Сгоревшие сказки

2. Их было так много. Упрямых, гордых, с хорошей осанкой, с отличными зубами, с ослепительной улыбкой. Высоких, иногда низких, и не только ростом, но и помыслами. Светловолосых, темноволосых, не обременённых собственными суждениями. Бледных, как призраки ангелов с Эдема, и смуглых, как дьяволы с Пекла. Безнадёжно влюблённых - в основном в себя, но иногда во весь мир. Десятки. Сотни. Может быть, даже тысячи. Всех их она брала своими холодными пальцами, оставляя на идеальной коже ожоги, прижимала к груди, чтобы послушали царящую там тишину. Всех их она любила - по-своему, конечно. Как не полюбить тех, кто проделал такой долгий и опасный путь, чтобы найти её? Как не восхититься ими, как не захотеть воздвигнуть им постамент до небес, чтобы память о них жила в веках? Как не выпить до дна их помыслы, как не распробовать коктейль чувств, который бурлит в юношеских сердцах? Только принцы находили корабль, что был алым, как кровь. Проходили по чёрным, как смоль, коридорам. И натыкались на белую тишину внутри себя. И ни один из них не был тем самым. Настоящим. Единственным. Который сумел бы… Где-то далеко, в сочленении коридорных рукавов, в переплетении лабиринта, путешествующего по Вселенной со скоростью кометы, пролилась кровь. Тёплая. Живая. Желанная. По командному отсеку разлился мелодичный звон. Так звенел голод, которому скоро суждено было утолиться. Она расправила свои нежные руки. Её холодные пальцы захрустели, сгибая суставы. Её волосы рассыпались по полу, который заливал красный свет невыключенной тревоги. Она закрыла глаза. Чёрный металл в дальнем коридоре под номером W-13 - совсем недалеко от поста охраны – заурчал. Отпечаток ладони исчез. Металл впитал кровь, как губка. Она облизнула губы и застонала. Вкус крови был так хорош, а она так давно никого не привечала на своём корабле. Её смех эхом отдавался в вентиляционных шахтах. Она хохотала, потому что никогда не запрещала себе проявлять эмоции. От голода и боли можно поплакать, а от радости можно смеяться. Нет больше рядом той, которая скажет ей держать свои чувства на замке. Нет больше той, которая упрячет её в тюрьму. Нет её больше. От неё остался только пепел, да пара железных башмаков. Пусть приходят. Пусть идут в самое сердце корабля, по чёрным ветвям коридора, прямиком в её объятия. И останутся с ней навсегда. *** Юрма не жалела пропавших принцев. Она старательно не думала о них каждый день и так же старательно не выпивала за упокой их душ стопку настойки, которую собственноручно гнала из синих бананов. И уж совершенно точно она не ненавидела «Орден Тех Самых». В конце концов, они хотя бы готовили бедных юношей к тому, что могло их ждать на пути к алому кораблю. Но Зеркальная Ведьма больше всего на свете хотела, чтобы путь к этому кораблю, к этой белой комете, был выбором каждого. Она не могла знать наверняка, у кого точно получится успокоить то зло, что жило в чёрных коридорах. Она верила, что хоть у кого-нибудь из тех, кто услышал её так называемое «пророчество», хватит на это сил. И за каждого исчезнувшего юнца она выпивала, чокаясь со своим отражением. Потому что сны её и так были достаточно страшными. Где-то на другом конце Вселенной то же самое мог делать Конструктор, носивший когда-то медвежью шкуру и разжигавший в сердцах простого люда жажду свободы. Юрма верила в это, потому что знала, что никогда больше не увидит его дурацкое лицо и не стукнет его по затылку, чтобы стереть с этого лица дурацкую же улыбку. Слишком счастливую для человека, который половину жизни провёл под заклятием и рядом с ней, а ещё половину – вдалеке от неё и по колено в деталях. Он был куда лучшим Создателем, чем она. Если Юрме нужны были металлические остовы, то он мог бы обойтись воздухом и парой гаечных ключей. Гениальный Конструктор без имени и Зеркальная Ведьма. Видимо, их встречи и не хватало Вселенной, чтобы сыграть с ними такую ужасную шутку. Они встретились и невзлюбили друг друга с первого взгляда. Ведьма была нахальной выскочкой, считавшей себя самой прекрасной и талантливой на