Сгоревшие сказки

3. Забытый лес. Ну конечно, Забытый лес. Кого же ещё посылать туда, как не Рыцаря без коня? Уиллем чертыхнулся, поскользнувшись на горке дискет с чьими-то писательскими мечтами. Разве можно ими так разбрасываться? А потом люди ещё удивляются, почему мечты их уходят в небытие и отказываются сбываться. Вот Уиллем свои хранил поближе к сердцу. А сердце – подальше от опасностей. Его могли растоптать сильные мира сего, вроде королевских спецслужб или королевской полиции, а могли заложить, чтобы накупить искусственных глаз и до конца жизни смотреть на Зазеркалье, боясь сойти с ума. В мире Уиллема же все были сумасшедшими. И гордились этим, как иные гордятся орденами, погонами или медалями за отличную учёбу. Сумасшедшие дети гонялись за сумасшедшими масляными бабочками, сумасшедшие коты улыбались, не ведая, что им не положено этого делать, а сумасшедшие кухарки вели хозяйство так, что выглядели при этом будто графини. Правда, тоже абсолютно сумасшедшие. Откусив кусочек яблока – старая Бетти всегда вырезала их в форме грибов, ну да всем положены свои чудачества – Уиллем почувствовал себя всемогущим. И, может быть, выросшим на пару сантиметров. Это и отсутствие сердца, которое сейчас задрожало бы и забилось от страха со скоростью кроличьего бега – позволило Уиллему бесстрашно вытянуть из сумки маску из красного зеркала и тут же закрыть ею рот. Фокус Забытого леса был в том, чтобы не вдыхать телевизионных флюидов. Или как там они называются. Под ногами захрустели диски. Старые фильмы, старые песни – все, которые так никогда и не появились на свет. «Признание Али», «44 градуса по Цельсию», «Гордость и ещё разок гордость», «Фас, алая шапочка!». Уиллем иногда останавливался и читал названия. Они так много говорили и ещё больше утаивали. «Признание Али»? В краже? В преступлении? В том, что он всю жизнь любил женщин и обманывался? В детской выходке, которая привела к краху целой цивилизации? Или вот «Алая шапочка»… Судя по всему, очередные ужасы про скрывающегося под красной накидкой оборотня. Или порно. У такого рода вещей названия часто производили неизгладимые впечатления. Уиллем любил выдумывать. Уиллем любил мечтать. Потому и сошёл с ума с особой радостью. Так жизнь приобретала новые краски. Запрещённый красный цвет, например. Уиллему он нравился. Было в нём что-то завораживающее. Как и во всех Красных Фигурах, которых он встретил. Они прятались от Шалтая и глаз Системы и из-за носимых ими цветов делали это успешно. Люди боялись настоящего мира: разум, привыкший к Зазеркалью с детских лет, пока в организме медленно догорал бесплатный чип подключения, видел в нём только опасность, боль и море крови. Уиллем, у которого чип оказался рядом с сердцем, поначалу тоже испугался. Но его сердце похитили, когда ему едва стукнуло шесть. Наверное, заменившие его поршни, лампочки и провода и расплавили то, что помогало мальчику видеть лишь Зазеркалье. И он ушёл в настоящий мир, наполненный детскими страхами. И смог их всех победить. А теперь ему приходилось частенько обходить Забытый лес. Не то чтобы ему это совсем не нравилось… Он слышал о лесниках прошлого и предпочитал думать о себе именно как о «леснике». Но даже с защитной маской Уиллем понемногу забывал. Чужие имена, дни рождения, предпочтения в еде… И пустота, появляющаяся после забытого, требовала, чтобы её заполняли. Потому Уиллем и фантазировал так часто. С деревьев на него глядели лица, чёрно-белые и цветные, но совсем без красного цвета, и все они шевелили губами. Но слова их разбивались о спину, покрытую плащом из сетевых проводов, и не достигали цели. Его называли Рыцарем, потому что он, как и чёрные, и белые Рыцари, выдумывал слишком много вещей. Чаще бесполезных, вроде сита для белого шума, но иногда – очень полезных. Уиллем собственноручно собрал