Поцелуй

      Гречкин гнал, 200 км, по сырым Питерским улицам. Красное авто, словно метеорит, за доли мгновения, пролетало мимо прохожих.       Лёша до сих пор не привыкший, жался к подголовнику, зажиточных кресел. Спустя столько времени... Спустя столько Гречкина!, ему всё ещё было страшно. Конечно ни как в тот день, когда он потерял единственного близкого человека. Но даже преобретя его вновь, в лице, столь ненавистного Гречкина, он не мог до конца отпустить страхи прошлого. Иронично как-то всё обернулось.       С большим трудом, оторвав худосочную, чуть ли не полупрозрачную руку, он потянул её к коробке передач. Тонкие пальцы, терялись в рукаве, великоватого, Кирилленого джемпера. Он перёплёл свои пальцы с чужими, длинными, костлявыми, холодными.       Кирилл не смотрит. Он знает, что Лёша не готов ко взглядам, не готов к разговорам. Он понимал, что юноше настолько неловко, что он едва не выпригывает из машины. Он просто переплетает пальцы в ответ. Большим пальцем, нежно поглаживает шершавую руку. Надо бы ему, подарить крем, дорогущий такой. Хотя этот сердабол, наверняка отдаст его, какой-нибудь девочке.       Лёше от поглаживании, делается так хорошо. Будто из недр желудка, поднимаются облака тепла, заполняя всё тело. Но всё быстро оседает, при виде привычных улиц. Ну вот, ещё пару минут и они будут у детдома. Точнее у той точки, где они решали, можно безпалевно высаживать Лёшу. Надо сказать... Так боязно, так сложно. Как когда учительница начинает подходить ко всем, для проверки домашнего задания. А ты не сделал. Это чувство неизбежность в прекрасном сочетание со страхом. . Так боязно, так сложно... Но надо. Надо, Лёшенька, надо! — Остан-кхм, останови тут пожалуйста — Чёрт! Дурацкий хрип! Дурацкая дрожь в голосе, как будто сейчас разрыдаешься, а теперь и правда хочется рыдать.       Кир смотрит, на него немного непонятливо. Можно же ещё проехать, или чё ему в кайф пешком ходить? Но он не перечит. Привычка перечить, рядом с Лёшей отсыхала. Хотя в этом едва был смысл. Лёша под выборами Гречкина применался, как трава под ветром и пойдя Кирилл, против воли Макарова, тому бы едва понадобились бы силы, что бы склонить его, к своему решению.       Машина сворачивает в какой-то двор, что бы остановиться там. Кир переводит взгляд на Лёшу, смотрит выжидающий, непонимающе. Он видит волнение, младшего, буквально чувствует его. Нельзя давить! Надо ждать! Но дюбопытство так и скребё-ё-ёт изнутри — Чё маршрут поменяли? — Он честно пытался... У него честно не получилось.       Лёша гипнотизирующий бардачок, вдруг срывается с места, чуть ли не падая на Гречкина. Худые ручёнки операются в сильные плечи. Глубоко вдохнув он целует Кира. Так неумело и нелепо, зачем-то, по лягушачьи надувая щёки.       Кирилл потерялся... Это был первый поцелуй! ИХ первый поцелуй! И не важно, что трусливый лягушонок, уже оторвался от остроносого лица, весь красный и запыхавшийся, как после марафона. Гречкин, всё ещё был в моменте. Он как патока растекался по мыслям о том, какой же это акт доверия, какой пик взаимности, к его долго созревавшей любви! Вот сейчас они заживут, взлетят прямо с этого пика в седьмые небеса!       Из блаженства его вырвали звуки того, как Макаров нервно дёргает за ручку двери, в четных попытках её открыть. Ну уж нет! Длинные руки, как в фильмах ужасов настигают горе-побежчика, перехватывают и тянут обратно, к себе. А Макаров не может даже сопротивляться. Весь его план накрылся медным тазом! Он так долго взращивал в себе смелость на этот ход, что бы зудящему желанию было куда вырваться! И он должен, нет, ОБЯЗАН БЫЛ, по всем известным и неизвестным законом физики, химии и биологии, свалить в закат после этого поцелуя! Что бы лежать в своей комнате, зубами к стенке и на физическом уровне чувствовать, как весь стыд и недоумение от этой ситуации, месятся в смертельной схватке со всеми тёплыми чувствами, которые Кирилла угораздило у него вызвать. Но нет! Каюк...