щастья.net

             После третьей пары в столовке всегда толкотня. Поэтому тактика такая — Лёша оккупирует стол на шестерых, отгоняет страждущих, пока пацаны набирают жратвы. На него всё покупает Никита и, подобно эквилибристу, несёт два подноса на пальцах мимо жующих и опасливо втягивающих головы студентов.       — Сегодня греча и котлетки!       — И кефир! Красота!       — Жрём медленно, зал только в четыре.       — Бля! Это полтора часа!       — Конкуренты заняли раньше…       — Никитос, смотри! Этот рыбачок опять здесь!       Никита уже заметил. Он третий день подряд делает крюк по столовке, чтобы не явить себя своему знакомому по курилке. Прикрывается подносом и садится за колонну.       Позавчера он не узнал Артёма. Никаких свитеров с рыбами, идиотских хвостиков, штанов с рюшами и курток с помпонами. Если бы не Вован, он бы вообще не сообразил «хуизху».       — Братаны! — торжественным шёпотом тогда провозгласил адекватный друг. — Ближе к выходу, столик. Там рыжая девчуля в наушниках и парень в пидорке. Так вот, это наш радиопидор!        Все откровенно закрутили головами. Шпиль ткнул пальцем:       — Тот?       — Тот.       — И где помпоны?       — Сорянда, я за помпоны не отвечаю, — авторитетно заявил Вован. — Ка-а-ароче, чел из Калининграда. На радиофаке. Зовут Артём Фишер. Там всё странно. Полинка сказала, что очки — это маскарад, за стёклами замазка. Личико помято. Основательно. Она сказала, что на брови шов.       Никита напрягся, шва он не заметил. Брови густые, какие-то лохматые. Слишком чёрные для таких белых волос. Но шов…       — Так он пидор? — с какой-то воодушевляющей надеждой спросил Шпиль.       — Ногти накрашены, — вынес вердикт Вован. — Но есть плохая новость, — как будто остальное было — хорошее. — Он трижды участвовал в университетском чемпионате Гётисберга… И самое херовое. Он признан самым результативным в прошлом году.       — Э-э-э… — Общий стон.       — Он пляжник? — спросил ради форсу Шпиль. Никто даже не ответил. Все знали, что в шведском Гётисберге самый большой в мире крытый центр пляжного волейбола — Beach Center. Не просто знали — были там в прошлом году. Не на чемпионате, а на форуме… Но этого хватило.       — Бля! Никитос, что делать? — вопрошал скорее небо, нежели другана, Лёха. Никита не отвечал.       — Может, на радиофаке об этом не знают? — наивно возопил Кир.       Позавчера никто не ответил на этот вопль. Тупорыло и молча стали поедать обед.       Сегодня события развивались не в пользу стройфака…       Артём всё за тем же столиком, наворачивает суп. Всё та же вязаная шапка-мини-чулок, песочного цвета джинсы, пиджак поверх зелёной футболки, тяжёлые очки. Всё ещё очевидный пластырь на носу. И тот же отсутствующий взгляд, заторможенность, немота… Но вдруг! Напротив усаживается Радик Халилов.       — Бля-а-а… — Общий выдох среди стройфаковцев. Радик — тренер «Радиуса». И он без супа с клёцками, без овощного салата, перловки и даже без компота… Он с разговором.       Рыбачок (а так уже все сообща называли Артёма Фишера) угрюмо слушал Радика. Потом помотал головой и принялся вновь за суп. Радик нагло схватил тарелку с едой и переставил на соседний стол к удивлённым девчонкам, суп оставил отчаянную жирную лужу. Вован помахал оторопевшей Полинке, она одна из тех девчонок.       Артём что-то ответил Радику, откинувшись на спинку стула. И пододвинул себе «второе», тоже гречку… Радик привстал и что-то яростно и эмоционально выговаривал прямо в лицо Фишеру. Ткнул его пальцем в грудь. Потом шумно отодвинул тяжёлый стул и гордо удалился из столовой.       Казалось, что полстоловой затихло и вслушивалось в этот особо значимый разговор.       Артём стал бессмысленно перемешивать гречку. Шевелил губами, как будто с кем-то говорил. Потом отодвинул тарелку. Сжал губы. Уставился куда-то в стол.       — Эй! — вскликнул Никита. — Что за театр? Жрите!       Все как по команде принялись стучать ложками, но как-то безрадостно.       Рыбачок сидел в коматозе. Пару минут. Потом явно сматерился. Резко встал, схватил сумку и пошёл вон.       — Ну всё, пиздец, он завербован…       Никита прищурился. На столе Артёма, рядом с тарелкой, осталась плитка его телефона. Отлично!       