зонт, скрывающий от глаз Системы, а ещё вырезал из резинового дивана непромокаемые сапоги. Да только, в отличие от настоящих Рыцарей, у Уиллема не было коня. Ни механического, ни, тем более, из плоти. Ему нравилось ходить пешком. Он прошёл весь пусть от Д 7 до Д 5, почти до границы с вокзалом. И встретил девушка, державшую за загривок огромного волка. И, когда волк зарычал, что-то в голове Уиллема тут же щёлкнуло. - Не Даму ли ищешь? – пробурчал он в маску, позабыв, что его вряд ли поймут. Во рту появился железный привкус – он поцарапал губы, пока проговаривал слова. Впрочем, это не так страшно: чем больше в мире красного цвета, тем лучше. Зверь поднял уши, и морда у него при этом сделалась совсем презабавная. Интересно, стал бы он похожим на кота графства Йоркшир, если бы улыбнулся? А у девушки – надо же – механическая рука, самая настоящая. Не тот ширпотреб, что носят городские увечные, а сияющая и наверняка неплохо функционирующая. Настоящее сокровище. - Говорю. Даму. В красном. Ищешь? – повтори Уиллем, тщательно разделяя слова, а потом сообразил, что и этим ничего не добьётся. Ну ладно, пожертвует днём рождения какой-нибудь тётушки Мюриэль. Не исключено, что у него такая имеется. Выпустит в мир ещё один день нерождения. Рыцарь сделал глубокий вдох – насколько ему позволил тонкий слой зеркала около носа – и стянул маску, придерживая её рукой. - Замнойидитенесчастныеговорю! – выпалил он на одном дыхании и снова натянул маску. Голова закружилась от какой-то политической метафоры, а в мозгу снова появилось пустое местечко. Срочно его чем-нибудь занять… Уиллем оценивающе глянул на волка и задумался о седле. У Рыцарей вообще бывают ездовые волки? Хотя первым наездником на лютом звере он бы стать не прочь. Может, в какой-нибудь легенде будущего появится о нём целая стихотворная строфа. Так, раздумывая о стременах, ремнях и вышивке, Уиллем затопал по одной ему известной тропе, ведущей вон из Забытого леса, а девушка и волк последовали за ним. Волк увидел в блестящей поверхности его маски чьи-то зелёные глаза, а девушка подумала, что незнакомец чем-то напоминает ей кролика. А за кроликами нужно следовать. Равно как и верить Алисам, у которых время отмеряют часы. Тик-так. *** У Алисы GD-890 не было имени. Только номер, и он так смешно проговаривался. Каждый раз, когда кто-нибудь вытягивал из себя это D, она хихикала и вспоминала шахматную доску. Бог знает, почему. Хотя она и не ведала, кто такой этот бог. Может, Красный Король, которому снится всё вокруг? Он, вроде как, тоже не существовал. Она хихикала, и потому на неё неодобрительно косились все остальные Алисы. Но что GD-890 могла с собой поделать? Это всё Забытый лес и то, во что превратились Единорог и Лев. Бой за корону они вели, как же. В лесу один из экранов поведал её стишок о бое за корону, и она находила его невероятно смешным. На самом деле, ей почти всё теперь казалось смешным. Например, собственная форма, покрашенная в белый цвет. Она помнила, что когда, по приказу Королевы, кажется, они красили белую форму во что-то другое. В несуществующий цвет. Тот, который в радуге шёл первым и которого все тут боялись, как огня. А самым смешным была лысина. Такая блестящая, такая… громадная. Это какой же мозг должен под ней скрываться. По меньшей мере с луну размером. GD-890 не удержала очередной смешок. Шалтай приподнял одну из своих нарисованных бровей – что, надо сказать, далось ему с превеликим трудом. - Что тут смешного? – прочавкал он сквозь пудинг, который ел каждый раз после того, как ему удавалось загнать какого-нибудь врага в Забытый лес. Алиса GD-890 помотала головой, и её косички защекотали её кожу. Неужели она раньше этого не замечала? - Подключите-ка её к стене напрямую, - шепнул Шалтай ближайшей к себе пешке неопределённого цвета. – Беспокойно