В память об июльских днях

Знаете, это как в глупых фильмах, когда два героя наконец-то счастливы рядом друг с другом, а потом приходит третий хрен, который разбивает всю романтику к чертям. Так вот. Трэвис не считает себя героем, скорее массовкой. Но Салли для него герой… А сейчас Трэвис держит за руку именно Салли… Может он уже и не массовка, может его повысили. Ах, да, если его повысили, то третий хрен придёт с минуты на минуту! К слову, он бы и так пришёл, в любом случае. Потому что аудитория любит неожиданно ожидаемые повороты событий, что заставят наших героев знатно помучиться. Да-да, дело определённо в этом, а не в том, что жизнь ставит Трэвису подножки. (Или Трэвис не может видеть хорошее?) Телефонный звонок сбивает парней с волны чувств. Оба как дети шугаются. Салли сразу напяливает на себя протез, а Трэвис, скривив губы, подходит к телефону. Оглянувшись назад, он уже не видит лица Сала. Это обижает. Потому что он как бы шёл к тому, чтобы стать к парню ближе. А когда это наконец произошло, то обязательно нужно всё испортить, оборвать, дать пинок под зад, чтобы напомнить Трэвису его настоящее место в жизни — дно. — Это мама, — немного задумчиво произносит парень перед тем, как принять вызов. Сал безэмоционально кивает, пока его руки прячутся в карманах. Неловкость заполняет комнату на пару затянувшихся минут. — Что?! — а потом Трэвис кричит. Резко оборачивается на Салли, всё ещё держа телефон у уха. — В смысле вы едете домой?.. Точнее э-э-э… — он вдруг путается в буквах, машинально тряся свободной рукой вниз-вверх. Салли знатно запаниковал от дрожащего голоса Трэвиса. Он оглянулся, словно кто-то стоит в коридоре рядом с ними. Однако Фишер наткнулся лишь на своё отражение в зеркале. — Что такое? — шёпотом спросил Сал, прижав обе ладони к протезу. — Э, да, купи молока по дороге домой, его и вправду нет, — Трэвис махнул на Сала рукой, прося его не мешаться. Сам же он отвечал на вопросы, но как только мать повесила трубку, Фелпс с прыжком развернулся и как не в себе прокричал, — Боже, блять, они уже около двора! — В смысле?! Ты говорил, что они ещё не скоро вернутся! — запаниковал Салли. — Блять, я не знал, что они решили вернуться прямо сейчас! Бо-о-о-оже! Я попросил маму зайти за молоком, но я не уверен, что она пойдёт с отцом. Боже, Сал! Отец точно убьёт, если увидит нас! — Он настолько ненавидит меня? — голос пронзает с горечью и явным непониманием. — Он ненавидит всех! — А у Трэвиса в жизни не хватит смелости признаться, почему его отец против Сала. Ни сегодня, ни завтра, никогда Трэвис не откроет рот про то, какой же он, идиота кусок, облажался, оставив личный дневник на видном месте. Почему он вообще писал о чувствах к Салу? Зачем? Так ещё и по-детски наивно перед опасной страничкой ИКС оставил послание «папа, пожалуйста, прошу тебя, не читай, это личное, я не хочу, чтобы ты знал об этом». То есть… Подсознательно Трэвис догадывался, что любопытный нос отца залезет не в своё дело. Так, чего же он ждал? Понимания? Так ещё и от родителя? Чтобы тупая надпись подействовала на мужчину, а-ля «я хороший папа, я соблюдаю личные границы»? Трэвис же буквально повесил на своём дневнике красный флаг для быка, а сейчас ноет, что тот побежал на сигнал. Мазохист какой-то ей Богу! Сам виноват. Сам всё испортил. И сам же нагло врёт единственному человеку, который приносит свет в его жизнь. Ванильно до блевоты. Но Салли реально кажется ему безупречным. И если бы не страх на кончике языка, то Трэвис глотку бы порвал, чтобы высказать, как же ему нравится Фишер. Он умён, начитан, знает в каком году, что произошло, любит подростковую музыку и самое главное — он уверенно стоит на ногах, даже когда мир склоняется на бок, вынося мусор в космос. Трэвис — мешок мусора. Сал — нет. И рядом с таким парнем хочется полюбить себя. Трэвис захотел полюбить себя, лишь когда полюбил