Он, никому ничего не говоря, соскочил, подбежал к столу и спрятал чужой гаджет в карман. Прикусил губу. Оглянулся. Побежал назад.       — Жрите-жрите! — приказал он своим вассалам. И те вновь застучали ложками.       — Зачем тебе его мобила? — шёпотом спросил Кир.       — Хочу познакомиться. Вован, ты можешь Полинку попросить помочь мне? — Полинка — Вовкина зазноба и студентка с радиофака, а это значит — свой человек среди чужих.       — Вскрыть, что ли, лопату?       — Ага.       — Попрошу, сейчас доем…       — И вот что, — Никита уже ко всем обратился, — не называйте меня Лешаком какое-то время. Лешаком назначаю Лёху!       — Интере-е-есно… Решили фамилиями поменяться? Он Лешак, ты Пивоваров?       — Гы-гы-гы… Женитесь? — Шпиль тут же получил по лбу за тупую шутку.       — Так надо. Просто не орите мою фамилию… Это временно! — И Никита и сам наконец накинулся на еду.              Уже после тренировки, уже после почти сорванного голоса и отбитой коленки, уже вечером… Они сидели в шестьсот двадцатой комнате, Вован запустил руку под футболку на спину Полинки, а та делала вид, что «всё норм».       — Смотри, это его фотки. — Полинка листала и листала, Никита иногда останавливал кадр, хватая их резидента на радиофаке за запястье. — Это его приложухи: негусто… Кэш… Сожалею, но он его чистит. Контакты интересуют?       — Скопировать можно?       — Канеш! Так, это музыка… Это книги. Депрессивненько. Но, если честно, скудненько.       — Верни фотки… И это, можете лизаться. Я посмотрю сам… — Никита Лешак, чувствующий ответственность за банду и в принципе нечто чувствующий, даже оттолкнул кресло на колёсиках, в котором утопала Полинка. Оттолкнул прямо в пасть Вована. Слякотные звуки его не отвлекали…       Артём Фишер… «Артём с рыбами», рыбачок. С какой-то тёлкой, лыбится. Как-то неохотно. Сидит в облезлой аудитории за партой вместе с… раз-два-три… шестью придурками. Крупным планом рот. Чьи-то зубы. Нахера это снимать? Вот! Гётисберг, их баннер с гербом, двое стоят рядом, демонстрируя медали. Серенькие. Значит, взяли серебро. Эти же двое на песчаной площадке: один принимает, другой уже устремился вверх атаковать. Хорошая фотка, динамичная… Опять этот парень. Завёрнут в российский флаг. Мокрые волосы. Опять он и Артём, пиджаки, галстуки и какие-то дипломы в руках. Чёрно-белая фотка испуганной женщины с толстым ребёнком на руках. Артём на Красной площади, сидит на тёплой брусчатке по-турецки… И хвостики на башке! Идиотская морда. Опять двое, Артём и тот парень. Факт — его партнёр по бич-волею. Брутальный парень. Белозубый. Генри Кавилл лет пятнадцать назад. Ух, Артём Фишер в каком-то жутком розовом несгибаемом костюме на подиуме? На следующей фотке он там же в красных труселях… А вот в каких-то коротких уродских шароварах. Размытая фотка его лица и сверху а-ля нимб, вроде как светоэффект от вспышки. Глаза почти белые… Опять этот парень, его напарник, показывает «фак». И ещё Артём сидит на корточках, закрыв лицо… Продули? Эпично.       Никита сохранил фотку с напарником Рыбачка. Загуглил по картинке… Андрей Сапегин. Титулован. Он более высокий, скорее всего, чёткий блокирующий. Нашёл его фейсбук… Он везде один. Где же Артём? Стоп. Вот. Белозубый супермен лыбится криво, приобнимая какую-то девчонку, а сзади угрюмый рыбачок…       Никита шумно отодвинулся, выдернул шнур из порта. Кинул парочке через плечо:       — Не отвлекайтесь, лижитесь дальше! Я ушёл! С меня причитается!       — Угу… — Они не отвлекались.              Так, шестьсот пятнадцать… Угловая и узкая комнатушка, как шкаф. У них на этаже в такой Кир живёт. Никита постучал. Ещё раз. Звук замка. Открывается дверь.       — Привет. — Рыбачок нисколько не удивлён. Но какой он всё-таки идиот: на ногах короткие беговые тайтсы лимонного цвета, а на теле белое худи с меховым чебурашкой на груди и надписью «ChebuRussia». И жалкий хвостик на макушке, перевязанный цветной яркой резинкой. — Знаю, знаю, выгляжу как петушара. — Артём поймал явно осуждающий взгляд гостя. — Но я ж в комнате, никто меня не видит, а если пойду курить, накину капюшон.       — Это тебя не спасёт. Я твой телефон принёс.       