как-то. Пешка с самым невозмутимым видом кивнул, подошёл к GD-890 и подал ей руку. Та со смущённым смешком её приняла и последовала за ним. Чуть ли не подпрыгивая. - Невероятно, - пробормотал Шалтай, возвращаясь к своей порции пудинга. Питаться ему приходилось через трубочку, но это была небольшая цена за прекрасную белизну его кожи. За неприступную крепость, в которую он превратил собственное тело. Такое ни одна Красная Фигура – пусть спят они во веки веков! – не сломит. И даже целая рать. В вышине пустынного зала вдруг отразился ещё один смешок. Шалтай замер. Ему будто бы в лицо плеснули ведром красной краски! Кошмар! - Кто? – тихо проговорил он своим особенным тоном. Этим тоном он гордился. Заслышав его, половина Зазеркалья тут же становилась по стойке «смирно». Но на этот раз ему никто не ответил. А через секунду одна из Алис, его перепрограммированных Стражей, захохотала в голос. Похоже, это было заразно. Нужно срочно подключить всю дюжину к Сети, пусть проветрят свои рассудки и избавятся от вирусов, прилетевших из «настоящего» мира. Ох уж этот мирок. Кичится тем, что почти стал похожим на Зазеркалье, вобрал в себя все его блага, вроде сумасшествия и зеркал истины. Что скажете теперь, когда Шалтай убрал всю эту гадость из Сети и оставил за гранью видимого мира? Шваль пусть там шляется вместе со своими драгоценными «Красными Фигурами». Уж Шалтай-то всему голова. Уж он-то знает, что не осталось ни одной Красной Фигурой. Все заснули вечным сном и видят теперь свою драгоценную Волшебную Страну круглые сутки. У вас не получилось убедить всех, что настоящая Страна Чудес – она прямо перед глазами. Что Зазеркалье – всего лишь её отражение, в чём-то более прекрасное, а в чём-то менее. Красные Фигуры, вы свободно шастали туда-сюда, деля чудеса этих миров поровну. И зачем? Зачем, если можно просто убедить всех в том, что нужно тратить деньги, что повсюду поджидают кошмары, и нужно от них прятаться. С малых лет убеждаешь их всех в том, что мир вокруг – кишащая кровью помойка, а потом продаёшь им тот же самый мир, покрытый тонким слоем Сети. Что до Зазеркалья – того, настоящего, если можно так выразиться – в него мало кто может попасть. Все красные зеркала разбиты, все Красные Фигуры спят, пойманные в сети своего обожаемого Зазеркалья. Что ж, реальная жизнь – не игра, умники. А уж бизнес – тем более не игра. Впрочем, будь он игрой, Шалтай стал бы чемпионом, ведь он сам устанавливал в ней правила. Подавитесь своим сумасшествием и своими чудесами. И спите себе дальше. Большому миру Шалтая-Болтая на вас плевать. *** - Дышите глубже, - тщательно выговорил Уиллем, широко раскинув руки, чтобы показать, насколько глубоко дышать. Лили убрала с лица прилипшие пряди и задышала, сосредоточившись на тиканье часов. Рядом с ней на траве – рыжей и совсем осенней – лежал вновь сбросивший шкуру Волк. Приятно было помнить своё имя, свой день рождения и сотни своих дней нерождений, а также запах статики в «Кроличьей норе»… и ещё Эрнеста. Она повернула голову в сторону продолжавшего трещать Рыцаря – он так и представился, «сэр Уиллем, Красный Рыцарь» - и в очередной раз удивилась бьющимся в ней бабочках. Или баобабочкам. В любом случае, они были такие красные, что впору было раскрасить ими половину неба. Уиллем хоть и был Красным, а ничего на себе красного, кроме маски, не носил. Странный. Так они выглядят, все Красные Фигуры, которых не существует? Взъерошенные, словно только что выпрыгнувшие из шкафа, только что выпавшие из постели, ещё толком не проснувшиеся? - … так я и не думал, что встречу волка хоть когда-нибудь. Они повымерли, волки-то, а раньше и зеркальные были, и зазеркальные, и подзеркальные, и все цветные, и все, говорят, однолюбы. Так вот, та Дама всё говорила, что за ней никто не придёт, даже волк, и я, стало быть, терялся. А тут – волк. Не вы ли ищете Даму в Красном? Объявилась у нас среди Спящих, и никто не знает, откуда. Волк вскочил с места. Перед мысленным взором Лили пронеслась нелицеприятная картинка: Волк отрывает Уиллему голову и клацает челюстями. Глупости какие. Но выглядел он таким… злым? И голос у него дрожал совсем по-злому, когда он просил – а слышалось, что приказывал – отвести его к этой Даме в Красном. Это важно? Стало быть, раз Красные Фигуры разгуливают по Забытому лесу. Да ещё и безнаказанно. Лили обязательно поговорит с этим Уиллем и расспросит его обо всём. Включая баобабочек. А пока остаётся только поспевать следов за Волком, у которого зелёные глаза загорелись золотом. - Кто она такая? – шепнула Лили, поравнявшись с ним, человеком с глазами зверя. – Она, видимо, очень тебе дорога? - Я не знаю, кто она. Вот так ответ. - Но она меня ждёт. Лучший ответ. Лили никто не ждал, и её это очень печалило. Странно, но теперь ей до ужаса захотелось смеяться. Неужели так и сходят с ума? - Зачем ты мне поверил? Волк посмотрел на неё, как на самую настоящую сумасшедшую. - Если я поверю в тебя, ты поверишь в меня. Разве здесь это не Закон? Красная пешка ходит Д 8. Вместе с нею ходит Красный Рыцарь. И – надо же – Большой и Страшный Волк, на этот раз серый, совершенно не перемазанный засохшей кровью. Они стоят перед воротами, на которых висят проржавевшие цифровые замки. Их никто не проверяет. Спящим уже никак не поможешь, вот в чём штука – так что нечего их и запирать. Они видят свои чудные сны, сошли с ума окончательно, и умрут, если вы захотите их разбудить. Ведь так? Уиллем над этим посмеялся. И рассказал, как ходит по снам – по всем снам. И Красного Короля, и Красных Рыцарей, и всех Красных пешек. Как говорит с ними во сне. Как узнаёт каждый раз что-то новое – или почти забытое старое. А у Дамы в Красном сны особенные. В них бегают волки, похожие на людей, и люди, похожие на зиму и пламя, и там много дверей, но ещё больше – темноты. И Дама боится, что никто и никогда о ней не вспомнит. Ей сны не в радость. Но привести к ней волка, да не ещё и не простого – вот это подвиг, достойный Рыцаря. Это вам не Забытый лес обходить и топтать чужие мечты. Красная пешка может стать Королевой, если только захочет. И сможет махать сама себе платочком, сшитым из шёлка, а вовсе не из человеческой кожи. Красным зеркалам всё равно что показывать: будущее, прошлое или настоящее. Истинным может быть любо время. Красные Королевы могут видеть сон про самих себя. Королева, которая видит во сне Алису, которая спит и видит Красную Королеву, которая грезит об Алиса, которая… И Лили понимает, что Королева на перроне была Красной. Более того – это Лили провожала саму себя на поиски… самой себя. Настоящей. Такой, какую разглядел в ней Эрнест. Такой, какой когда-то была маленькая девочка по имени Алиса, со странной фамилией, которая оказалась в Стране Чудес, потом в Зазеркалье, а потом не смогла вернуться домой, да так и осталась жить на два мира. Оба были ей по душе. Она, конечно, не думала, что всё так обернётся. Что один мир скроет другой. Что кто-то сотворит фальшивое Зазеркалье, а про Страну Чудес будет помалкивать, делая вид, что она вовсе не чудесная. На самом деле Алиса думала, что будет жить вечно, потому что среди говорящих животных, среди поющих цветов и смешных карт, и курящих насекомых, и крикливых вельмож иначе и быть не могло. Смерть для неё была всего лишь ещё одним приключением, как для одного мальчика, которого она знавала давным-давно. Он страшно не хотел взрослеть, и смех у него был заразительный и звонкий, как колокольчик. Из такого смеха могло появиться что-то волшебное. Что-то под стать Стране Чудес. Жаль, что мальчик этот так и не увидел всего того, что увидела Алиса, потому что чаще смотрел в небеса, в не в кроличьи норы. Алису