Время падших

Над лесными тропинками под тяжестью инея согнулись стволы молодых берёз. Высокие вершины елей были унизаны ожерельем лиловых шишек, в их ветвях то и дело мелькали силуэты красногрудых клестов. Туман окутал лес со всех сторон. В его молочно-белой мгле едва виднелись очертания деревьев, уходящих вдаль, в самую глубокую чащу. Он ступал по замёрзшей земле, бесшумно продвигаясь вглубь зимнего леса. Иней трещал под его босыми ногами, но мужчина, казалось, не чувствовал холода, продолжая идти по тропе, усыпанной пушистым снегом. Завораживающая красота зимнего леса нисколько не тронула его сердце. Он видел её сотню раз, но наяву, не пребывая на грани полузыбкого забвения. Морозный воздух приятно покалывал кожу. Влекомый неведомым чувством, Великий хан порой останавливался, чтобы прислушаться к окружающей его тишине, но, не уловив никаких звуков, продолжал свой путь, словно манимый расправой хищник. В воздухе чувствовался запах зимы, морозом сковывавшей всё живое, а ещё запах крови, что с каждой секундой становился всё острее. Мужчина прищурился, настороженно вглядываясь в беспроглядную пелену. В глухом, беззвучном шуме вековых вершин чуялось что-то зловещее; ежеминутное ожидание неожиданной, непредвидимой опасности напрягало нервы, будоражило воображение. Утреннюю тишину леса вдруг пронзил волчий вой. От мимолётного дуновения ветра пелена тумана раступилась, представив взору мужчины дивную картину; четверо его воинов, сомкнувшись в плотное кольцо, пытались подобраться к волку, попавшему в капкан. Бросаясь на него со всех сторон, мужчины поочерёдно выставляли вперёд свои копья, стремясь поразить хищника в самое сердце, но зверь, оскалив клыки, не сдавался, продолжая кидаться на них в ответ. Его шерсть пропиталась кровью, уши были плотно прижаты к голове, на лапах зияли свежие раны. Злобно рыча, он рвался вперёд, тщетно пытаясь сорвать с себя цепь, держащую его на месте. Наблюдавший за всем этим со стороны хан вышел из тени своего укрытия. В тот миг хищник встретился с ним взглядом. Янтарные глаза будто смотрели ему в самую душу, и на дне их чёрных, как сама ночь, зрачков мужчина увидел себя самого. Такого же отчаянного, бесстрашного воина, готового бросить судьбе вызов и биться с ней до конца. Зверь словно был его отражением, столь доскональным и ясным, что невольно завораживал взор. В его взгляде не было ни страха, ни мольбы — лишь ярость, что подобно адскому пламени разгоралась всё сильнее. Рождённый в царстве холода и смерти, хищник готов был драться до конца, лишь бы спасти то, что он боялся потерять больше всего на свете – свободу. Оскалившись, он метался от одного воина к другому, в надежде вонзиться им зубами в горло. Но один из ордынцев, подобравшись к волку слишком близко, всадил копьё ему меж рёбер. Упав на землю, зверь взвыл от поразившей его боли, и вой его слился с протяжным звуком охотничьего горна. Проснувшись, мужчина открыл глаза. Вокруг не было ни леса, ни охотников – лишь тишина, нарушаемая криками готовившихся к битве воинов. В полумраке шатра плясали тени, отбрасываемые пламенем на его стены. Догорала свеча, пачкая воском засаленный подсвечник, в очаге тлели угли, мерно потрескивая от неистового жара. Поднявшись со своего ложа, мужчина неспешно подошёл к золотой карте, на которой раскинулись города и просторы бескрайней Руси. Рассматривая земли, которые он так стремился завоевать, Бату-хан невольно возвращался к мыслям о том странном сне, не дававшем ему покоя. Ведь приснившийся ему волк не был игрой его утомлённого государственными делами разума. Зверь, попавший в капкан, никогда не снится просто так. Это был знак, предвещающий беду, бурю, противостояние которой могло стоить ему жизни. Но откуда она могла прийти? Этого он не знал. Теряясь в заблуждениях, мужчина лишь в очередной раз убеждался, как глупы и бессмысленны его тревоги. Стоило ли самому сыну Неба верить в подобную чушь? Он повелитель огромного войска, правитель Джучиева улуса, хозяин степей и великих равнин. Он не должен был слепо верить всему, что творилось в мире духов, и всё же... Внезапная догадка, пришедшая на ум, не оставила в его мыслях ничего, кроме пепла. А может, это был хийморь* – звезда, приносящая удачу? Ведь волк является животным с небес, он дарует благословение и силу самого Тенгри. Его может увидеть лишь тот, у кого с ним одинаковая удача, а значит... Сон мог иметь совершенно иное толкование. За спиной послышался шорох полога. — Великий Хан, — вошедший в шатёр воин почтенно склонил перед ним голову. — Войско для осады города готово, командиры ждут ваших приказаний. Тихий голос покорного слуги вывел мужчину из раздумий. Странное наваждение спало, подобно зыбкому дурману, и, обернувшись, хан смерил своего подданного безразличным взглядом. — Начинайте.