Артём загадочно улыбнулся и открыл шире дверь, приглашая войти.       Как и ожидалось, в комнате пахнет нежилым. Все вещи навалены пёстрой горой на стул. Полка и шкаф с выбитой дверцей пустые. На грязном столике знакомая банка с аминокислотным комплексом, пара бутылок колы, недоеденный бургер, пачка лёгкого «Петра» и тюбик тонального крема. На развороченной постели мигает ноут.       — Ну вот, так и живу!       — Нормально, чо… — Никита уселся на кровать и положил на стол «найденный» телефон.       — Хорошо изучил? — Артём кивнул в сторону своего «самсунга».       — Не буду врать, посмотрел.       — И? Каков диагноз?       Гость взял бутылку с колой и выдул почти треть, вставил паузу.       — Диагноз или нет — не могу судить. А вывод напрашивается. Ты пи… ты гей.       — Прикольный вывод. — Хозяин унылой комнаты продолжал улыбаться.       — Это значит «да»?       — А тебе важно моё признание?       — А ты зря улыбаешься. Если пацаны узнают, то мало-то не покажется. Ты ведь явно из Калининграда по этой причине свинтил. Всё открылось — и ты огрёб по фейсу. И, наверняка, неоднократно. Я подозреваю, что огрёб от напарника своего. Андрея Сапегина. Или нет?       Ни один мускул не дрогнул на лице Артёма.       — Чего ты от меня хочешь?       — Ничего.       — Да ла-а-адно! Я думал, что ты сейчас потребуешь отсосать.       — Хм… А ты можешь? — Никита стал нарочито поспешно расстёгивать ремень на джинсах. И только тогда улыбка сползла с лица Артёма. — Не ссы! — Ремень остался не расстёгнут. — Типа шутка. Я советую тебе, во-первых, даже в общаге перестать ходить в этих чебураших шмотках, во-вторых, в принципе не светиться. Я обещаю, что от меня никто не узнает.       — М-м-м… Ты добрый… А мне кажется или ты действительно живёшь в комнате с этим Лёшей-Лешим?       — Не кажется. Именно поэтому я тут. Я лучше некоторых представляю то, что они могут сделать. А ты мне нравишься.       — Несмотря на то, что пидор? — Артём бухнулся рядом на кровать, отодвинув ноут.       — Мне по барабану. Тем более что ты ахуенно играешь в волей.       — Меня зовут в команду радиофака… в «Радиус».       — Логично. С тобой у них все шансы. Победите — поедете на универсиаду, кубок, слава… все дела…       — Не хотелось бы «всех дел», — грустно ответил Артём.       — Но ты не сможешь без игры!       — Очень даже смогу. Я уже полгода не выходил на корт. Жив и весел!       — Весёлости не наблюдаю… Кто тебя так отрихтовал? — Лицо Рыбачка было очень близко: никакого шва на брови. Девчонки, как всегда, напридумывали. Вдруг неожиданно для себя Никита провёл по этой самой чёртовой брови.       — Э-э-э? — Реакция Рыбачка. Он отшатнулся. Выпрямился.       — Бабы сказали, что у тебя шов на брови. — А самого бросило в жар. Что происходит?       — Погоди, тебя Леший послал?       — С чего это? — настала очередь удивляться Никитосу.       — Мне сказали, что он самый отмороженный…       — Так-то да. Не парься, он не знает, что я здесь. И не узнает, если ты ему не скажешь. Слушай, — гость вдруг переменил тон и тему, — а ты в курсе, что у тебя нет дымных датчиков в комнате? — Артём задрал голову. — В прошлом году тут жил Бабек. Видишь, какой серый потолок? Это мы с ним прям тут курили! Попались, конечно, один раз… Крику было! Хочешь травы?       — Не-е-е… — Артём повернулся к гостю. — Я не по этим делам.       — А попробовать? — Никита тоже выпрямился и смотрел прямо в зелёные глаза.       — А зачем?       — Наебнуть реалити!       — Так трава у Лешего?       — У него своё, у меня своё…       — Я… я не уверен…       — Спокуха! — Никитос потрепал Рыбачка за здоровую щёку и побежал наверх. Пролёт… Ещё пролёт… Это уже наркотик. Игра. «Сожру, блядь, эти зелёные глаза!»       Лёха в наушниках смотрит кинцо.       — Что-то случилось?       — Не-не… Смотри… Потом расскажешь.       И опять: пролёт, пролёт… Бля…       — Здорово, Радик!       — Что у вас нового?       — Да хреново всё… А у вас?       — «А у нас в квартире газ», — типа процитировал советского классика тренер «Радиуса».       «А у вас — пидорас!» — чуть было не вырвалось у Лешака. Но он легко оторвал руки врага от толстовки, хлопнул по плечу и побежал дальше.              