Сгоревшие сказки

Они оказались в комнате из металла: длинной и неприветливой, холодной и очень, очень пустой. Стены давили со всех сторон, потолок грозился обрушиться на голову и пробить в черепе брешь, а воздух того и гляди захватит дыхание в оковы, и тогда останется только стучать зубами. - Ты не он, - прошептал Сноу. Голос, вопреки ожиданиям, не отразился от стен, но потонул в металлический тишине, как попавший в бурю кораблик. Феникс улыбался его улыбкой, но глаза – они не умели врать. И это были не его глаза. Не жёлтая бездна, острая, как нож, и горячая, как солнце, а серая искристая мгла. Такие же глаза были когда-то у самого Сноу. Наверное. Он не смотрелся в зеркала, когда Законы в его голове нашёптывали ему свою волю. Он, в конце концов, не злая королева, которая мечтала быть прекрасней всех на свете. - Как тебя тогда называть? Феникс замер – странно, до того момента он двигался, не останавливаясь, дёргал плечами, шаркал и разминал шею, словно постоянно напоминал себе о том, что он может это делать. Были ли у Законов постоянные тела? Могли ли они воплощаться в древних старушек с корзиной отравленных яблок или в зеркала, говорящие только то, что сами считают правдой? Или для них это в новинку – чувствовать пальцы, ступни и позвоночник? Видеть мир глазами, а не ощущениями? - Когда ты нас искал, то промелькивало что-то… Феникс? Так вроде? Птица, возрождающаяся из пепла? Мистер Сноу кивнул. Без гривы белоснежных волос он выглядел совсем молодым. А чувствовал себя совершенно беззащитным. Словно потерявший щит рыцарь перед мордой огнедышащего дракона. - Ну что, раз мы теперь стоим лицом к лицу, и никто никуда не торопится, то почему бы… На этот раз его не защитил слой льда. Костяшки пальцев словно огнём обожгло – а, может, так оно и было – ни один из них не успел понять. Голова Феникса откинулась назад, а Сноу тут же пожалел о том, что вообще поднял руку. - Кай! Какого чёрта? Или жалеть не стоило? Ему показалось, или глаза Феникса – знакомого и незнакомого – и вправду блеснули золотом? - Бен? – собственный голос прозвучал жалко и надтреснуто. Обиженно. Сноу и не заметил, что от боли на глазах у него выступили слёзы. Кожа на руке мгновенно покраснела, выступили волдыри, и парень поморщился. Куда делся спасительный лёд? Глаза у Феникса снова были серыми. Он схватил Сноу за руку – здоровую – и потащил за собой, вдоль бесконечных рядов металлических перекладин. - Зачем? – прошелестел Феникс, отсчитывая повороты. Во время удара он по инерции распахнул крылья, и теперь они медленно таяли в воздухе, как призрак давно ушедшего лета. Разве обязательно отвечать на подобный вопрос? Никакого толка. Или Закон и вправду не понимал? - В прошлый раз помогло, - пробормотал Сноу. Слёзы всё ещё текли по щекам, колкие и ядовитые, рука горела огнём и истекала тем же болезненным ядом. Какая глупость. - Подумал бы головой. Отдал собственную силу за чужое счастье, а потом решил ударить огненную птицу. Совсем дурной. Отдал силу? Ах вот оно что. Весь лёд, вся зимняя стужа – в волосах? Как у Самсона? Ох уж эти Законы, ох уж эти сказки. Каю стало страшно. Безо льда он больше не сможет открывать Двери. У него больше не было связки ключей. Её умыкнул Фэнхуан вместе с теми, которые забрал у Ягвиды, загородившей ему путь, и теперь… Сноу чуть не задохнулся от собственной догадки. Феникс знал, что у него не осталось сил? Потому и затащил с собой, чтобы не остался за одной из Дверей до конца своей жизни? Но ведь он убегал. Сжигал миры. Запер Бена в темницу собственного тела. Дёргал за ниточки. Ведь так? Он не хотел, чтобы его нашли. Сноу вспомнил оставленное на пороге перо. Или хотел? - Зачем тебе я? – Ключник остановился, и Феникс чуть не упал назад. Он обернулся. Лицо его приобрело по-настоящему задумчивый вид. Решал, говорить ли? Придумывал причину? Где-то дальше по коридору прокатился громоподобный стон. В лицо обоим ударил ветер. Рука Сноу заныла от нового приступа боли. Как будто первоначальной было мало. - Один я не справлюсь, - проговорил Феникс, прежде чем юркнуть в оказавшуюся вдруг рядом дверь. Обычную металлическую дверь, за которой оказалась обычная металлическая комната. - А теперь вытяни-ка руку, - Феникс требовательно посмотрел на Сноу, и тот послушно поднял правую руку. На неё тут же обрушилось синее пламя. Такое же, как в разорённом КИТом городе, населённом людьми, зверями и куклами. Боль усилилась – но лишь на мгновение – чтобы потом превратиться в собственное эхо. - Не справишься? Но чего ты добиваешься? Зачем тебе… - Сноу обвёл глазами сутулящуюся фигуру своего друга, нутро которого занимали слова, чуждые, невероятно сильные и непонятные. - Я хочу заключить с тобой сделку, Снежный король. Кай давно не слышал, чтобы его так называли. По позвоночнику холодком пробежался страх, и замер там, где когда-то гнездился осколок тролльего зеркала. И после шипящего шёпота, который вытекал из пасти Феникса, после тревожных слов, грозящихся вот-вот разбиться, Снежный король согласился на сделку. *** Бен спал и видел сон. Прекрасный, яркий, полный того, о чём