***

Ночь – это скопище кошмаров, пристанище для призраков, чьё время наступает лишь с приходом кромешного мрака. Она приносит с собой смерть, вселяет в людей ужас, но также является колыбелью жизни, дарящей им надежду, покой, сны. Ей снилось, как она ступает по мягкой траве, наслаждаясь шумом прибоя, солёными брызгами моря. Солнце заливало поля яркими лучами, золотило воду, стремясь поскорее упасть за горизонт. С берега доносился аромат хвои вперемешку со сладким запахом шиповника, чьи кусты, осыпанные тёмно-красными бутонами, бросали на песок пёстрые вздрагивающие тени. Ласково плескались волны. С прибрежных камней доносились назойливые крики чаек, летавших над морем в поисках желанной добычи. Вдалеке на холме виднелся белокаменный дворец. Его золотые ворота поддерживали две фланкирующие башни, богато украшенные мрамором, золотом, барельефами. На вершине находилась статуя самой Фортуны, величаво взиравшей на простых смертных свысока. Под ней располагался фриз, красиво обрамляющий пропилеи. Сам дворец был окружён зубчатыми стенами, идущими вдоль берегов и омываемыми водами самого Босфора. Царьград. Отражение самого Небесного Иерусалима на земле, места, именуемого Небесным Царством. Сердце прекрасной Византии, в котором ей удалось побывать лишь однажды. Но даже спустя много лет память о том дне жила в ней, совершенно не желая угасать. Когда отец в очередной раз покинул дом и отправился к себе на родину, он взял её с собой. Катерина не знала, почему он выбрал тогда её, а не Василия, но лезть к нему с расспросами не стала. Она была так рада возможности повидать мир, что когда новгородский корабль причалил к берегам Золотого Рога, она не могла поверить, что всё это происходит с ней наяву. Что райские сады и птицы, живущие в них, являются не сном и не выдумкой, что стольный град, о чьей красоте новгородские купцы слагали легенды, на самом деле не вымысел, а живое воплощение божьей благодати и лучшего творения в истории человечества. О, как прекрасны были те времена, полные мира, лишённые тревог... — Катерина! — девушка обернулась, услышав позади себя знакомый голос. В нескольких шагах от неё, улыбаясь самой прекрасной улыбкой на земле, стояла её мать. Женщина, которую она потеряла, будучи ещё ребёнком, чьего тепла лишилась, так и не успев его познать, сейчас была прямо перед ней. Стояла так близко, что казалась явью, протяни девушка руку, непременно могла бы ухватиться за неё, поймать... Как же сильно её ей не хватало. — Мама... — не думая, Катерина бросилась в её объятия. — О моя девочка, моя бедная, милая девочка... Девушка что-то пыталась ей сказать, но из-за слёз, застлавших глаза, не могла произнести ни звука. Хотя её матери слова были и не нужны. Гладя дочь по голове, она лишь улыбалась и неустанно повторяла одно; «Всё хорошо». Будто ничего и не было. Ни смерти, ни тревог, ни пролитых по ним предательских слёз. Горькая действительность позабылась в один миг, уступив место сладкому полузабвению сна, слишком прекрасного для того, чтобы быть правдой. Она проснулась от того, что лёгкие начали разрываться от нехватки воздуха. С кашлем осела на кровати, взглянула в окно и с ужасом поняла, что бьющий в нос запах гари доносится вовсе не из стряпущей, а со двора. Что огонь, раздуваемый ветром, и смрадная копоть являются вовсе не плодом её воображения, а предвестниками смерти, жестокого разорения. Раскалённый воздух тянул кожу, мешал нормально дышать. Над городскими воротами вилось пламя, чёрными клубами поднимался в небо дым, и Катерина, видевшая всё это наяву, не могла поверить собственным глазам. Этого не могло быть. Ведь князь отправил в орду своих послов, чтобы они заключили с ханом договор о перемирии. Всё должно было быть по-другому. Как же так? Значит их всех убили? Всех, даже... её брата? От