Салли. Бедный-бедный мальчик, что же будет с тобой, когда твоё солнце уйдёт за горизонт? А оно уйдёт. Ты же сам это понимаешь. Верно? Опять мы ушли в какой-то депрессивный уклон… Алло, сценарист! Людям нужно «жили они долго и счастливо», а не «хочу сдохнуть от неразделённой любви» Так нельзя. Потому что каждой истории есть хороший конец. И если сейчас всё плохо, то история ещё не закончена. Трэвис прочитал это в интернете в каком-то сладком паблике для омежек. А сейчас, вспомнив фразу, чуть-чуть успокоился. Не потому что он чёртова омежка. Потому что если всё вправду херово, то их история с Салли будет продолжаться. Трэвис посмотрел на парня, который за несколько шагов-полётов над полом преодолел расстояние до двери. А затем плюхнулся прямиком на придверный коврик. Трэвис подошёл ближе, а Салли неуклюже высыпал вокруг себя содержимое рюкзака. — Наушники не могу найти, — объяснил он, продолжая одновременно рыскать по полу и натягивать на себя кеды. Трэвис же стоял рядом. Смотрел сверху вниз и удивлённо поджимал губы. Образ Сала совсем не вписывался в их дом. Фишер как цветастое пятно краски, которое пролили на ковёр. Но всё равно краска пахла не химией, а яблоками и уютом. Трэвис не удержал свою руку за спиной. Он потянулся к телефону в кармане. Быстро достал. Незаметно щёлкнул камерой, оставляя в галерее и в памяти голубую макушку и кучу мелких вещей вокруг него. — Нашёл! — Ага, собирайся бегом. Если быть честным рассказчиком, то Трэвис ненавидел всё: мир, людей, себя, иногда родителей, друзей, которых не было, себя, школу, учителей, церковь, себя… И ненавидел обжигающее чувство, когда понимал, что ему нужно прощаться с Салом. Он хотел проводить с ним каждую минуту своей жизни, хоть в разговорах, хоть тишине. Лишь бы сидеть рядом, слыша дыхание. И жить. Трэвису из-за Сала хочется жить. Впервые он чувствует такое к кому-то. Может это и называется той самой любовью, о которой писатели пишут романы, а режиссёры снимают мелодрамы? «Тьфу, блять, какая любовь? Обычная симпатия, не больше! Я слишком молод, чтобы почувствовать любовь». — Ты-то чего обуваешься? — Салли наконец закинул свои вещи обратно в рюкзак и встал в полный рост, натыкаясь протезом на румяное лицо Трэвиса. — Разве тебе не нужно сидеть дома и ждать родителей? Нужно, конечно, но мы же бессмертные. — Нужно, — кивнул парень, потянувшись к ручке входной двери. Безобразным движением он дёрнул её, запуская тёплый ветерок в коридор. — Но я хочу проводить тебя… В чём проблема? В том, что мы не бессмертные, Трэвис-мать-твою-Фелпс! — Ни в чём, — Салли, накинув на плечо лямку рюкзака, вышел из дома. Очутившись на крыльце, он неуклюже оглянулся по сторонам. А Трэвис жопой чуял, что все происходящие действия приведут к одному хуёвому последствию. Но если это плата за время проведённое с Салом, то плата даже маленькая. Не то, чтобы парень был готов убить себя ради Фишера… Но… Разве встреча с отцом после нагло приведённого гостя не есть самое настоящее самоубийство? — Давай, я… Проведу тебя до остановки, — замялся Трэвис, спускаясь по ступенькам рядом с Салом. Но не успел тот и ответить, как Фелпс дёрнул его за руку. — Блядство… — прошипел он, напрягая плечи. На горизонте показался статный силуэт матери. А отец видимо ушёл за молоком, потому что рядом с ней его не было. Хотелось бы, чтобы это «за молоком» получилось, как у всех. Но даже в несчастьях Трэвису не везёт. — Эй, ты чего творишь? — прошептал Сал, когда Трэвис дёрнул его на себя, потянув в кусты напротив деревянной таблицы с объявлениями. — Ты дурак? — Тише-тише, блять, она идёт, они убьют нас… — запаниковал Трэвис, с головой залезая в кусты. Салли косолапо плюхнулся за ним. Его руки упёрлись в зелень. А ладони покраснели от острых веток, проехавшись по коже. Трэвис же упал на колени, но не как в церкви для молитвы Господу Богу. Хотя, чувак, сейчас тебя спасёт только