Иногда, а именно во время принятия горячего душа, Трэвис задумывается о том, чего же он
по-настоящему хочет в своей жизни. И сколько бы Трэвис не ползал среди пазлов, пытаясь собрать картину воедино, все дороги приводили к одному —
к нему. Если проглотить таблетку «я говорю только правду», то единственное, чего хочет Трэвис в своей жизни — это видеть Салли рядом. И если бы спустя три года, его бы спросили, любит ли он Фишера. Ответ бы был «всегда». Потому что Трэвис всегда любил Салли. И только рядом с ним полюбил и себя.
Возможно, Трэвис просто хочет быть счастливым. Но счастье находил лишь в нём. Возможно, это и есть его самая большая проблема.
Ладно, не такая уж и большая, чем ссора с родителями после нежеланного выхода из шкафа. А можно зайти обратно? Там тепло и уютно. Этот жизненный урок не переплюнет никакой другой. Даже урок от сердца под названием «Я гей, ты гей, мы геи». Спасибо, сердце, но больше так не делай. А лучше со своими выкрутасами иди в цирк в акробаты, а не работай самым тупым режиссёром под дудку Бога.
Не то, чтобы Трэвис верит в Бога. Скорее, это Бог не верит в него, поэтому всё и идёт через жопу. А если вдруг кажется, что всё наладилось, то оглядывайся по сторонам как можно чаще! Гоночная машина собьёт тебя даже на бордюре. Трэвис выявил это, как закон своей жизни. И сейчас, особенно сейчас, он с подозрением относится к странному игнорированию от матери произошедшего э-э-э страусового инцидента. Ну, того самого, когда Трэвис был готов голову зарыть в земле и в кустах, лишь бы мама не заметила его. А Сал же отыграл роль актёра-неудачника, которого выгнали с роли растения. К слову, так оно и было! Фишер должен был вместе с Трэвисом притвориться кустом. А это голубое чудо-юдо попалось на ровном месте. Конец блять приятной части спектакля, начинаем ебашить кульминацию, чтобы не просто слюнки потекли от вкусных сюжетных линий, но и слёзы от страха сдохнуть под финал.
Поэтому весь конец июля был под подозрением у господина детектива Трэвиса. А последние дни месяца так и издевались, принося в жизнь парня кусочки счастья. Трэвис чувствовал себя исхудавшим голубем, которого решили покормить хлебом. И фиг поймёшь, когда среди мягких долек попадётся жёсткий заплесневелый кусок. Или ядовитый, разницы нет. Успех у них почти одинаковый. Но Трэвис ещё не подавился своим ужином. Он просто пытался тщательно запомнить дни, проведённые с Салом. Неважно, случались ли они лично или за переписками.
Будет обидно, если однажды у Трэвиса случится черепно-мозговая травма (на вопрос «откуда?» вспомните его отца. Полагаю вопрос исчерпан?), а за ней и амнезия, потому что он определённо забудет именно июль. И придётся вспоминать весь месяц по сообщениям, но это уже совсем не то. Потому что сообщения не дадут полного погружения. Это просто текст, в котором не видно даже почерка. Это не бумага. Это хрен пойми что хрен пойми где (информатик поставит незачёт). А ведь бумажку можно и потрогать, и вспомнить через подушечки пальцев с какой туалетки Трэвис вырвал этот листок, чтобы написать «недолюбовную записку» Салу.
Кстати, он так и поступил. Правда Трэвис не рискнул всунуть в руки Фишера клочок туалетки. Ни использованной, ни чистой. Вместо этого на одной из уже обыденных прогулок он помялся, снова помялся и ещё раз… Но выдал:
— Давай обменяемся письмами? — спросил, нет, даже попросил Трэвис.
— Я плох в письмах, но постараюсь не писать банальщину, — Салли весело хмыкнул. Хотя банальщина от него была бы также приятна.
— Да похрен.
— А когда обменяемся? — вопрос заставил поразмыслить. Точно не завтра. Может через пару дней? Или нужен особый памятный день?
