***
— Вот это Сонни, когда он выиграл в конкурсе лучший костюм аниме персонажа! — женщина весело откидывает голову, а палец её спокойно лежит на фотографии. — Он подготовил его за два дня, а за час до самой встречи выбил зуб хулигану. — Всё, мам, прекрати. Не видишь, Минхо даже не смешно! — фыркает Джисон, прикрыв лицо ладонями. Но резко слышится заливистый смех, за которым тянется звук громкого вздоха. Хан удивлённо убирает ладони вниз, и смотрит на смеющегося Ли. — Это очень… очень страшный костюм! — он задыхается, и вроде когда успокаивается, обратно смотрит на фотографию. И опять всё по кругу. — Как он с ним выиграл? — его голова падает на трясущееся плечо матери Хана. И Джисон больше не злится, потому что… Видеть, как два его самых любимых человека заливаются самым ярким хохотом, — даже если они смеются с него — очень приятно. — Ладно, а зачем ты выбил зуб хулигану? — немного успокоившись, спрашивает Ли. — А что, для этого причина должна быть? — Он говорил, что сделает ожерелье! — вливается в разговор женщина, и опять начинает смеяться с Минхо. Назовите три человека, с которыми вам комфортно. Вам либо три выбора слишком недостаточно, либо даже слишком много. У Джисона всего два человека, которых он любил по-настоящему, поэтому, третья ячейка пустует. И это сейчас никак не обижает. Если когда-то это было проблемой, и он считал себя жалким, то сейчас он понимает, что эти два человека заменят даже целую толпу.***
В классе шумиха, но на удивление, её создаёт не Хан Джисон. И не он является эпицентром события. Хан Джисон уложил голову на локти, сложенные крестиком на парте, а глаза его были закрыты. Минхо сидел рядом и чертил какие-то линии, которые для окружающих могли бы не иметь смысла, но он был уверен, что они складываются в профиль Хана. В некоторых частях чернила размазались, что ужасно раздражало Минхо, и он в конце не выдержал, и вырвал листок из тетради: порвал его надвое. Всегда импульсивная реакция Ли заставляла Джисона обратить внимание, но на этот раз он даже не шелохнулся. Это насторожило старшего, и он опустил голову к лицу Хана. И лишь тогда заметил как его трясёт. Вообще, Минхо часто корил себя за то, что он не является хорошим другом для Джисона. Ему правда было сложно замечать мелкие детали, его голова вечно была не на Земле, и, казалось, будто, он специально игнорирует плохое настроение младшего, чтобы не справляться и с его проблемами. Но на самом деле, Минхо жалеет, что он такой. Он боялся, что Джисону иногда некомфортно с ним. Хотя, Хан всегда и показывал обратное, Ли всё равно пугался. Один раз Минхо даже не заметил подавленного настроения Хана, а затем, когда тот расплакался, и не мог успокоиться минут тридцать, Ли очень сильно испугался. Он не мог ничего сделать, только разрешить младшему уткнуться носом в его ключицу. Его раздражало, что Джисон всегда может найти нужные слова, движения, чтобы успокоить Минхо. — Он толкнул меня, я не смог удержаться… — плачет Ли, обиженно вытирая нос рукавом футболки. Штаны у колена разодраны. — Кто это сделал, солнышко? — аккуратно спрашивает Джисон, гладя парня по голове. Хан никогда не просит Минхо прекратить плакать, и если слёз становилось всё больше, Джисон просто находится рядом. Его спокойное «солнышко» уже успокаивает Минхо, и ему как-то уже не хочется плакать, появляется желание лишь обнять Джисона. — Уже неважно, — хмурит брови старший, и на секунду его лицо становится максимально серьёзным. — Можно я тебя обниму? — Глупышка ты, Минхо, — смеётся Джисон, и раскрывает объятия. — Конечно! После того случая, Ли успокаивал плач лишь в родных руках. По ночам, когда дядя бродил по коридору, завывая, словно ветер, Минхо больше