разобрали, как куклу, только кости не тронули. Кусочек кожи для Алисы DN-072, волос для NV-1190. Глаз для RE-11-42 – эта резервная, пусть будет помощнее сестриц. Ещё один глаз припрятали до лучших времён, которые и не наступили вовсе. Пока Волк пробирается сквозь ряды вертикальных капсул, в которых спят Красные, строящие козни в своих снах, мечтающие однажды вернуть настоящему миру статус Страны Чудес – теперь, с отключившейся Системой Безопасности, это уже не похоже на сказку - дюжина Алис в чертогах Шалтая смеются, и никакая Система не может их успокоить. Сеть трясётся от их хохота, шатается, становится хрупкой, как проржавевший мост. Волк ищет Даму в Красном. Нет… Веру! Как он мог забыть? По Зазеркальной Сети расходятся трещины. Смех подобен вирусу. Первой улыбнулась Лили. Давным-давно, рядом с Эрнестом. А тикающие часы вернули эту улыбку в стократном объёме. Волк бежит. Где-то позади него Лили спрашивает Уиллема о тикающем звуке из его груди, и он показывает шестерёнки и провода, заменившие ему сердце. А сердце – оно в одном из этих снов, которые видят Красные. Когда проснутся – можно будет поискать. Воспоминания - сильная штука. Дай им волю, впусти их во сны, пусть даже и фальшивые – и они натворят кучу дел. Когда Шалтай поднялся со своей тонкой стены, на его идеальной костяной щеке появилась трещинка. Алисы. Во всё были виноваты Алисы. И этот паршивый щенок, сбежавший от него Палач. *** Поцелуи – а особенно такие, с вложенной в них любовью, с верой в эту любовь – действовали за любой из Дверей, даже созданной в пробирке. Они были одним из величайших чудес, которые могли прийти на помощь тогда, когда любая надежда потеряна. И Волк наклонился – всё-таки Вера, его алая судьба, была ниже его почти на целую голову – и поцеловал её, спящую Красную Даму его сердца. Туман вокруг заискрился, зашипел, приоткрывая завесу над сном. В нём начали проступать очертания Гусеницы, его медицинского кальяна и столов с кучей реторт и колбочек… Теперь они вернутся домой. Волк держал её руки в своих, чувствовал, как они теплеют, как подрагивают пальцы, разрывая последние оковы колдовского сна. Он успел увидеть, как дрогнули её ресницы… А потом его выдернули из спасительного тумана, втащили обратно, туда, где все отражения лгали, а чужое время бежало медленнее его собственного. Затылок встретился с покрытым палой листвой противоядерным убежищем. На фоне краснеющего неб промелькнуло перекошенное от множества операций лицо Шалтая и его костяная улыбка. Зазеркалье не желало отпускать своего Палача. Только не сейчас, когда из-за его доверия к Алисе Сеть начала рассыпаться. ___________________________________________ Вера открыла глаза. В её голове ещё шумел пожар, объявший Башню во время побега Фэнхуана. В её мыслях всё ещё шептал тихий голос – о темноте, о видениях и о том, что за ней никто не придёт. Сил противоречить ему у неё уже давно не осталось. Она пошевелила пальцами. Кто-то держал её за руку. Пальцы так тесно переплелись с её, что не разобрать спросонья, где чьи. Вера повернула голову. Руку её держал Волк. Грей де Вульф, её серый зверь, отчаянный и искренний, рассмотревший когда-то настоящую Веру среди отражений и фальши. Тогда, когда она сама себя потеряла. Вера улыбнулась. А потом вдруг почувствовала, что тонет. Весь её мир перевернулся, её замутило, и тьма снова набросила на её зрение завесу. Она вспомнила. Вспомнила, что успела увидеть его, скованного оковами Зазеркалья, за миг до того, как сотканная из тумана Дверь захлопнулась. Он пришёл за ней в чужой мир. Но не вернулся обратно. Она не смогла удержать его руку. Из груди Веры вырвался вой. И она уже не обращала внимания на склонившегося над ней Гусеницу и на Гэйслин, пытавшуюся разжать её пальцы, и на свет в подвалах Сторожевой Башни, который замигал, а потом погас.