Но если тянуть, то всё закончится без писем. Ведь Трэвис был уверен, что по приезде Ларри, их связь с Салом разрушится. И хоть Фишер называл Трэвиса другом, хлопал по плечу и иногда даже брал за руку, когда они вместе перебегали дорогу в неположенном месте… Однако, всё равно — это не то. Не та дружба, которая продержится до конца. Даже не намёки на отношения. А Ларри будет пиздец как недоволен новому другу Салли. Трэвис тоже на месте Джонсона повёл бы себя так. Поэтому к чёрту! Если это последние дни, если судьба подговорила всё обрезать на этой ноте, если Сал ничего не предпримет, то и ладно. Трэвис достаточно насладился месяцем, чтобы витать в нём ещё весь август, а с сентября опуститься с облаков обратно в свою лужу. Ладно. Похуй.
Похуй же?
— Давай прям тридцать первого июля? — бодро предложил Трэвис.
— Это ровно через неделю, — улыбнулся Сал, топая рядом. — Да, я не против.
— Я тоже.
— Конечно, ты же сам предложил.
Трэвис и Салли виделись друг с другом тайно. Тайно от родителей Фелпса. Фишер, конечно, до сих пор не до конца понимал, почему Трэвису нужно врать родителям, что он идёт в церковь или гуляет с какими-то вымышленными именами. Но не спорил. Ладно, видимо у родителей Трэвиса отсутствует детектор на очевидное враньё, поэтому сын помогает им его проработать. Как мило.
А если задуматься, то Трэвис и вправду не имел никого, чьим именем можно прикрыться. У него нет друзей. И сразу стоп! Хватит! Не надо с жалостью смотреть. Трэвис не неудачник (почти). Трэвису плевать, что он одиночка (подумаешь, рыдает по ночам). Это даже круто. Друзья ему не нужны. Искать он их не собирается (боится). Да и для поиска нужны встречи, общение, время, которого всё меньше и меньше. Тик-так-тик-так… А если бы Трэвиса позвали гулять, просто гулять по улице, то он бы закатил глаза и тут же отказал. Это скучно. Нудно. Неинтересно. Да-да, Трэвису неинтересно часами расхаживать по тропинке, слушая бесполезный рассказ из жизни бесполезного человека. Но если бы это был Сал… Трэвис даже ради минутной встречи приехал бы на другой конец города. И сердце от этих мыслей приятно горит пламенем. Таким тёплым огнём внутри. Он греет, когда Трэвис видит голубую макушку на горизонте. А особенно жжёт, когда эта макушка улыбается и машет тебе рукой.
На этом предложении о приятных вещах заканчиваем. В конце-то концов, это история о Трэвисе. А она пропитана грязью, грустью и злостью. Может дело и не в судьбе, и не в Боге, и вовсе не в родителях, а в самом парне. Ну, это же он решает, как ему жить, да? Он сам виноват в своих проблемах…
— Эй, хуесос, иди матери на кухне помоги, — громкий голос отца ударил Трэвиса пощёчиной.
Отмена вышесказанного. Виноваты родители. Только они.
— Живо, пидр, я кому сказал!
Трэвис сморщился от неприятного, но правдивого, прозвища. И перечить не стал. Ну, пидр он и пидр. И что с того? А можно уже что-то оригинальнее придумать? Уже которую неделю одно и тоже. От хуесоса до пидора диапазон не расширяется. Даже уже на слёзы не пробирает. У Трэвиса появился иммунитет к оскорблениям. А в дальнейшем появится и фетиш… Спасибо отцу!
Да. Именно. Спасибо, отец, за очередную травму. И чего ты так ненавидишь геев? Может ты в юношестве влюбился в мальчика, а от тебя за это почти на месяц отвернулась вся семья? А, ой. Это же история Трэвиса, а не твоя. У тебя наверное другие травмы, о которых мы не будем рассуждать.
Проще забить хуй на чужие травмы, чем искать в них побуждения в оскорблениях.