не боялся так сильно, потому что дверь была закрыта, а в телефоне, Хан Джисон пытался делать задания по математике, иногда поднимая голову, чтобы посмотреть на спокойно спящего Минхо. «Ты самый красивый на свете», — говорил Джисон, и делал снимок экрана, мягко улыбаясь. Лишь одним своим присутствием Хан создавал для Минхо спокойствие, а Минхо даже не мог заметить обычного настроения Джисона. Он даже не заметил как последние два дня он слаб, редко шутит, но всё равно пытается улыбаться, чтобы Ли не начал паниковать. Старший хмурится, и тыкает Хана в плечо. Тот что-то ноет, но ни головы не поднимает, ни глаз не открывает. Тогда Ли цокает, замечая, как его всё так же трясёт. — Джисон! Джисон! — он продолжил тыкать, и тогда Хан резко поднял голову. Глаза его блестели злостью, он сердито нахмурил брови. — Что…? — Прекрати, — рычит Джисон, отчего Минхо дёргается. — Прекрати, не видишь, что я не реагирую! — Я просто хотел… — его голос срывается, и он испуганно осматривается. Замечает маски ехидных лиц одноклассников, и задыхается печалью. Им смешно с того, что на Ли впервые накричал его «спасатель». Ли Минхо — увядший гербарий с лепестками, прекратившими дышать. Ему нечего делать с процветающим энергичным подсолнухом. Он хочет встать и убежать. Как можно дальше от Хан Джисона, потому что он разочарован. Так ярко, так жестоко ударил его громкий крик в сердце, что Минхо решил уйти, и больше не возвращаться. Казалось такой приятной идеей встреча с мостом, и это могла бы быть его последняя встреча в жизни. Но он не успевает и двинуться, как вдруг его хватают за ладонь, и тянут за собой. Минхо смотрит на Джисона, который еле волочит ноги, и выглядит так, будто сейчас же упадёт на пол школьного коридора, но его ладонь крепко стискивает ладонь Минхо. Хан вытаскивает его на улицу и легонько сжимает плечи, чтобы тот сел на скамейку. Ли послушно садится. Хоть он и обиженно смотрит куда угодно, только не на парня, всё равно радуется лёгкому касанию тонких пальцев Хана к его коже. — Минхо, прости, — шепчет Джисон, садясь на корточки перед ним, и беря его ладони в свои. — Я не хотел кричать, клянусь. — Тебе стоит найти другого друга, Джисон, — говорит Минхо, и сердито поворачивает голову, сжимая зубы. Он не хочет, чтобы Джисон уходил сейчас. Он не хочет, чтобы Джисон уходил вообще. — Ты такой весёлый, шумный, заботящийся. Столько людей хочет с тобой дружить, а ты вечно со мной, с обузой для тебя. Я просто… — Что, Минхо? — Гербарий. Увядший гербарий. — Ли Минхо, знал бы ты как сильно я люблю гербарии. У меня целая коллекция высушенных цветов! — смеётся Джисон, ещё крепче сжимая его пальцы. — Это чудесно, и знаешь почему? — он мягко улыбается, хотя под глазами залегли глубоки ямы усталости, а на лбу выступила капелька пота. — Вторая жизнь для цветов. — Достоин ли я второй жизни, если даже не могу позаботиться о тебе? — Минхо смотрит на дерево за спиной парня. — Думаю, нам хватит того, что я забочусь о те… — Я тоже хочу, — резко прерывает его Ли, и стискивает зубы. — Это неправильно. Я тоже хочу заботиться о тебе. «И я так устал задыхаться там, где-то на глубине, и чувствовать себя виноватым за свою слепоту. Чувствовать себя виноватым за то, что среди всех ты выбрал меня. Чувствовать себя виноватым за свою любовь к тебе. Я могу поклясться, что сердцу впервые тихо, и его затыкать не надо, но мне так больно, ведь я люблю тебя сильнее, чем хотелось бы», — Минхо вздыхает, когда на его колени падает голова Хана, и чувствует как же его лоб горит, даже через ткань школьных штанов. «Кажется, я никогда не слышал от тебя чёткого и уверенного «я люблю тебя», но всё равно я знаю, что в твоих действиях я слышал это