Они всё-таки открыли окно. И дымили туда, в серую вселенную, в царство падения с шестого этажа, в осеннюю острую морось вперемешку с пылью мёртвых листьев и стылых огней большого города. Они сидели опасно близко к этой экзистенциальной шахте. На подоконнике. Лицо к лицу. Так, что одна нога в воздухе, другая в комнате. Рыбачок сразу стал хохотать.       — А я, я в первый раз попробовал — ваще обоссался! В натуре! Нассал в штаны! Вот такое пятно! А ещё штаны такие… светлые были. Позорище, — откровенничал Никитос, болтая ногой в «открытом» космосе холодных осенних сумерек.       — А где это было?       — В Амстере! Мы до всей этой херни мировой ездили. В «Холидей Инн», прямо рядом с метро Слотердейк. Лёха, слабачок, сдулся быстро… Ему кекса хватило. Там была какая-то девчонка, полячка. Мы с ней на катке познакомились. Она всё про Вермеера и про Анну Франк, а я, ты ж понимаешь, блядун, какие такие голландцы времён Возрождения? Кароч, охмурил и пристрастил! Мы с ней полномера разнесли. Правда, у нас ничего такого не было. Так все и откинулись вповалку, друг на друге!       — А мы в Амстере были жутко ограничены. Бесконечные тренировки. У тебя было ухо проколото?       — Ага! Это на спор. Уже подзатянулось. А ты что? Вам, пи… геям, положено как бэ…       — Нельзя… Чот меня мутит…       — Вали-ка отсюда! А то ещё наебнёшься вниз... — Никита даже подопнул поплывшего с непривычки рыбачка. Тот послушно перенёс тело с подоконника на кровать.       — Серьги и прочее нельзя же в спорте. Это травмоопасно. Да и не хотел особо.       — Давай по последней. Я оставлю окно открытым на всякий случай. Эх, чую, что держали тебя в чёрном теле! Двигайся, толстожопый…       — Я очень даже стройножопый… Хи-хи-хи… Тс-с-с… Соседи услышат.       — Кароч, я тебе пару приличных футболок дам. Своих. Ну-ка, какой размер?       — Ты меня лапаешь?       — Ты много о себе думаешь! Я не твой Сапегин!       — А он и не лапал! Ну ты придурок!       — Расскажи о нём.       — Нормальный чел, он мой почти однокурсник. На год старше. Он уже, когда в универ пришёл, был звездой и напарника себе отбирал. Экстерьер, опыт, прыжок, функционал… Меня увидел на Куршской косе, мы играли с парнями. Ну и всё… Я сразу в рабство! Хи-хи-хи…       — В смысле? Цепи, плётка, хлопковая плантация?       — В смысле не пить, не курить, контроль питания, две трёхчасовые тренировки каждый день, двадцать километров в воскресенье, аминокислоты и тестобустеры, плавание, «старых друзей забыть», новых не заводить, быть всегда на созвоне, спортивки только одной фирмы… Это как падение в зомбо-яму.       — Ты влюбился в тирана?       — Нет, просто не в того человека…       — А он знал?       — Конечно. Он же не слепой.       — Знал и использовал?       — Ты меня всё-таки лапаешь! Прекрати!       — Да какое! Рассыпалось всё! С-сука! Не ржи! Не шевелись.       — И это я — пидор? Хи-хи-хи… Вот тебя дружки-то не видят!       — Расскажешь — убью. Всё, собрал. Ты больше не получишь, и так уже хорош!       — Я-то хоро-о-ош! Гадство, у меня так чешется переносица!       — Заживает. Это тебя Сапегин так украсил? Часто он так?       — Не-е-е… Дважды. Один раз за моё глупое признание. Второй раз за то, что отказался вернуться. — Артём дотянулся до бутылки с колой, выдул остатки. — Мне кажется или ты слишком явно им интересуешься?       — Может, я чувствую в нём конкурента? — Никитос обхватил рыбачка одной рукой и игриво подёргал бровями.       — По-моему, ты обкурился.       — Это точно.       — Тебе не пора отчаливать к своему Лешему?       — Пора! — Гость встал, потянулся вверх, похрустел косточками. — Одна рогулька осталась, пойду угощу Лёху. А ты-то что решил? Играешь в «Радиусе»?       — Нет, мне этого не надо. — Артём откинулся на подушку.       — Это ты сейчас так говоришь, потом передумаешь.       — Не передумаю.       Никита подмигнул «новому другу», сделал жест типа «пока» и вышел в коридор. Остановился. Оглянулся на закрытую дверь шестьсот пятнадцатой комнаты и прошептал:       — Не дай бог тебе передумать… — и пошёл на самый верх, в курилку.              Там околачивались пацаны.       — О! Лешак! Где был?       — Проблемы решал…       — А что такой смурной?       — Не всё решил.