Между двух миров

Ядвига Петровна       Вечером того же дня в избушке на курьих ножках состоялся военный совет, состоящий из Бабы Яги (одна штука), Кота учёного (одна штука) и Змея Горыныча (одна в третьей степени штуки). Весь наш дружный коллектив уселся за большим круглым столом на кухне и, попивая сладкий чай с малиновым пирогом, великую думу думал.       — Ядя, дура ты у нас, конечно, — в перерывах между заглатыванием хлебобулочных изделий вещала правая голова Горыныча.       Сижу молчу, ибо сказать в своё       оправдание нечего. Мне бы сидеть тихо-спокойно в какой-нибудь дыре и молиться светлой богине, чтобы гвардейцы огненного короля не нашли. Вот только парадокс: гвардейцы беглянку именно в лесах, да на болотах искали. Никому и в голову не могло прийти, что у меня хватит наглости поселиться в Мышкине.       — Сколько раз просили, сиди на попе ровно, не высовывайся! — пискляво подхватила левая голова. — А тебе геройствовать приспичило!       Если бы у левой головы Горыныча была возможность метать молнии взглядом, то моё тельце давно постигла бы участь курицы в Новый год.       — Не отвяжется теперь от тебя! — это опять правая. — Тьфу, дурында!       Три головы для неопытного зрителя выглядели, конечно, жутковато, но я уже бывалая, привыкла. Да и сам змей образ «хорошего парня» производил с большой натяжкой. Огромное чешуйчатое тело заполняло собой почти все свободное пространство, а хвост вообще с трудом в избушку залезал. Про головы и вовсе молчу, тут только главная в адеквате — левая и правая гадины редкостные.       — И без того понятно, что дурында, делать-то теперь что? — тяжело вздохнул Кот.       Обидно. От котяры вообще не ожидала. Уголёк, который в начале вечера яро меня защищал, быстренько переметнулся на сторону оппонента и теперь вместе с левой и правой головой ругался на такую бестолковую меня. Кругом одни предатели.       Ругались, по правде сказать, действительно за дело. Елена, будь она трижды неладна, не теряла надежды найти непутёвую младшую сестру.       Сколько себя помню, нас всегда сравнивали и сравнение это было отнюдь не в мою пользу. Леночкой всегда и все восхищались, идеальная во всем старшая сестра. У неë, помню, всегда прямые, идеально лежащие волосы, кожа бледная, будто фарфоровая, с тонкими нитями синеватых вен. А у меня взрыв на макаронной фабрике вместо прически, яркий румянец и россыпь веснушек на вздëрнутом носу. Рядом поставь — никто никогда не догадается, что сестры.       Лучшие игрушки, внимание учителей и родителей всецело отдавались ей одной. Иногда действительно казалось, что маменька и папенька просто не помнят о существовании второй, менее талантливой и отнюдь не идеальной дочки. Пока Лена учила вальсы и книксены, упивалась женскими романами и светскими вечерами — одним словом, делала всё, что положено хорошей дочери и будущей королеве, — меня занимали совсем другие вещи. Я препарировала лягушек в саду и, сбегая от охраны, носилась по городу с дворовыми мальчишками. Нет, неучем меня назвать сложно. По общим предметам оценки были куда лучше, чем у Ленки. А вот по «основам лести», «лицемерия» и «высокомерия» оставалась аутсайдером.       — Ядя, ты чего притихла? — Горыныч ласково, по-отцовски, погладил меня по плечу. — Ты не серчай, маленькая, мы же за тебя беспокоимся. Елена же серьезно намерена найти беглянку. Хотя один бес знает, зачем. Сидела бы на троне своём и сидела, чего к тебе лезть-то?       Ответ на его вопрос знали только два человека во всем королевстве, и они явно бы не посвятили в эту тайну кого-то ещё. Несмотря на всеобщее обожание Лена выросла далеко не глупой и на удивление доброй девочкой. Она часто принимала участие в моих глупых авантюрах и нередко защищала перед родителями, делилась куклами, тайком пробиралась из своей комнаты и пела колыбельные, если мама вдруг забывала зайти ко мне перед сном. Все детство домашние называли меня «хвостик ее высочества», куда она туда, и я.       Неразлучны.       Слезы защипали глаза, предупреждая, что вот-вот накроет истерика.       — Ядь, ну ты чего? — заволновалась правая голова.       — Ну перегнули чуть-чуть, чего реветь то? — вклинилась левая. — А ну, заканчивай, избушку затопишь. Где мы тебе новую жилплощадь найдем?       Была у змея одна странная слабость — он на дух не переносил женских слез. Стоило пустить слезу, и от страшного злобного Горыныча и следа не оставалось. Все три головы разом терялись и вообще плохо понимали, что им нужно делать в такой ситуации.       — А чего вы накинулись? — не желая раскрывать истинных причин своего состояния ответила всхлипывающая я. — Сама знаю, что дура, а былого не вернёшь.       — И то верно! — Кот запихнул в рот кусочек пирога. — Значит, думать нужно как от ирода избавится.       — Не о том думаете, — Горыныч пустил из ноздрей струйку пара, что говорило о высшей степени задумчивости. — Папоротник вот-вот расцветёт. Не к добру появление мага. Таких как этот ваш Кощей просто так не отпускают: или вперёд ногами выносят, или до старости в тайной канцелярии держат, третьего не дано. Не верю я в эту липовую сказочку, что в отставку его отправили.       — Думаешь, за цветком? — по спине пробежался холодок.       — Не удивлюсь.       Вот теперь стало действительно страшно.       В стародавние времена все существа были едины. Люди, нелюди и маги жили в мире и согласии, отсюда и русские народные сказки, ведь и не сказки это вовсе — чистая правда. Мир был огромен и в каждой его пылинке текло волшебство. Бабки Ёжки стали хранителями это мира. Так было до войны… страшной кровавой и никому не нужной, кроме Сирина — получеловека-полуптицы, чьи сладкие речи сгубили равновесие и поселили в светлый мир тьму. Он начал войну, в которой не оказалось ни победителей, ни проигравших. Всех представительниц ягушинского племени перебили, некому стало хранить спокойствие. Тогда сильнейшие роды четырех стихий приняли решение спасти хотя бы часть родного мира. Они создали заклинание, поделившие нас на две части: магии и техники. На стыке и есть грань миров. Равновесие, которое отныне и навеки стало моим долгом.       Бабки Ёжки больше не рождались, ими становились.       Каждый год на праздник Ивана Купалы вся сказочная нечисть всю ночь несёт дозор. Цветок распускается между двух миров. В листьях, похожих на крылья орла, поднимается цветочная почка. В полночь она с треском раскрывается, и появляется огненный цветок, озаряющий все вокруг, при этом раздается гром и сотрясается земля.       — Значит, отравим. Цветок он не получит.       — Воинственная моя, перед тем как травить, сначала проверь, по нашу ли он душу, а то потом неудобно получится, — ехидно посоветовала правая голова.       М-дям, проверить нужно. Обязательно нужно, а потом вытолкать эту костлявую морду из моего города туда, откуда он явился.