свете. Конструктор был чересчур самоуверенным и любил лишь то, что собирал из найденного на улицах хлама. Оба верили только себе. Оба могли бы сотворить целую армию, только чтобы один из них признал свою неправоту. Потому, неудивительно, что однажды у них родилась дочь. Они были счастливы тогда. Слишком счастливы. Они думали, что способны починить всё на свете. Когда их дочь заболела, они начали строить корабль. Когда она умерла, они выкрасили его в красный. Конечно, они оба были гениальными конструкторами. Стоит таким людям замахнуться на что-то куда более древнее, чем даже сама Вселенная, что-то рано или поздно пойдёт не так. И теперь алый корабль, у которого над белым крылом написано имя их дочери, бороздит просторы космоса и несёт в себе зло, которое хочет освободиться. Да только не знает, как. Юрма знала, что этот корабль не должен опускаться на землю. Ни на одну из множества планет. Последняя планета, на которую он опирался своим корпусом и своими изящными крыльями, теперь астероидным поясом вьётся вокруг безжизненного солнца. Гораздо правильнее было бы отправиться самим к этой белой комете, к этой алой стреле… Да только это было бесполезно. Даже если бы коридоры пропустили её, даже если бы они добрались до панели управления… Одна только мысль о том, что придётся перерезать провода, причиняла Юрме боль, сродни той, которую она испытывала, лишаясь ног. Ни один родитель не смог бы так хладнокровно избавиться от своего дитя. Ни один флот Содружеств не смог бы справиться с алым кораблём. Но, по древним законам магии, крупицы которой струились по венам нынешней Вселенной, настоящие принцы были способны на всё. *** Коридоры были бесконечными. А звуки, которые всплывали из металлической тишины, подобно щупальцам кракена - другую ассоциацию сложно было найти, с учётом обстоятельств - пугали до дрожи. Приходилось постоянно двигаться, потому что от чёрных стен веяло холодом, и не простым, а смертельным. Раньше мистер Сноу даже не обратил бы на него внимания, а теперь наблюдал за облачками пара, вырывающимися изо рта, и за белесой дымкой, которая стелилась следом за его спутником. Если они не найдут выход из этого лабиринта, скоро везде будет висеть этот туман, рождённый столкновением пламени и холода, чёрного, как обугленное сердце. В нём они потеряют самих себя, если не поторопятся. - Фэнь... икс, - Сноу сделал вид, что просто подавился холодным воздухом, а не совершил наиглупейшую ошибку. Крылатый носитель пламени, спешащий вперёд, был кем угодно, кроме Фэня. Нет. Кем угодно, помимо Фэня. Этот идиотский пернатый разведчик тоже был там, под слоем, боги знают, скольких Законов. За стеной Голосов, которые перекрикивали его собственный голос. Мистер Сноу знал, каково это: кричать и не слышать собственного крика. Он только надеялся, что для Бена всё происходит по-другому. Не так страшно. Не так болезненно. Он же сильный. Он живёт на свете уже гораздо дольше многих. Он должен уметь справляться с подобными вещами, не сходя с ума. Нужно было верить в это, потому что Сноу не хотел опоздать. И он не был настолько глупым, чтобы сразу поверить в полную силу заключённой сделки. Законы, конечно, были заключены в сеть собственных правил, но их так много, и миры за Дверями меняются так быстро, и… - Да? – Феникс отозвался не сразу. Наверное, был слишком сосредоточен. Возможно, считал двери. Или шаги. Сноу успел забыть, зачем вообще окликал своего спутника. Явно не для того, чтобы по-детски осведомиться «Мы уже на месте?» Если бы они уже пришли, Сноу бы это заметил. Он может больше не слышать настойчивые Голоса Законов в своей голове, но он всё ещё безошибочно их находит. Как-то. - Не думаешь, что мне стоит пойти вперёд? От Сноу не ускользнуло то, что взгляд Феникса задержался по его обожжённой руке. - Нет, - ответил он и вернулся на траекторию своего бесконечного движения вперёд. Дьявольщина какая-то. Он бежал сквозь Двери за другом, пытаясь спасти его. Поговорить. А теперь он помогает «похитителю», потому что больше ничего не может сделать. Без своей ледяной мощи, даже