одной только мысли об этом всё её тело охватывала дрожь, но девушка, сдержав обуявший её порыв, смогла себя успокоить. Сейчас не время было лить слёзы. Если Рязань падёт, она и её семья может погибнуть вместе с ней. Нужно было торопиться, пока огонь не добрался и до их дома. Схватив свой лук, она спустилась по лестнице в сени и выбежала во двор, в надежде отыскать своих родных. Зарево пожара разгоралось за домами подобно яркому закату, озаряя небо кровью и пожирая строения, попадавшиеся ему на пути. — Отец! Варя! — крикнула она в отчаянии, видя, как пламя всё ближе подступает к их дому. — Катя? — из конюшен послышался детский испуганный голосок. Вбежав туда, девушка увидела свою младшую сестру и конюха-Фому, упорно возившегося с санями. — Катерина Анастасьевна, слава Богу! А я уж думал вы не придёте, хотел бежать за вами в дом и... — Где мой отец? — перебила его девушка, тяжело дыша. — Где он, Фома? — Тятенька ваш перед отъездом решил в кузнецу заглянуть, забрать жиковины, которые обещал ему выковать Степан неделю назад. Сказал, что скоро вернётся, велел ждать его здесь, а потом начался этот пожар и... Его всё ещё нет, как видите. — Вернётся? — переспросила Катерина, с ужасом обернувшись на объятую пламенем Рязань. Город пылал огнём. Всё вокруг содрогалось от неимоверно сильных ударов бьющих по городьбе камнемётов, повсюду слышались крики и детский плач. Снаряды, что перелетали через крепостную стену, врезались в дома, разрушая их и убивая тех, кто находился внутри. Один из них пробил крышу их терема, озарив сразу несколько палат ярким неистовым пламенем. Резные ставни обращались в пепел, из окон валил дым, чёрными клубами поднимаясь в небо, и, видя, как полыхает кровля, Катерина поняла, что медлить больше было нельзя. — Бери Варю и езжай к южным воротам, а оттуда прямиком в лес, — вымолвила она, обратившись к Фоме. — Сани оставь здесь, лишнего ничего с собой не бери. Езжай по дороге, ведущей в Брянск, я найду вас, как только разыщу отца. — Но Катерина Анастасьевна, как же... — Делай, как я велю! Секунды промедления могут стоить тебе и моей сестре жизни. Доберёшься до южных ворот, потом поедешь в лес, а там и до развилки главных дорог будет недалеко. Если к тому моменту я не вернусь, езжай прямиком в Брянск. Главное не останавливайся, ты меня понял? Понял?! Конюх поспешно закивал, ринувшись обратно к саням. Девушка перевела взгляд на свою сестру, испуганно жавшуюся к ней всё в это время. — А теперь, Варя, слушай меня. Ты поедешь вместе с Фомой и будешь слушаться его во всём. Если он скажет, что вам нужно ехать в Брянск, вы поедете, не дожидаясь нас, хорошо? — Я не хочу уезжать, — проговорила девочка, утерев нос рукавом. — Я не хочу оставлять тебя, Катя. — Я знаю, милая, знаю, — Катерина утерла с её щёк слёзы, едва сдерживая свои. — Но пойми, только так ты сможешь быть в безопасности. Я обещаю, что как только найду отца, сразу же вернусь к вам. Мы уедем отсюда далеко-далеко, заживём спокойной, прежней жизнью, слышишь? Всё будет хорошо, я обещаю. Улыбнувшись, девушка поцеловала сестру в лоб. Как же она хотела верить собственным словам, полным надежды и пустой веры в чудо. Уповать на Бога, молиться, как и все остальные, о том, чтобы проклятая орда отступила и унесла с собой горести и разорения, вернув всё на круги своя. Да... Она бы очень этого хотела. Но зная о коварстве и превратностях судьбы, Катерина ясно осознавала, что как бы сильно она не грезила о мире и былом спокойствии, вряд ли всё будет так, как прежде. И данное ею сейчас обещание, скорее всего, звучало, как пустой звук. А Варя... Она ещё совсем ребёнок. Ей положено верить в то, что никогда не осуществится на самом деле. — Катерина Анастасьевна, пора. Взяв молодую кобылку под уздцы, Фома усадил на неё сначала Варю, а после залез