он. — Чёрт… — О Бо-о-оже… — это не молитва, Трэвис. — Заткнись, она же идёт!.. — Сам рот закрой, я не знаю, что делать!.. — Бля, кажется у меня нога торчит… — В смысле?! — Не ори… Просто я не до конца залез в этот куст. — Залезай, давай, давай, давай… — Тут тесно! — Кхм-кхм, — женский кашель прозвучал над головой Сала. Трэвис мигом закрыл уши ладонями и зажмурился, играя в «я в домике, меня здесь нет, вам кажется, я призрак, бу-у». — Молодой человек, вам нужна помощь? — мать Трэвиса, расставив руки у талии, озадачено осмотрела торчащий красный кроссовок — Сдаюсь, — напоследок прошептал Салли, перед тем, как встать в полный рост. К слову, его роста всё равно хватило до пупка женщины, а дальше пришлось напрягать шею. — Что-то случилось? — спросила она невинным голосом, рассматривая торчащий зелёный лист из голубых волос — Э… — Сал неловко почесал голову, а листик запутался в причёске ещё больше. — Я просто упал. — Упали? — женщина никак не могла оторвать свой взгляд от зелени на макушке мальчика. Трэвис в это время никак не мог угомонить дрожь в теле. Дела шли просто отвратительно, а от этого даже очень комично и весело. И рыдать хотелось, и смеяться. И любить-любить-любить… — Ну, да, — Салли уверенно кивнул и сделал пару шагов к деревянной доске с объявлениями. Он с умным видом оглянул её, протяжно хмыкая, будто бы находится посреди научной конференции у огромной доски с математическими формулами. — Я проверяю новости, вот и всё. — А… — женщина недоверчиво осмотрела Фишера, анализируя его не самую лучшую актёрскую игру. Но пожала плечами. А Трэвис продолжал сидеть в кустах, чувствуя, как солнце прожигает его макушку. Или это не солнце, а недовольный взгляд матери? — Приятного времяпровождения, — улыбнулась она, аккуратно поправив локон волос. — И вам, — приветливо кивнул Салли, смотря вслед уходящей фигуре. Вскоре мать скрылась за дверью в дом, а плеч Трэвиса коснулись чужие руки. — Чувак, тебя с этой высоты так отчётливо видно! — ахнул Сал, вытягивая Фелпса наружу. Тот выпрямился и… Громко заржал, моментально хлопнув ладонью по своим губам. Но смех так и лился изо рта, доводя парнишку до конвульсий. А желательно ему сразу бы в гроб. — Ты такую чепуху наплёл ей, — сквозь хохот выдавил Трэвис, запрокинув голову назад. — Боже, я никогда не видел настолько смелого и одновременно идиотского поступка! — Да ты вообще спрятался, как страус в земле! — смех Салли тоже вырвался наружу. — А я вот! Актёр! — самодовольно заговорил он, ткнув пальцем сначала себя по груди, а потом уже по единственному объявлению, весящему на доске. — Ты дурак? — Трэвис заржал с новой силой, когда сделал пару шагов к доске. — Ты точно дурак! — без язвительного тона, а лишь с причудливым хохотом воскликнул он, сгибаясь к своим ногам. — А что не так? — Сал осмотрел белый листок с надписями, а потом как охнул и засмеялся в унисон с Трэвисом. — График дворников! — вслух прочитал он, поджимая руки к лицу. — Я что сказал твоей маме… — Что ты один из тех дворников, убирающихся по утрам на этой улице между частными домами, — смеялся Трэвис, еле-еле успевая дышать. — Я уверен, что она знает, кто ты такой. И сидит сейчас с чашкой ромашкового чая, пытаясь понять, почему её сын притворялся муравьём, а парнишка с протезом устроился убирать мусор во дворах. — Голос его совсем съехал, становясь тонким и даже писклявым. Он пытался прокашляться, но смешинка застряла в горле, искажая всё вокруг. Трэвис как будто принял наркотики и теперь летает в потусторонних мирах, где можно громко ржать, стоя напротив своего дома. — Да-а! Ты муравей. А я точно похож на дворника, — саркастично выдал Сал, всё ещё хихикая с ситуации. А потом он схватил Трэвиса за руку и серьёзно прошептал. — Давай свалим уже, а? — Конечно, давай свалим, дворник. Видимо учителя были о тебе правы, — а Трэвис не вырвал руку из хватки. Он даже не ощутил