он и не мечтал. В нём были персики, и белые цветы, и горы, такие высокие, что задевали края неба. Там были играющие в догонялки Десять солнц, и ленты драконов ловили их лучи. Там был император, который умел смеяться, и королевство, которое страдало, как и все земные королевства. Там был отец, приносивший из-за моря диковинные вещи – как когда-то принёс себе жену, огненную птицу со взглядом, полным свободы. Ей не нравились ни золотые клетки, ни драгоценные одежды, ни колокольчики, ни песни Жёлтого Владыки. Она пела собственные, о холодных ветрах, опаляющих её крылья, о стране вечной ночи и вечного дня, о краях, в которых лёд называли тысячей имён, а для пламени имя было только одно. Этим именем она назвала своего первенца, дикого и необузданного, как она сама. Он кометой носился по небу, пугая размеренный ход светил, ненароком поджигал Золотые Сады, роняя в них детские перья, и в каждым днём всё меньше походил на людей отцовского рода. Он слушал ночь. Ловил руками холод, подолгу сидел на снежных шапках гор, за что его неоднократно ругал Владыка Севера. Шапки таяли, лавиной сходили на людские земли и губили жизни. Это было первым уроком от Высочайших Владык. Ценность жизни. Бен спал, и во снах его перья горели ярче, солнца дрались за право выйти на небосклон первым, и все жили долго и счастливо. И в его снах была зима. Не горная, не поднебесная, а такая, о которой рассказывала мать. Долгая, колкая и опасная. В неё хотелось нырнуть, чтобы проверить, сколько получится продержаться. Что победит – ледяные оковы или пламенная свобода? Бен спал. Во сне ледяные оковы превращались в прохладный плащ, который унимал горевшую в его душе вину. Ничего опасного. Ничего страшного. И пусть такая зима приносит с собой вечную ночь – ведь когда-нибудь, как мама говорила, наступит и вечный день. И вечность будет сменять вечность. Бен спал, опутанный нитями Закона, связанный его волей и убаюканный обещаниями. «Всё будет хорошо. » А ещё Закон называл его тем же именем, что и мать. Одного этого было достаточно, чтобы пока не просыпаться. До той поры, пока вечную ночь не сменит вечный день. Феникса ты может и нашёл… но Бена не найдёшь, пока я не позволю, мистер Сноу. Ты Ключник, ты лучший проводник, и жаль, что не получилось заполучить тебя. Впрочем… Разве старался бы ты ради самого себя так, как стараешься ради того, у кого в неоплатном долгу? Может, так и лучше. Может, в Сторожевой Башни действуют свои, невидимые законы, и они знают, как выгоднее всего повернуть колесо. Что ж, сделка есть сделка. А нас ждёт путь через Двери. И в его конце мы тебя обманем. *** Артур, самый прекрасный из всех Прекрасных принцев на свете – в этом он был уверен – держал свои тихие и серые слова при себе, а остальные – звенящие и золотые – дарил окружающим. Он всех любил, и все любили его, и это работало. Для Сторожевой Башни, для его напарников из Стеклянного отряда… и для него самого. Он делал вид, что не боится боли, называл царапинами даже самые серьёзные раны и смеялся, когда остальные могли лишь плакать. Он целовал всех, кто в этом нуждался, частенько ездил на белых конях, а после встречи с Аврором старался не попадать под действие проклятий. Если его вдруг превратят в лягушку, кто спасёт несчастного от его сонного заклятья, если он вдруг снова уснёт посреди бойни – или ужина? Законы? Осада? Да бросьте, зато мы все вместе! Одичаем, так первого сожрём Ефима, он самый большой! Вон, у Ягвиды, говорят, и опыт есть в приготовлении глупых детишек в печи. Осталось только найти печь. Ни в одну Дверь не войти, но из Дверей лезет враг? Да перестаньте! С нами щиты и когти, и копья, и мечи, и острые слова, и отвага, и чуть-чуть удачи. Неужели пропадём? Жаль, этой глупой птицы нет, а то похвалялся, что на раз плавит Законы! И где он теперь? Играет в догонялки со своим холодным дружком, если не свалился в какую-нибудь пропасть, откуда ему даже крылья не помогут выбраться. Смейтесь же! Хотя бы улыбнитесь злобным шуткам, в лихую годину только на них и остаются силы. Но когда Аврор белой статуей лежит на разостланном бархатном одеяле и не желает просыпаться, сил не остаётся ни на что. Не работает главное оружие Прекрасных принцев. Ни горячее сердце, ни переполненная нежностью грудь, ни закипающая в душе ярость – ничто не разбивает сонное заклятье. Артур сам походил на статую – стоял, облокотившись на стену, буравил взглядом балдахин, скрывающий за вышитыми на нём геральдическими лилиями Аврора, будто это могло как-то ему помочь. Артур молчал. И глаза его оставались сухими и страшными. Пустыми. Все в Башне делали вид, что не слышат грохот, с которым отзывались Двери на удары капитана Песочного отряда. Её пытались образумить, ей пытались помочь, но она упрямо проверяла их на прочность. И вскоре Артур к ней присоединился. Все делали вид, что не слышат, как кровоточат их сердца. А Законы за Дверьми чуяли их и облизывались. Они готовились к штурму. Они не приносили с собой порядок – только больше хаоса. Никаких больше чудес для Сторожевой Башни. Никаких больше чудес для тех, кто ломает сказки.