тех крупиц которые остались после того, как рассыпалась чёрная корона Снежного Короля – совсем ничего. Даже защитить себя самого, что уж говорить о других? Воздух всё сильнее обжигал лёгкие. Это было ужасно. Он этого кружилась голова, и ноги подгибались. И боль в руке пульсировала, как будто там застряла заноза, Или осколок злого тролльего зеркала. Сноу опёрся здоровой рукой о стену. Он не подумал, что может оставить на металлической поверхности слой кожи. Раньше ему не приходилось бояться холода. И потому мистер Сноу несколько секунд тупо пялился на кровавый отпечаток ладони на уровне своего лица, и потом опустился на пол и обернул руку краем плаща. Какая прелесть. Он мог бы остаться тут навсегда, среди ледяной пустоты. Через некоторое время он перестал бы чувствовать боль в руках, а ещё через некоторое – боль в сердце. Собственная бесполезность захлестнула его с головой. Так и надо. Сидеть и искать в металлических стенах отражение жалости к себе. Кай поднялся до того, как Феникс успел заметить, что он решил устроить себе перерыв. Жалеть себя некогда. Жалеть себя больше нельзя – не после того, как его вытащили из темноты. Самое меньше, что он может сделать – разогнать тьму сейчас, когда она подобралась так близко к его семье. Руки заживут. Коридоры не бесконечны. Законам нельзя доверять. Но он попробует верить им. Пока. - Что ты сделал? – Феникс обернулся, и огненные крылья оставили на стенах чёрные следы. Он не умел их контролировать, свои пламенные крылья: расправлял тогда, когда не мог удержать равновесие, беспорядочно взмахивал, когда встряхивал плечами, словно они мешались. Так непохоже на Бена, для которого крылья были не красивым приложением, но продолжением собственного тела. Тем, к чему он привык за свою долгую жизнь. - Ничего? – мистер Сноу опустил рукав плаща так, чтобы скрыть окровавленную ладонь. Незаметно. Феникс не был особенно внимательным, хотя и старался таким выглядеть. - Ты что-то сделал, - повторили Законы, и теперь были явственно слышен хор их голосов. Хор, в котором был солист, уверенный и чистый, как у давно практикующегося сопрано. Словно в подтверждение его слов стены коридора дрогнули. А потом подёрнулись рябью, словно поверхность озера. Феникс улыбнулся. - Ты Его разбудил, - он схватил Сноу за рукав и потянул за собой, двигаясь вслед за рябью. – Ты разбудил Закон. «Для того я тебе и нужен», - подумал Кай, чтобы не думать о боли в ладонях. Он и понятия не имел, как у него это получалось. Законы замечали его. Тянулись к нему. Но теперь за ними пришли не сотрудники Сторожевой Башни, за ними пришёл Феникс. И всё будет не так, как прежде. - Я слышу Его, - улыбка Феникса на лице Бена выглядела почти настоящей. На такую посмотришь – и сам заулыбаешься. Но Сноу не улыбался. Боль в его руке отрезвляла. Он не хотел, чтобы Феникс добрался до неё, прижёг своим волшебным огнём и заставил боль отступить. Лучше видеть мир глазами, полными слёз, чем через дымку благодарности. Раньше коридоры выглядели совершенно пустыми, но теперь казалось, что за ними кто-то постоянно наблюдает. Сверху. Снизу. Сзади. Сбоку. Она за ними следила. Стоит Сноу только закрыть глаза – и он увидит её. Улыбку на алых губах. Лёгкий румянец на бледной коже. Чёрным водопады волос. Он слышал о ней. Читал о ней: и не единожды, а в нескольких томиках, выданных Ягвидой. Красные, как кровь. Белая, как снег. Чёрные, как эбеновое дерево. Девочка с незавидной судьбой. Впрочем, у кого за Дверьми вообще судьба была завидной? Особенно теперь, когда Законы путаются в самих себе. - Ты знаешь, что делать? – наконец, произнёс Сноу. Шёпотом, потому что иначе не получалось. - Знаю ли я? – Феникс ухмыльнулся и исчез за внезапным поворотом. – Ты знаешь. И Кай знал. Нужно её спасти. *** Двигатели «Улмана» работали тихо. Может, потому Роуз и задремала. Она, в отличие от множества других машин Конструктора, нуждалась в отдыхе. Почти, как человек. Он дал ей имя, но ей всегда казалось, что оно ненастоящее. Совсем не то имя звучало в душе Создателя, когда он выговаривал «Роуз». С его