сам, потуже перехватив поводья. Второго коня он избавил от упряжи и отдал девушке, зная, что она прекрасно справиться с ним в одиночку. Однако даже несмотря на его уверенность в ней, Катерина всё равно смогла прочитать в его взгляде тревогу. — Вы уверены, что это хорошая мысль? — не выдержав, обеспокоенно спросил он. — Город объят пламенем, вряд ли кому-то удастся выбраться из него живым. — Уверена, Фома. Я должна попытаться. — Тогда я буду молиться, чтобы мои опасения не сбылись. Бог вам в помощь. Вдарив в стремя, он помчался в сторону южных ворот, огибая горящие избы и дворы. Перекинув лук через плечо, Катерина залезла на коня, напоследок всё же оглянувшись на свой дом. Пламя разгоралось всё ярче, стремительно уничтожая кровлю, стропила трещали, готовые рухнуть в любой момент. Горячий дым заволакивал сени, и гонимый ветром огонь вдруг перекинулся на крышу конюшни. Наблюдая за бушующим пожаром, девушка сморгнула непрошенные слёзы и пришпорила лошадь, погнав ту в сторону кузницы. Ей больше нечего было здесь делать. Её дом пал, сгорел дотла, похоронив под собой все воспоминания, все мечты и надежды, которые она когда либо питала в его стенах. На его месте остался лишь пепел, безжизненный прах, который развеется с первыми лучами рассвета. В городе царила паника. Отовсюду слышались крики, звон металла, яростные возгласы монгольских степняков, сумевших пробиться через главные ворота крепости. Улицы были залиты кровью. То тут, то там девушке виднелись трупы изуродованных, некогда живых людей, чьи тела были изрублены мечами на части или исколоты острыми копьями. В глазах несчастных застыл страх, рты были раскрыты в предсмертном крике, а лица исказили гримасы ужасы и боли. Вглядываясь в знакомые лица, Катерина задавала себе лишь один вопрос – за что? За что Всевышний так покарал их? За что предал огню и разорению их город, за что позволил поганым ордынцам надругаться над ними? Неужели рязанцы заслужили всё это? Эти муки, эту страшную смерть? Стоила ли их вера в Господа всей этой крови? Ей искренне хотелось верить, что нет. Тучи пепла заволокли небо, непроглядной чернотой затмив луну и звёзды. Огонь пожирал всё, до чего мог дотянуться, от построек и людей оставались лишь горстки золы, сметаемые ветром в считанные секунды. Рязань была похожа на ад, в кромешной тьме которого не нашлось спасения ни одной живой душе. Казалось, что преисподняя разверзлась на земле, изрыгнув из себя самых низких, самых отвратительных и ужасных демонов, которых только видел этот мир. Впереди показалась кровля знакомого строения, но вместо желанного облегчения девушка вдруг испытыла ужас. Возле горящей кузницы она увидела отца, лежащего на земле в луже собственной крови. Из груди его торчала стрела, одним точным выстрелом поразившая его прямиком в сердце. Нет. Сердце девушки пропустило удар. Соскочив с лошади, она тут же ринулась к нему и, подлетев, схватила за плечи, с отчаянием заглянув в затуманенные поволокой глаза. — Отец! Нет, нет, прошу, очнись! Вставай же, ну! Пожалуйста! Душась рыданиями, она пыталась докричаться до него, пыталась привести его в чувство, разбудить, заставить открыть глаза и вновь посмотреть на неё. Словно малое дитя, она надеялась на чудо, в глубине души прекрасно понимая, как глупы и бессмысленны её уговоры. Грудь сдавили рыдания, из глаз потекли слёзы, но девушка даже и не думала их остановить. Отдавшись горю, она бездумно смотрела на окровавленное тело своего отца и не могла поверить в то, что его больше нет. — Пожалуйста, — в последний раз прошептала она, прижавшись к его груди. Её скорбь растворилась в тишине. За спиной послышались громкие голоса монголов, резанувшие слух похлеще стального меча. Обернувшись, Катерина заметила пятерых мужчин, которые подобно стае голодных собак медленно окружали