чаще, чем моргали звёзды на небе». — Тогда… — слышит он сдавленный шёпот его любви. — Позаботься обо мне сейчас, пожалуйста. Когда-то Ли Минхо обещал себе, что будет слушать лишь мозг, потому что с сердцем они всегда шли разными дорогами. Но сейчас, он застывает, потому что и разум, и душа, кричат одно и то же: «помоги Хан Джисону». Минхо тут же поднимает его голову ладонями, и опускает лицо вниз, чтобы подставить щёку к его лбу. — Жар, — Ли медленно встаёт со скамейки, и как можно аккуратнее, не причиняя боли, поднимает Хана на руки. Тот утыкается носом ему в шею, и Минхо ярко чувствует горячее дыхание на своей коже. Забота — это что-то глубокое, но для многих она кажется ясной, и чистой, словно поверхность воды. Это не просто вопрос «как дела» при встрече. Ты никогда не понимаешь нуждается ли сильный человек в твоей помощи, пока не видишь как тот полностью разрушается, всё так же пытаясь помочь каждому, только не себе. Этот человек разваливается, тянет за собой целый груз, и всё время молчит. Молчит, потому что просить помощи он не умеет — он умеет лишь её оказывать. И пока люди рядом видят в нём героя, он должен им оставаться ради них. Улыбки, которые не касаются глаз — вот как можно найти таких людей среди остальных. Они всегда будут помогать всем, но вы никогда не увидите как помогают им. Хан Джисон был таким человеком. Хан Джисон — герой, в котором так нуждается каждый. Но кто же будет героем для героя? «Только он сам», — вот как считает Хан. «Я тоже хочу заботиться о тебе», — но эти слова стали новым открытием и для самого блондина. Он впервые отпустил руки с тех самых верёвок, обвязанных вокруг груза душевного, которые он тянул все эти годы за собой. Он разрешил себе стать слабым и дал другому возможность позаботиться о нём. Джисон слышит как над ним взволнованно шепчет мама, и крепче утыкается носом в шею Минхо, вдыхая любимый запах шоколада. — Тише, мам, тш-ш-ш-ш, — он прикладывает указательный палец к губам, и глупо хихикает. Минхо и мама переглядываются, и Ли хмурит брови: — Ты идиот. — Малыш такой смешной, когда хмурится, — и опять хихикает. Ли злобно шипит, и кидает Хана на диван, и он удачно падает на подушки, ничего себе не сломав. Затем, женщина выбегает из комнаты, говоря что вернётся с нужными лекарствами, а Минхо укрывает Джисона тёплым пледом. Его пальцы играют с волосами блондина. Это успокаивает, и Джисон засыпает, чувствуя себя, в общем, не очень хорошо, но по крайней мере, Минхо рядом, и это очень приятно.***
Когда Джисон открывает глаза, он видит сидящего на полу Минхо, который уложил голову рядом с локтем Хана, а пальцы их рук были переплетены. Блондин смотрел на него, и чувствовал необычайно приятный трепет в сердце. Он был уверен, что каждый день падал всё сильнее. Он так боялся, что в один день Минхо уйдёт — пропадёт. Он казался таким человеком, который никогда не будет ни за что бороться. Джисон считал, что это по причине того, что ему не было за что сражаться с самим собой и страшными мыслями, лезущими в голову. Но он надеялся, что с собой в его жизнь привёл причины жить, не опускать руки никогда. И он мог видеть то, как меняется Минхо, и как пытается стать лучше. Полюбить весь мир, а не только переулки моря. Хан Джисон всё ещё раздумывал, как же сказать Минхо те слова, которые застряли в сердце, стуча по стенам, царапая душу, умоляя выпустить. А ещё он хотел, чтобы желание Ли затеряться среди рыб стало возможным. И сейчас, смотря на любовь всей его жизни, до Хана дошло. Он понял, как он осчастливит Ли Минхо.***
