениях радостной весны и времени, когда всё дурное казалось чем-то незначительным и непостоянным. Несколько дней они провели в пути, пока командиры неисчислимого войска не отдали приказ о своевременном привале. Вновь в лагере зажглись костры, озарившие местность яркими всполохами пламени. Ночь пела голосами зверей, скрипом деревьев, шелестом листвы, и в этой гармоничной песне диссонансом звучали встревоженное ржание лошадей, резкие голоса монголов, звон бьющейся друг с другом стали. Жизнь в стане бурлила подобно огненному гейзеру, мерно возвращаясь к былому шумному ритму. Девушка сидела возле очага и задумчиво вышивала странный, незнакомый ей орнамент на старом халате Мунха, невольно возвращаясь к безрадостным мыслям о своём прошлом. Её брат любил вспоминать о былом. Размышления о детстве, пускай и столь далёком, приносили ему покой и странное чувство умиротворения. И сейчас, пытаясь вспомнить до мельчайших подробностей лица погибших родных, девушка и сама хотела бы оказаться там – в мире, где нет ни боли, ни смерти, ни разрушений. Потерю дорогих тебе людей пережить можно, и она пережила не одну страшную ей смерть. Катерина знала — самые горькие слезы когда-нибудь высыхают, но на смену им приходит чувство более тяжкое — беспросветная тоска, давящая осознанием того, что вы больше не встретитесь. Сейчас ей хотелось увидеть их всех… Хотя бы краем глаза, чтобы утолить ту скорбь, что день за днём отравляла её разум. — Катерина! — на улице послышался громкий возглас. Тихий шорох полога явил её взору взволнованного Мунха. Тяжело дыша, знахарь поспешно прошёл в юрту, жадно отхлебнул воды из кадки и, утолив первую жажду, встревоженно взглянул на девушку перед собой. — Тебя желает видеть Повелитель, — произнёс он, кое-как отдышавшись. — Прямо сейчас. Катерина замерла, услышав его слова. Рука её дрогнула, костяная игла соскользнула с намеченной линии, уколов ей палец тонким острием. Боль привела её в чувство; поспешно отложив шитьё в сторону, девушка с тревогой посмотрела на старика, безмолвно вопрошая его о причине столь неожиданного решения его господина. — С какой целью, Мунх? Зачем он хочет меня видеть? — Я не знаю, может он в кои-то веки он решил заставить тебя работать, — пробормотал старик, нетерпеливо подталкивая девушку к выходу. — Иди, не заставляй Великого Хана ждать. Он этого не любит, сама знаешь. Накинув на себя овчиную шкуру, Катерина вышла на улицу и увидела двух крепких воинов, вооружённых чуть ли не до зубов. Судя по всему, именно они должны были сопроводить её до главного шатра, однако к чему была такая предосторожность? Боялись, что она обезумеет и бросится на них, подобно раненому зверю? Что выхватит меч и разрубит их пополам? С её то ранами куда ей сейчас воевать, однако ордынцы по всей видимости думали иначе. — Иди за нами, — грубо бросил один из воинов, демонстративно вынув из ножен кинжал. — И чтоб без глупостей, поняла? Катерина в ответ лишь кивнула, понимая, что возражать бесполезно. Искристый снег мягко хрустел у неё под ногами, мерно отсчитывая каждый её шаг на пути к чему-то страшному, неизбежному. Стылый воздух врывался в лёгкие, обжигая внутренности могильным холодом. В ушах стоял шум, как от крыльев мечущейся в панике птицы. Возможно, это было её сердце, в тот миг девушка этого не знала. Шагая навстречу к чему-то неизведанному, она лишь думала о том, как бы скорее закончился этот кошмар, ставший по воле жестокой судьбы её явью. Перед её глазами замелькала череда ярких огней. Подступив ближе, ордынцы остановились, заставив девушку изумленнно поднять взгляд на высокий навес, превосходящий по размерам любую юрту в стане. Шатёр Великого хана был поистине великолепен. Столбы и порог в нём были обиты золотом, длинные жерди, составлявшие купол, смыкались толстым кольцом, обрамлённым драгоценными камнями и серебристыми вставками в виде сказочных драконов, чьи пасти были искажены в грозном рыке. Небесно-голубая ткань шатра ярко выделялась на фоне невзрачных шкур и тёмного войлока остальных юрт, словно говорила о том, что повелителю монгольских степей нет равных как на земле, так и на том свете. Невысокий помост был устлан мягкими шкурами животных, и от охватившего её разум восторга Катерина невольно остановилась, не в силах сделать вперёд и шага. На входе девушку уже ждала стража. До боли сжав её запястье, один из ордынцев небрежно вволок её в шатёр и грубо припечатал к полу, заставив склонить голову подобно жалкому рабу. Взгляд Катерины впился в расшитый цветными нитями ковёр. Странный узор полотна на мгновение лишил её способности к здравомыслию, напрочь вытеснив из головы все доводы, которыми она пыталась себя всё это время успокоить. — Встань, рабыня, — тут же послышался чей-то голос, пробившийся сквозь нарастающий в ушах гул. — Великий Хан желает говорить с тобой. Поперёк горла встал огромный ком. Казалось, и без того бешено бьющееся сердце начало биться вдвойне быстрее. Затаив дыхание, Катерина несмело подняла глаза и замерла, осознав, кто именно предстал перед её взором. Хан Батый восседал на троне подобно небесному божеству, сошедшему в мир смертных лишь для того, чтобы развеять скуку и неземную тоску. В