— Иду, — Трэвис шлёпает к матери. Он понятия не имеет, с чем ему нужно помочь. Его навыки готовки заканчиваются на сгоревшем омлете. Да и смысл в такой час готовить? Они уже поужинали в тишине, а время близится ко сну. Ночной жор что ли?
Трэвис недовольно остановился у кухонного гарнитура, осмотрев маму, сидящую за столом в телефоне. А потом она поднимает взгляд. Уже по-родному холодные глаза безэмоционально пробегаются по телу.
— Помой посуду.
«Конечно, я же горничная».
Но Трэвис не бушует, а спокойно выполняет задание. Зачем разводить скандал из мелочи? Он же не его родители.
Вообще, его родители, в частности отец, имели вокруг себя настолько непробиваемую ауру, что казалось, у них есть власть над целым миром. Они будто могут менять ситуацию так, чтобы выгода была всегда на их стороне. И мы сейчас не про тот самый момент, когда мама находит твою шапку на тумбочке, хотя ты минуту назад её там не видел. Нет, пускай и жизненно. Но всё же нет. Родители Трэвиса влияют на мир иначе.
Например, вчера Фелпс снова загулял с Салли в дальней стороне города. Он зачем-то загеройствовал и предупредил родителей, что пойдёт тусить именно с Фишером. Это, наверное, тоже аура отца заставила его язык повернуться на правду. Но по заднице Трэвис не получил. Что странно.
— Я заберу тебя, — вместо матов сказал отец. — Темно уже будет, поэтому позвони, когда заехать за тобой.
Сказать, что Трэвис ахуел — ничего сказать. Потому что у него даже пропал дар речи, и он глупо кивнул на слова старшего. Ситуация могла бы смягчиться, если бы за Фелпсом никто бы не приехал. Ура, его обдурили родители. Как больно, зато привычно. Только… Белая машина выехала из-за угла, остановившись в пару метрах от застывшего Трэвиса. Салли стоял рядом. Он вдруг шагнул навстречу к водителю, наверное, хотел проявить вежливость. Но Трэвис схватил Сала за руку и оттянул назад, будто пытался спасти от ловушки маньяка.
— Не надо, — полушёпотом попросил Трэвис.
— Ну, ладно, — пожал плечами Сал. Он никогда не спрашивал, почему выстроены такие странные границы, почему голос Трэвиса дрожит при упоминании семьи, почему тот зажался, увидав машину отца, почему он вечно отходит, когда кто-то из родителей звонит ему по телефону, а возвращается, будто пережил войну. Салли не задавал лишних вопросов. Трэвиса это удивляло. Наверно, Фишеру просто всё равно на чужие проблемы. А наверно, он настолько сильно волнуется, что боится своими допросами задеть чувства Фелпса. Или Сал никогда и не замечал всё то, что описали ранее. Трэвис никогда не узнает, что на самом деле творится в голове Салли. Но он знает точно, что если у того попросить переночевать после побега от семьи, попросить деньги на проезд, попросить взять за руку, чтобы восстановить сбившееся дыхание, то Салли без вопросов всё выполнит. За это невозможно в него не влюбляться сильнее.
Попрощавшись с другом, Трэвис, выдохнув хорошее настроение, с предвкушением о смерти, сел в машину на заднее сидение. Было слишком темно, чтобы разглядеть лицо отца в переднем зеркале. Оставалось положиться на свои ощущения, прижаться спиной к сидению и пережить эту поездку. Они долго не выезжали. Стояли на месте. Сал уже успел уйти, поэтому свидетелей никаких не осталось. Отец просто смотрел вперёд. Может он забыл, как водить машину? Или уснул? Трэвис боялся спросить, в чём же дело. Только через пять минут он услышал голос родителя. Вздрогнул. Пожалел о своём рождении.
— Как погуляли?
Вопрос слишком простой. Поэтому с подвохом. Как ответить? Как перепрыгнуть мину, если её не видно? Она вообще есть? Тут вообще есть подвох? Может отец наконец-то исправил своё мнение о сыне и его ориентации? Или забыл? Может по пути он попал в аварию, поэтому из головы вылетели те несчастные страницы личного дневника? Как же страшно находиться в машине.