— Прости, Минхо, котёнок, — Ли никак не реагирует на это, продолжая рисовать что-то далеко напоминающее дерево напротив них. В парке уже глубокая осень, а в сердцах у обоих зима. — Я никак себя не оправдываю, клянусь. Но мне правда жаль. Я никогда не кричу ни на кого… — А, то есть, ты решил впервые накричать, и первой жертвой твоей стал я? — слишком безэмоционально отвечает Минхо, даже не поднимая взгляда с альбома. Джисон смачно хлопает себя по лбу. — Я идиот, честно. — Я знаю. И не только идиот, — Минхо начинает ещё сильнее проводить карандашом по листку, и Джисон до ужаса волнуется, что тот сейчас порвёт эту бумагу, а потом начнёт грустить из-за этого. — Ты чёртов эгоист! — … эгоист? — вздыхает Хан, резко опуская взгляд, а глаза его наполняются слезами. — Ты правда так считаешь? — Я правда так счи… — он наконец поворачивает к блондину голову, и тут же затыкается. И только сейчас понимает, что вообще сказал. Ли Минхо вообще не думал, прежде чем говорить. Ему не было нужды думать — никто всё равно много от него не ждал. Но иногда он забывал, с кем говорит. Кто такой Хан Джисон — он совершенно забывал, что это друг, а не враг. Он безусловно чувствовал себя комфортно рядом с ним, но мог иногда отключаться. И вот к чему это приводило. Хан Джисон — его спасение. Хан Джисон — альтруистический альтруист с самыми альтруистическими мыслями. Особенно по отношению к Минхо. И Ли иногда совсем не мог принять этот факт. Он отталкивал Джисона, но Джисон крепко стоял на ногах, даже приближался к нему. Один шаг назад — это три вперёд. Хан Джисон мог быть кем угодно, только не эгоистом. — Нет, — твёрдо говорит Минхо. — Я совсем так не считаю. Ты самый волшебный человек на планете. — Только на планете? — улыбается тот сквозь слёзы. — Во всей галактике. Это помогает. Джисон довольно вскидывает голову, чувствуя, как камень разламывается, но ещё не падает с души. — Ты меня прощаешь? — спрашивает он, с надеждой заглядывая в любимые глаза. — Только если ты простишь меня, — Минхо пожимает плечами. — Тогда я тебя прощаю, — Джисон укладывает руку на его колено, улыбаясь так ярко, что Минхо становится жарко даже в прохладный день. Камень полностью сваливается с души.***
— Я не успел дописать эссе по физике! — ноет Минхо, еле волоча ноги за взволнованным Ханом, тянущим Ли за руку. — Да кому сдались эти эссе по физике, ради Бога, Минхо! — он кусает губы, пытаясь удержать улыбку. — Я напишу за нас обоих, если тебе станет спокойно. — О, нет, от этого мне ещё тревожнее! — он уже хочет остановиться и начать топать ногами, ожидая ответы на свои вопросы. Но Хан поворачивает голову к нему, и его вязанная шапочка в красно-золотые полоски очень сильно выделяется на фоне белейшего снега. Он подставляет указательный палец к своим губам, и Ли невольно повторяет его действие. В доме Джисон наматывает на шею Минхо самый тёплый шарф, который только находит, целует в кончик покрасневшего носа, и просит прекратить ныть. — Я не ною! Просто интересуюсь куда ты меня опять потащишь. — Так, ладно, котёнок, — Джисон на секунду прищуривает глаза, приближая своё лицо к его. — Ты ведь мне доверяешь, так? — Нет, — просто отвечает Ли, и тогда Хан драматично схватывается за сердце, обиженно вздыхая. — Не когда ты смотришь на меня так заговорщически! — Ах, я не оправлюсь после такого удара, Ли Минхо. Минхо цокает, и быстро щёлкает Джисона по лбу. — Веди куда вёл, актриса. Это радует Джисона, и он опять выводит Минхо из дома, крепко держа его ладошку в своей. — Если тебе не понравится, то я буду плакать. — Теперь мне… — Ли хмурит брови. — Придётся притвориться, что мне понравилось, да? — Нет, боже! Только попробуй соврать мне, если тебе не понравится, обещаю, я узнаю, и не буду делиться шоколадом в столовке четыре месяца! — Хорошо, я не буду лгать, честно, Джисон. Джисон счастливо залезает в