нём чувствовались сила и стать, величие которых передать словами было просто невозможно. Он был красив, этого она отрицать не могла. Длинные волосы были черны, как смоль, в свете пламени они отливали золотом и струились по плечам мужчины подобно самому дорогому восточному шёлку. Смуглая кожа напоминала литую бронзу. Широкий нос был горделив, высокие скулы остры, словно сталь грозного меча, а глаза, что были подобны гранёному обсидиану, сверкали и будто бы прожигали её насквозь. Руки мужчины были облачены в железные браслеты, обрамлённые драгоценными камнями. Наручи прикрывали запястья и тянулись до локтей, скрываясь под тяжёлой тканью дорогого одеяния. Чёрное шёлковое кимоно было подпоясано широким атласным кушаком, на котором золотыми нитями были вышиты грозно скалящиеся драконы. Поверх кимоно был накинут тёмно-синий узорчатый халат, полы которого плавно сползали на яркие подушки мягкого трона. Глядя на него, Катерина не могла поверить в то, что человек, разоривший её город и убивший её родных, на самом деле может быть так прекрасен. Поистине лик чудовища может быть обманчив... — Как твоё имя? — вновь раздался неподалёку чей-то голос, и девушка наконец обратила своё внимание на его обладателя. — Я знаю ваш язык, — спокойно произнесла она в ответ, вновь обратив свой взор к владыке бескрайней Монголии. — Пусть Великий Хан сам говорит со мной, от своего имени. Девушка посмотрела мужчине в глаза, но вместо ожидаемого гнева встретила в них неподдельный интерес. Её напускное бесстрашие его забавляло. Она была похожа на пташку. На маленькую, беззащитную пташку, угодившую в лапы огромного тигра. Пытаясь доказать ему своё превосходство, она лишь сильнее утопала в том омуте, который порождала бездна его чёрных, обманчиво спокойных глаз. Мрачную тишину между ними прервал голос одного из военачальников, грозно выступившего вперёд с обнажённым клинком. — Да как ты смеешь... — зло прошипел он, двинувшись на неё с мечом в руке, но в следующую же секунду остановился, услышав голос своего господина. — Оставь её, Хостоврул. Я сам с ней поговорю. — Но Повелитель, позвольте... — Вон, — теперь Батый обращался уже ко всем присутствующим. — Выйдите все отсюда. Живо. Не прошло и минуты, как шатёр Великого хана оказался пуст, а сам правитель могущественной империи плавно спустился со своего трона и медленно, словно хищник, приблизился к своей жертве. Он обошёл девушку по кругу, внимательно рассматривая её со всех сторон, и вновь убедился в том, что тогда ему его глаза не солгали – она действительно была очень красива. В мягких чертах её лица таилась красота, недоступная для мира Востока. Фарфоровая кожа притягивала взгляд, карие глаза блестели не то от гнева, не то от слёз, тонко гармонируя с водопадом шелковистых, каштановых волос. Своим беззащитным видом она напоминала ирши – прекрасное существо из старинных сказок и легенд, дарующее людям тепло и благодать... И какова была цена обладать ею? Сколько крови ему пришлось бы пролить, чтобы заполучить это хрупкое создание в свою власть? Определённо немало, это уж он знал наверняка. Взяв её за подбородок, мужчина заставил посмотреть ему прямо в глаза. — Твоё имя, — требовательно произнёс он, словно невзначай касаясь большим пальцем её пухлых губ. — Катерина, — тихо вымолвила она в ответ, боясь пошевелиться или сделать хоть одно неверное движение. — Катерина... — довольно повторил он, словно пробуя имя на вкус. — Что ж, хорошо. Ты прекрасно подойдёшь на роль моей личной служанки. Мужчина улыбнулся, но в улыбке этой не было ни капли тепла или же искренности. Он словно подписал ей приговор, сомкнув невидимые оковы на её руках и шее. Ошеломлённая его словами, девушка отшатнулась прочь и отрицательно замотала головой, выдохнув в отчаянии тихое, едва слышное: — Нет... — Нет? — Батый заинтересованно выгнул бровь, едва заметно дёрнув уголком тонких губ. — Думаешь, у тебя есть выбор? Мужчина шагнул к ней навстречу, сократив и без того малое расстояние между ними до считанных миллиметров. — Твой дом разорён, родные мертвы. Бежать тебе никуда, — тихо произнёс он, перейдя на вкрадчивый шёпот. — Отныне твоя жизнь целиком и полностью принадлежит мне. Разве ты этого ещё не поняла? Ты моя. Отныне и до конца своих дней. В голосе хана не было ни злобы, ни насмешки. Он не давал ей ложных надежд, не позволял допустить даже мысли о том, что она когда-нибудь сможет быть свободна от него или же его жестокости. Чудовище. Как бы не был обманчив его лик, девушка отчётливо понимала, кого видит перед собой – настоящего монстра, убийцу её родных. Жалость ему была неведома также, как и чувство милосердия. Стоило усвоить это. Раз и навсегда. Катерина подняла на него глаза, и голос её звучал ровно подобно звону твёрдой стали. — Я убью тебя, — прошептала она так тихо, что Бату-хану невольно пришлось напрячь слух. Мужчина усмехнулся, в очередной поразившись подобному бесстрашию с её стороны. Маленькая волчица свирепо скалила клыки, не понимая, что своими колкостями лишь распаляет в нём интерес. — Разумеется. Но чуть позже, — он ухмыльнулся, едва склонив голову набок. — Отдохни как следует, Катерина. Завтра тебя ждёт долгий, трудный день.