Прощай, холодное Хранилище и ледяной тюремщик

Неяркий тяжёлый свет проникал в холодную комнату Хранилища, разливаясь на каменном полу тягучей мутной жидкостью. Одинокий рояль, заключённый в круглую клетку, тихо и жалобно напевал очередную никому неизвестную и никем не слышимую мелодию, в такт почти уже умолкшим барабанам, знаменующим биение сердец Повелительницы Времени. В сыром сумраке её взгляд уже не мог сфокусироваться на клавишах, но она не промахивалась – после целой тысячи лет она слишком хорошо знала своего тоскливого друга. Глухая тягучая боль где-то в глубине, ставшая уже такой привычной, что и не стоила даже капли внимания, лишь слегка пульсировала, отзываясь мелодии. Резкий грохочущий скрип заставил Повелительницу вздрогнуть. Она не обернулась, нет, чтобы увидеть своего тюремщика, отворившего эти родные тяжёлые двери; не обернулась, не показала ему, как её глаза мгновенно налились слезами, как она заморгала, стараясь скрыть их, как грудь её задрожала. - Ты давно не посещал меня, – громко сказала она, успокоившись. Она снова натянула свою маску, как делала это сотни раз прежде, каждый раз, когда ей доводилось говорить с ним; всё, чтобы только он не узнал, не увидел её слабость, её боль. Хотя, конечно, он знал, как мог так мучить её и не знать, зачем тогда всё это? - Я бы занят, – прогремел его голос. Повелительница хмыкнула: знала, что лжёт. Прищурив глаза, улыбнувшись со всем ехидством, что у неё было, обернулась. - У Доктора много дел: спасать Вселенную, бороться со злом, – заметила она. – Когда ему навещать свою пленницу. Он сделал шаг из тени, нырнул в вязкий свет. На лице его играла лёгкая улыбка, и в ней не было ни капли тепла или доброты, которые все во Вселенной представляли, слыша его имя. - Я правда был занят, – с нажимом повторил Доктор. - Конечно, – она демонстративно опустила голову. Он запер её здесь. Тысяча лет в Хранилище. Он поклялся приглядывать за ней. Он говорил с ней, и слова его ранили больнее стали, паразитом въедались в мозг, закрепляясь там навечно, и всё звучали, звучали, с каждым биением сердец звучали, не давая покоя. Она была зла на него, зла на то, что так долго не приходил, не мучал, на то, что не говорил с ней, на то, что не позволял слышать свой голос. - Почему ты здесь? – вдруг спросила Повелительница. Доктор медленно направился к двум креслам, стоящим неподалёку от центра комнаты, развернул одно к Повелительнице и опустился. - Чтобы ты не была одна, Мисси. Ей хотелось, безумно хотелось верить в это, но она лишь хмыкнула, выказывая недоверие. - И убедиться, что есть результат, – чуть помедлив, добавил он. Мисси встала, приблизилась к силовому полю, окружавшему небольшой периметр, где ей было дозволено находиться. - Разве тот факт, что я ещё здесь, не доказывает этого? - Прости, но я тебе не верю. Он тоже вскочил, подошёл к ней, молча глядя в глаза врагу-другу; Мисси слушала его рассказ о том, как трудно теперь ему верить хотя бы одному её слову. Огромных усилий ей стоило не снять свою маску, не сдаться на милость другу-врагу. - Неужели это единственное, что имеет значение? Неужели ты не помнишь те долгие счастливые годы нашего согласия, нашей сердечной дружбы? - Той, которую ты с таким удовольствием уничтожила? – прошипел Доктор, с каждым словом нанося всё более болезненный удар Мисси, выдавливая её слёзы. – Той, которую ты поменяла на страсть к жестокости, к разрушению. Той, которую ты втаптывала в грязь на протяжение многих и многих жизней. Её я должен помнить несмотря ни на что? Мисси сдавленно выдохнула, разбитая его словами. - Знаю, я была плохой. Но я никогда, – она замолчала, к горлу подступил ком. – Никогда не поступала с тобой так. Я никогда не стремилась переделать тебя, разрушить и переделать. - Я не заставлял тебя. - А я и не