губ готово было сорваться что-то иное. Так же похожее на Роуз, как цветы бывают похожи на снег. Если такое сравнение вообще пойдёт кому-то на пользу. Плащ Чара свернулся у неё на коленях, как довольная кошка. Кажется, она даже поглаживала его одним из щупальцев в полудрёме. Они были нужны ей – гибкие, такие удобные и необходимые, когда тебе нужно позаботиться о куче народа. Это было хорошим объяснением. Но Роуз думала, что Конструктору просто легче на неё смотреть, зная, что она всё-таки не человек. Что где-то под кожей бьётся мускульный мешочек, а не сердце. Что не кровь течёт по жилам, а эмульсия с каких-то далёких астероидов. Что под ногти ей можно вколачивать гвозди, а она не издаст ни звука. Никому не расскажет, знала ли она Конструктора, видела ли его медвежью шкуру и запомнила ли имя, которое он шептал во сне. Создатель как-то раз сказал Роуз, что она и сама шепчет слова в состоянии частичной отключки. Она, конечно, захотела узнать, что именно бормотала, но Конструктор только улыбнулся и пошёл будить Чара. Может, улыбка и была настоящей, но вот в глазах у него тогда притаилась грусть. Роуз умела замечать подобные вещи. Следи за ним, Роуз. Самое важное задание. Единственное из оставшихся. Да и Чар был единственным человеком в её жизни, что уж тут говорить. Хоть и невыносимым. Болтовня Чара убаюкивала Роуз лучше всякой колыбельной. Он постоянно чесал языком, и это раздражало, конечно… Но в последнее время не так сильно. Наверное, это и называли привыканием. Роуз знала его сколько – лет пять? – с тех пор, как его привёл с собой Конструктор. В тот день он был таким радостным, что Роуз уж было подумала, что они в лотерею выиграли. Или какой-нибудь президент пригласил их в свой загородный дом. - …везло! И ведь шпага ещё такая блестит, ну как тот камень, который Блинщ с собой носит, тот червяк с Салары, а я… Всё-таки, болтовня Чара не была наказанием. Да и сам Чар не был, можно это уже и признать. Плащ, кажется, заурчал под её прикосновениями, и она почувствовала, как пар стучит в её пальцах. Такое иногда случалось, когда Роуз была на границе царства снов, в которое обычно пропускали только людей. - …честное слово, Ро! Посмотри, какой тут бар, да мы в жизни не видали такой бар, а ведь… Он всегда называл её «Ро». Это должно было злить, но после смерти Конструктора она ни разу не огрызнулась за это фамильярное сокращение. «Ро» тоже не было её настоящим именем, но, по крайней мере, ложь теперь была не настолько явственной. Вдруг Создатель про себя называл её «Роландой»? Или «Блюменрот»? Или «Роксаной»? -…правда же? Ро? Ро! – Чар оторвался от экрана, на котором множество цветных линий указывало торговые пути караванов и военных операций, и только тут заметил, что Роуз дремлет. Совсем умаялась, бедняга. Ещё и он тут со своей надоедливой болтовнёй. Мог хоть бы раз заткнуться вовремя, а не спустя бесчисленное количество драгоценного времени. Чар улыбнулся. И чего она только увязалась за ним? Ей было бы куда лучше на какой-нибудь тихой и спокойной планетке. Там она сможет устроиться няней к богатому и свободному для экспериментов лорду, который однажды поймёт, что за сокровище ему досталось – подумаешь, шестерёнки и пар, основа же плотская! – и тогда… Парень потёр ладонями лицо. Иногда его заносило совсем уж далеко, но, если хорошенько подумать… Он был рад, что Роуз осталась с ним. У них двоих в этом мире не было никого, кроме друг друга и Конструктора. Но Конструктор их покинул. А Чар очень даже свободен для экспериментов. Однажды он украл у неё поцелуй. В уголок губ, совсем смазанный и обращённый потом в шутку. Конструктор видел и, кажется, всё понял. Но не Роуз. Не созданное из хлама и чьих-то законченных жизней чудо, которое было живее некоторых живых и лучше всех на свете. Белый скакун и красный плащ – это эффектно. А она только посмеялась и опять решила, что Чар сходит с ума, и что ему заняться нечем. Но его звали приключения. Ему не сиделось на месте. Что-то такое в крови, или, где там, у сердца, или в душе… В общем, что-то в нём засело неугомонное, которое