— Нормально.
— И всё?
— Ну, мы хорошо провели время, — с недоверием проговорил Трэвис, поправив кончик своей футболки. Лучше бы на автобусе поехал, дебил.
— Из-за тебя мне пришлось стоять в пробках, ты в курсе? — тон голоса резко сменился. Спокойствие сменилось раздражением. Или просто у Трэвиса сползала пелена влюблённости после прогулки, и он наконец-то увидел настоящую картину.
— Эм… — горло пересохло. Зачем он только сел в эту чёртову машину?!
— Не хочу никуда ехать. Я даже не успел поработать в церкви. Весь вечер у меня отнимаешь, неблагодарное дитя.
«Ты совсем ку-ку?», — вертелось на языке у сына. Этот диалог с отцом напоминал ему клишированную беседу из кино про трудных подростков. И хотелось бы ему, чтобы всё происходящее действительно было очередной съёмкой банального фильма, после которого актёрам крикнут «снято». И маска злости спадёт с лица отца. Он выпрямит спину и с доброй ухмылкой пожмёт руку киношному сыну.
— Ты мог за мной не приезжать, — закатил глаза Трэвис. Увы, это не кино. И его отец действительно общается таким тоном.
— Ага, чтобы тебя какой-то хуй избил в темноте за углом, — фыркнул отец, положив руки на руль. — Зачем ты вообще пошёл гулять? Что, всю посуду дома помыл? Или у нас пиздец как чисто? Ты хоть протираешь пыль в гостиной? Вышел, блять, погулять с этим уродом Фишером.
— Хватит, я понял. Завтра я уберусь дома, — Трэвис опустил взгляд на руки, что помяли край футболки.
— Нихуя ты не понял. Если бы понял, то перестал бы вести себя, как пидр.
Настроение от прогулки с Салом улетело в пизду, словно его никогда и не было. Спустя целых тридцать минут машина выехала на дорогу. Отец продолжал кричать, а что именно… Уже Трэвис и не помнит. Слёзы запачкали щёки. Грубые слова избивали хуже, чем избил бы какой-то хуй в темноте за углом. Дома Трэвис закрылся в своей комнате. Отец отстал. Мать сделала вид, что ничего не происходит. А сообщение от Салли Трэвис впервые игнорировал целых десять минут. Лишь укрывшись с головой одеялом, Трэвис, всхлипнув от несправедливости, ответил Фишеру.
«Как доехал?» 23:10
«Норм. Я спать. Спокойной ночи». 23:20
Трэвис вырубил сотовый и провалился в сон. И только утром он обнаружил ещё три сообщения от Салли. Когда тёплое солнце обняло сонного Трэвиса, парень поднялся на локти и неохотно зевнул. Дома тихо. По комнате гуляет июльские лучики. А вчерашнее плохое настроение жужжало на душе до тех пор, пока Фелпс не включил телефон.
«В смысле? Уже?». 23:21
«Так рано ложишься. Что-то случилось?». 23:21
«Я могу чем-то тебе помочь?». 23:22
Никогда, блять. Никогда Трэвис не думал, что к нему можно отнестись с таким трепетом и заботой, как относился в этих сообщениях к нему Салли. Он даже не знал, что можно вот так просто спросить у человека о помощи. Он и не догадывался, что Сал запомнил, что Трэвис ложится спать к двум ночи. И не мог поверить, что Фишер выстроил параллели и узнал, что Трэвис заглушил сном плохое событие после прогулки.
Это заставило его искренне улыбнуться.
Плевать, насколько долго это продолжится. Пока Трэвис с Салом, на его душе будет спокойно.
«Ого, ты волновался. Со мной всё ок. Вчера поссорился с отцом просто». 10:12
«Я не знаю, чем ты можешь помочь». 10:14
«Думаю, что ты и так мне помогаешь. Спасибо тебе, Салли». 10:15
И вправду, спасибо большое. За всё.
And if it's right
I don't care how long it takes
As long as I'm with you
I've got a smile on my face
Save your tears, it'll be okay
All I know is you're here with me