сопротивляюсь! – не выдержав, крикнула Мисси. – Я лишь говорю, что… Разве ты не видишь моих усилий?.. Доктор ничего не ответил, он лишь продолжил смотреть в глаза Повелительнице, словно ожидая чего-то более убедительного. - О Доктор… - повиновалась она молчаливому приказу продолжать говорить. – ты всегда готов простить любого врага, всю Вселенную… Но не меня… Не друга. - Взывая к тебе столько лет, я никогда не получал от тебя хотя бы каплю добра. Ты могла бы – знаю, видел, – могла бы дать её мне. Но ты оставалась глуха. И я не выше этого, нет. Я просто пытаюсь быть справедливым. - Это называется по-другому, – вдруг гнев охватил Мисси. – Жестоким. Ты пытаешься быть жестоким. Она заглянула в его глаза, не излучающие ни тепла, ни сочувствия. Эти глаза, она всегда находила их такими глубокими. Ей доводилось видеть в них и боль, и гнев, и любовь, и прощение. В этих глазах было больше мудрости, чем когда-либо существовало во Вселенной. И раскаяния, и сожаления, и влюблённости в звёзды. Но не сейчас. Сейчас в них было совсем пусто. Наверное, и она разбила его сердце, сожгла своим огнём разрушения всю любовь, обращённую когда-то к ней. Но эти самые глаза теперь убивали её, пронзали её душу. Этого она не могла простить. Она вдруг поняла, вот так глядя в них, что они больше не будут смотреть на неё мягко, нежно, задорно, как когда-то. И из этих уст, к которым она так легко прикасалась, больше не сорвётся с теплотой её имя, ни одного слова, ни с любовью, ни с радостью. И эти руки больше не станут обнимать её, прижимать к груди, не прикоснуться легко к её волосам, не сотрут слезу с её щеки. И осознание это волной затопило её разум, влилось в каждую трещинку, в каждый излом её души, всё дальше отдаляя от её нежных чувств, заменяя их нарастающим гневом. Она обещала себе, обещала, глядя в пустые глаза, что не позволит больше ему мучить её своей нелюбовью, не позволит больше себе страдать из-за него. Он не подарит ей тепло, но от этого она не станет мёрзнуть, прозябать в сыром Хранилище, оберегая свою крошечную беспомощную надежду на его милость. - Но знаешь, что? – продолжила Мисси теперь холодным тоном. – Ты можешь быть таким с кем угодно, – она приблизилась почти вплотную к силовому полю и прошипела, – Но быть таким со мной я тебе не позволю. Она, не отводя взгляда от ошарашенного лица Доктора, сделала три шага назад, к роялю. Насмешливо улыбнувшись, она отвернулась, подняла крышку и достала из корпуса тоскливого друга звуковой зонтик, предусмотрительно упрятанный туда ею самой, и с ещё бо́льшим злорадством продемонстрировала его Доктору. - Но… я забрал его у тебя! - Правда? Тогда почему он в моей руке? Внимательно следя за удивлением Доктора, Мисси направила зонтик на панель управления силовым полем, подала сигнал, и оно рассыпалось, словно разбитое стекло. Самодовольно улыбаясь, Повелительница спустилась с возвышения, на котором располагалась её камера, и приблизилась к Доктору, молчаливо, изумлённо глядящего на неё. - Никогда больше не позволю! – повторила она. - Мисси… – начал Доктор, и к голове его слышалось даже некое сожаление. – Мисси, мне… очень жаль. Она лишь в последний раз заглянула в родные глаза и, отвернувшись, направилась к дверям. - Мисси! – услышала она за своей спиной, отворяя их. - Мисси! – раздавалось позади, когда она покинула сырое помещение, ныряя по тьму подземелья. - Мисси! – продолжало эхом отзываться в её голове и спустя годы, планеты, галактики, даже в том самом многоэтажном корабле-городе, населённым созданными ею киберлюдьми. И, подобно барабанам, этот крик, полный гнева и отчаяния, продолжал звучать, повторяясь с каждым биением её сердец. Только она уже не бежала на зов, не забывала всю боль, причинённую Доктором, хоть ей и было суждено слушать этот голос ещё целую вечность.