её со всех сторон. На смену убитому горю пришла ярость. Стервятники. Вот уж кому самое место на пепелище! Гнусные, поганые псы, не знающие ни жалости, ни сострадания. Убийцы, чьи руки были не по локоть, а по плечи в крови. Душегубы, что отняли жизнь у её отца, теперь бессовестно глумились над её горем, а она... Девушка перевела взгляд на лук, лежащий рядом с ней на снегу. Что ж, пусть радуются, пока могут; без боя она им всё равно не сдастся. Один из воинов, мерзко ухмыльнувшись, вышел вперёд. — Что за птичка попалась к нам в сети? — направил он на неё свой клинок. — Какая красавица! Эй, Далай, когда ты был с женщиной в последний раз? — Ох, Нугай, я уже и не припомню точно! Кажется, ещё перед этим походом, когда мы были в родных краях. Но сколько времени прошло с тех пор... — У тебя есть шанс наверстать упущенное, — осклабившись, ордынец рассмеялся, но в следующую же секунду с хрипом упал на землю, захлёбываясь собственной кровью. Стрела, выпущенная девушкой из лука, достигла своей цели, попав мужчине прямо в глотку. Схватив упавший ей под ноги меч, Катерина выставила его перед собой, грозно направив острие в сторону изумлённых монголов, до конца так и не осознавших, что только что произошло. — Не приближайтесь, — зло прошипела она сквозь зубы. — Не приближайтесь! Рассекая воздух, лезвие опасно сверкнуло в её руках. Ордынцы ей больше не улыбались. Подняв копья, они угрожающе направили их в сторону девушки, медленно зажимая её в кольцо. Катерина покрепче перехватила клинок. В свете пламени её карие глаза отливали янтарём, казались звериными, лишёнными всякой жалости и даже простого, человеческого сочувствия. Несколько тёмных прядей, выбившись из косы, упали ей на лоб, делая девушку похожей на разъярённую волчицу. Первый выпад она отразила с лёгкостью, второй же чуть не лишил её глаз. Увернувшись от острого клинка, Катерина ловко отпрыгнула в сторону и тут же была поражена копьём другого ордынца, подкравшегося к ней сзади. Девушка вскрикнула, из неглубокой раны на ноге тут же полилась кровь. Она вновь взмахнула мечом, намереваясь отрубить нападавшему голову, но мужчина, увернувшись, ударил её копьём между рёбер, разом выбив из неё весь дух. Боль затмила рассудок. Упав на землю, Катерина выронила клинок из своих рук, видя, как ослепительно белый снег под ней стремительно окрашивается кровью. К глазам подступили слёзы, стало так холодно, что невозможно было дышать. Подняв взгляд, девушка увидела, как один из воинов заносит над ней меч, намереваясь нанести решающий удар. «Вот и всё», – пронеслось в её голове, прежде чем уставшее, измученное болью сознание провалилось в темноту. Занёсший над ней клинок ордынец хотел было полоснуть им прямо по её шее, как вдруг услышал голос, повергший его в ужас; — Стойте! Все четверо замерли, боясь произнести хоть слово в ответ. За их спинами послышались тихие, едва различимые шаги, и спустя мгновение они увидели человека, которому поклялись служить до конца своих дней. — Великий Хан, — почтенно склонившись, проговорил один из них. — Эта девка, она... Она убила Нугая. — Господин, мы всего лишь хотели... — начал было другой, но замолчал, поймав на себе холодный взгляд своего правителя. Опустившись перед девушкой на колено, хан задумчиво взглянул на её лицо, отметив про себя, что его воины оказались правы – она действительно была прекрасна. Длинные волосы, выбившись из косы, тёмными волнами вились по плечам, горделивый нос кривился едва заметной горбинкой, чёрные ресницы каймой обрамляли глаза. На белой щеке алела рана, и, вспомнив о том, с какой яростью она сражалась с его ордынцами, хан довольно ухмыльнулся. «Истинная волчица, тут уж не поспоришь», – подумал он, подымаясь с колен. — Покажите её лекарю, — бросил он напоследок своим слугам. — Она поедет с нами.