автобус, платит за двоих, и тянет Ли за собой на задние сидения. Среди людей они старались не часто касаться друг друга — это приносило дискомфорт Минхо, и ему было неудобно ловить чужие косые взгляды. А Джисон уважал желания Ли, но сейчас крепко держал его ладонь в своей. Но Минхо так-то был не против, один раз можно сделать исключение. — Собираешься отвечать куда мы едем? — Терпение, Ли Минхо, терпение! — Терпение, Ли Минхо, терпение! — повторяет он за ним, а затем показывает ему язык, чем смешит Хана. — Раздражаешь. — Очень стараюсь. Они едут долго, и Минхо засыпает, уложив голову на заледеневшее окно. Джисон мягко перекладывает его голову на своё плечо, уверенный, что проснувшись тот точно будет ворчать насчёт этого.***
Только проснувшийся Минхо ничего не понимает, и просто идёт за Ханом, протирая глаза кулачками. Он зевает, потягивается, и, кажется, даже морозный ветер никак не помогает ему полностью прийти в себя. Сонный Ли Минхо — самый спокойный и безэмоциональный человек. Но затем он вдруг выпячивает глаза, когда видит это. Над головой, за спиной, слева, справа — везде рыбы! Сначала ему вообще кажется, что они взаправду утонули в океане, настолько это было волшебно. Он прикладывает руку к стеклу, за которым плавают различные рыбы, и улыбается так ярко, как только может. Одна из самых ярких, которых он вообще когда-либо видел, приплывает к нему, и тогда Минхо заливается смехом. У неё такие смешные губы! Он указывает куда-то налево, и говорит, хотя вообще сначала не понимает кому именно: — Это пинагоры! Они такие неуклюжие, а вот эта, ярко-жёлтая — цихлида-колибри. Эти рыбы имеют столько уникальных узоров и цветов, что практически невозможно найти какую-либо определяющую характеристику! — а затем, он поворачивает голову, и сталкивается с любопытным взглядом блондина. — Джисон, мне так нравится… — Минхо вздыхает, а улыбка совсем не может сойти с губ. Теперь казалось, что она застыла там до конца дня. — Я люблю тебя, Минхо, — нет, она застыла там до конца вечности. Джисон мягко улыбается так, как умеет только он. Его глаза блестят — в них отражается вода, в них затерялись самые яркие звёзды. — Это самое точное чувство, что я когда-либо испытывал. Сейчас тут, и вправду, в переулках моря, в сердцах океана, в душе каждого водного жителя, он чувствует себя невообразимо счастливым. Но ни рыбы, ни вода, ни отсутствие людей рядом делают его таким. Счастливым его делает самый необычный человек на свете. И хотя Джисон всегда называл Минхо «особенный», только он из двоих таковым был. Самым ярким, лучезарным, с самой широкой улыбкой и громким смехом. — И я тебя, — он крепко обнимает его, и укладывает подбородок на его плечо. Джисон хихикает. — А поцеловаться как в фильмах? — он говорит с теплом, совсем не давит. — На нас рыбы смотрят, — цокает Минхо, давая парню лёгкий подзатыльник, что смешит Хана. — И я им завидую! — Почему это? — Джисон вдыхает любимый запах шоколада, и думает, что лицо его может сейчас пойти по швам из-за улыбки. — У них губы толще моих! — Ничего, если совместить мои с твоими, то… Второй подзатыльник получается чуть больнее, но Хан смеётся ещё громче, и чувствует себя самым счастливым человеком на планете. Нет… Во всей галактике. Ли Минхо всегда думал, что он не способен любить, что его сердце проклято, оно гниёт, не разрешая чувствовать того самого. У него не было причин жить, он лишь существовал, чтобы в школе было над кем издеваться, чтобы у дяди был тот, кто выбросит его таблетки, когда тот опять потеряет голову и здравый разум. На деле же, он просто был окружён не теми людьми, и не те люди были рядом с ним. Хан Джисон не принёс в жизнь причины жить. Он стал причиной.