её. Она была по-особенному тёплой, будто бы ладонь Фишера всегда находилась на его коже. Будто её прилепили клеем моментом. Хотелось, чтобы так оно и было. Чтоб навсегда прилепить к себе это голубое чудо! Надеюсь, что это не звучит, как извращение, потому что Трэвис не извращенец. Отбежали они от дома быстро. Даже не заметили, как держались за ручку вплоть до остановки. Трэвис определённо запомнит это двадцать первое июля. И плевать, что до приезда Ларри чуть больше недели. Плевать, что в августе их связь разорвётся. Главное, что сейчас он чувствует тепло его кожи… И хочет больше. Трэвис — не извращенец! Он хочет больше тепла, но не интимного, ведь лишь от пошлой мысли его кожа заливается постыдной краской. Запретное навсегда останется для него под замком. Но то, что можно… Так это объятия? Объятия приятны, и куда более интимны. Как-то Фелпс где-то прочитал, что обнимая человека, мы хотим запихнуть его к себе в сердце. Правда сначала Трэвиса смутила эта фраза. Во-первых, ванильно. Во-вторых, отсутствие сердца вызвало обиду. Но сейчас, смотря в хрустальные глаза Салли… суть не в том, что один его глаз действительно искусственный и хрустальный, но из этого можно сделать шутку, поэтому делайте… Трэвис захотел прижать парня к себе. Настолько близко, насколько это возможно. Просто прижать на минуту, две, десять, двадцать… Ладно, это уже слишком. Пяти минут достаточно. Главное, чтобы чувствовалось, как поднимается и опускается грудь Фишера при дыхании. Главное, чтобы он был рядом. — Ладно, — смех Салли наконец-то сошёл на нет. — Иди домой, я всё понимаю. — Уже уходишь? — Ну да, пора бы, — кивнул он. А солнечные лучи от заката обвили его тело. Или это он стал солнцем. Настоящим тёплым солнцем с голубыми волосами и не остро-электрическими, а нежными, будто бы хрустальными глазами, куда хотелось смотреть вечно. — Обнимемся? — смело выговорил Трэвис, а потом смущённо замялся. — На прощание. — Да, конечно! Ты чего? — улыбнулся Салли, протянув к парню раскрытые руки. И Фелпс, затаив дыхание, бросился в объятия Фишера. Подбородком он прижался к его плечу, а руками обвил спину, сжимая тело так, словно ослабь он хватку хоть на секунду, то больше никогда не сможет прикоснуться к парню. Будто бы они в какой-то мелодраме, где главные герои в последний раз прощаются в аэропорту, потому что один из них уезжает покорять Нью-Йорк. Жмутся друг к другу. Качаются из стороны в сторону. А дыхание становится одним целым. Общим. Это что-то интимнее секса. Что-то на доверительном и нежном. Не как у друзей. Трэвис сам не ощущал объятия Салли. Они явно были, ведь его короткие руки гладили Фелпса по спине. Но воспоминаний это никаких не оставит. Потому что Трэвису плевать. Главное, что Трэвис обнимает. Главное, что Трэвис любит. — Спасибо тебе, Салли. Спасибо, что так добр ко мне. — Эй, — Сал мило засмеялся. — Ну, ты чего? Всё хорошо. Мы же друзья. — Ты правда считаешь меня своим другом? — осторожно уточнил Трэвис, с закрытыми глазами прижимаясь к Фишеру. — Я при тебе протез снял, — напомнил Салли, мягко ударив Трэвиса по затылку. — Конечно, мы друзья, я же люблю тебя, чувак! — слова его прозвучали воздушно. Вряд ли кто-то с нормальной самооценкой захотел бы услышать чрезвычайно нужные слова в контексте френдзоны. Но не Трэвис. На самом деле, Трэвис знает конец их истории. Он знает, что не заслужит больше, чем обычную дружбу. Но его сердце не ломается. Он и за это благодарит Бога. — И я люблю тебя, Салли-Кромсали, — искренне признаётся Трэвис, говоря о совершенно другой, запретной любви.

I don't wanna seem the way I do But I'm confident when I'm with you Lately, all I feel is bad and bruised Tired of tripping on my shoes But when he loves me, I feel like I'm floating When he calls me pretty, I feel like somebody Even when we fade eventually to nothing You will always be my favorite form of loving