звало к далёким звёздам, но которое, тем не менее, всегда возвращало его к Роуз. Рано или поздно. Чаще всего – поздно, но, хей, никто не идеален. Особенно воришки с рынка, которым посчастливилось столкнуться с добрыми людьми. Корабль и вправду был славный. Даже странно, что этот красавчик со шпагой и в плаще вздумал его продавать. По виду – новоиспечённый выпускник какой-нибудь престижной школы. Или наследник богатого рода. А на деле продал кораблик по смешной цене и, похоже, был этому несказанно рад. Подозрительно всё это было, а, значит, вело к новым приключениям. И Чара это устраивало. Приключения было тем, что он по-настоящему любил. Помимо Роуз, конечно. *** Если бы она помнила день, в который родилась, и не потерялась во времени, то решила бы, что сегодня её день рождения. Как иначе объяснить то, что по чёрным коридорам шагает полный сладкой крови мешочек, а к кораблю в то же время несётся белый конь? Она умела уже их различать, этих белых скакунов. Их обломки валялись в запертых комнатах, украшали стены, на которые никто никогда не будет любоваться, и составляли её стражу, маленьких и юрких роботов не умнее пылесоса, которых она собирала сама. Они умели кромсать, резать и ловить. Что важнее – они могли убирать после, чтобы коридоры оставались чистыми. Чтобы не хрустели под ногами новоприбывших гостей старые пружины, белая эмаль и чьи-то раскрошенные зубы. Белый скакун очень быстр, и маршрут его проложен заранее. Она не знала об «Ордене Тех Самых» ничего, не знала даже, что он вообще существует, но, тем не менее, могла его благодарить. Из года в год они занимались благим делом, да только выглядело оно как жертвоприношение. Так поступали ещё в некоторых колониях: выбирали лучшего среди своих и отдавали его богам, которые смотрели из темноты космоса. Отдавали полностью, выпуская на волю его кровь, его душу и все его несбывшиеся мечты. Ей, конечно, было достаточно крови – всё остальное скрывалось во вкусе, сладком, тающем и манящем. Прежде к ней никогда не приходило двое. Никаких близнецов, которых она приняла бы с радостью. Никаких старых друзей. Никаких любовников. Всегда один принц, в плаще, с оружием и уверенный в том, что история завершится его победой. Ей было не жаль доказывать обратное. Ей вообще уже давно никого не было жаль. Помнится, она заставила кого-то танцевать в раскалённых башмаках – по крайней мере, так это выглядело в её представлении – а после смаковала вкус родной крови. Она пировала, а потом ей пришлось бежать, и с тех пор она ни разу не стояла на твёрдой земле. Всегда в движении, она спала несколько десятков лет. Разбудил её голод. Он терзал её металлическое тело и её электронные мысли. Умереть она не могли и потому лишь становилась всё злее и злее. Первого принца она разорвала в клочья. От него осталась только кучка сломанных костей и кое-какие ошмётки. Ничего интересного, ничего достойного залов славы. Второму повезло больше: она успела распробовать его мысли и увидела в них целую Академию в принцами и рыцарями. Это было место, в которое она хотела попасть больше всего на свете. После её визита, конечно, не останется флагов, и свет потускнеет, и весь золотой лоск сойдёт… Но ведь красный цвет тоже очень красивый. Если подумать, он был её любимым. Чёрные коридоры успели ей наскучить. Белый кораблик нёсся прям к её алым бокам. Белый конь по тёмной дороге спешил к алой таверне, не зная, что там поселился злой великан. На борту «Улмана» Чар пытался понять, куда направляется своенравное корыто, а кинул взгляд на иллюминатор и решил, что настало время будить Роуз. Красный плащ тоже что-то почуял и обвился вокруг его шеи, закрепившись безо всякой алмазной броши. Алая громадина космического крейсера нависла над крошечным белым «Улманом». Посадочная палуба открылась, словно рана, и обнажила тёмное пространство внутри корабля. Корабль принц приземлился аккуратно, качнувшись всего раз. Чар схватился за шпагу и почти вылетел в открывшуюся дверь. Оцепеневшая поначалу Роуз последовала за ним. Мало ли, что он может натворить.