Verona sta aspettando!

Улицы города представляли собой грязные дороги, где прохожие задыхались от пыли, где дамы, пройдясь в длинных платьях, были вынуждены стирать подолы юбок, а дети, игравшие днями на пролет и валявшиеся в пыли, получали нагоняй от матушек, которым приходилось сдирать корки грязи вручную. Улицы Вероны, узкие, каменные, часто пустовали. Весь народ собирался на площади у фонтана, в публичных домах или трактирах. Улицы местные жители не любили. Выстроенные небольшие домики загораживали обзор, от чего можно было нарваться на грабителей, не имея возможности сбежать, можно было попасть под сброс из окон нечистот, от которых вонь стояла по всему городу. Улицы города были своеобразным лабиринтом, где легко можно было затеряться приезжим или пьяным. Улицы Вероны были каменными, холодными зимой, мокрыми в дождливое время, горячими летом. Осенью они пахли сыростью, мхом, плесенью, а весной — грязью, что осталась под растаявшим снегом. Улицы города были кругами Ада, и это сравнение вполне подходило всему, что находилось в Вероне. Верона красива, богата. Она была окружена пышным лесом с дичью, озером с рыбой, холодными и темными гротами. Верона была красивым городом с красивыми людьми: мужественными мужчинами, высокими, накаченными и тощими — на любой вкус, а женщины каждая красавица писанная. Люди Вероны были умными и глупыми, сильными и слабыми, молодыми и старыми, ловкими и неуклюжими, веселыми и серьёзными. Город был красив зимой, укутанным снежным одеялом, весной — оживающим, летом — цветущим, осенью — золотым, огненным, как солнце. Приезжие называли Верону Парадизом, и лишь местные жители брезгливо хмыкали на это сравнение. Верона не была Раем, местные это знали. Они знали, что это некрасивый город, прогнивший, погрязший в крови, похоти, боли и смерти. Веронцы знали, что и они не были красивыми. Не были красивыми и дома, лес, озеро и грот. Верона была Адом на земле, из которого невозможно выбраться. Кто попал в Верону, привык к ней, оставался там до конца своих дней. И как бы человек ни хотел выбраться из него, он не мог. По улицам Вероны текла кровь людей: женщин, мужчин, детей и стариков. Знати и простолюдин. Верона тонула в телах мертвых. Улицы города были свидетелями многих событий. Они видели, как мужчины насиловали девушек, видели, как женщины избивали друг друга и как мужчины лишались жизни. Они видели лишь две семьи: Капулетти и Монтекки. Два клана вырезали друг друга, изливались злостью и ненавистью. И никто не помнил ныне тех причин, что послужили поводом раздора. Сотню лет она длилась и еще сотню продлится, а ненависть людская будет передаваться от одного поколения другому через кровь их семей. Улицы Вероны наблюдают за этой враждой, следят за каждой победой и проигрышем, горюют над каждой смертью и празднуют каждое новое рождение. Улицы Вероны не спят…

***

Ясное утро поздней весны припекало. Стоял полдень, жители занимались своими делами, пока дети играли меж собой, затевая драки с кровными врагами. Тибальт всегда считал себя выше уличных потасовок между сверстниками и, как правило, относился к ним с высокомерным пренебрежением. Ведь его растили как истинного воина и будущего защитника семьи Капулетти, которому не к лицу дни напролет носиться по нагретым солнцем веронским крышам, в любой момент рискуя поскользнуться на покатой черепице и свалиться на лоток какой-нибудь торговки овощами. Или, того хуже, в лужу нечистот, выплеснутых из окна ближайшего дома прямиком на брусчатку. Впрочем, даже перспектива последнего варианта развития событий грела душу куда больше вероятности попросту свернуть себе шею на потеху проклятым Монтекки, которые, несомненно, испытали бы безграничный восторг от столь легко доставшейся им победы над без посторонней помощи устранившим себя врагом. Но, как водится, у любого правила есть ряд исключений. И в тибальтовом случае это исключение звалось Меркуцио. Невысокий для 10 лет мальчишка с зелеными, как изумруд, глазами, пышными кудрями темных волос, цвета каштана, улыбкой до ушей, тощего, но не больного. Он был, как казалось Тибальту, везде и всегда. Где бы ни оказался Тибальт, он сталкивался с наглой усмешкой, блестящими глазами и громким голосом мальчишки. Чертов герцогский племянничек, свято верящий, что благодаря родству с самим Принцем ему дозволено все и даже больше, а ежели и не дозволено, то в результате все равно сойдет с рук. Тибальту хватило бы и знания того, что неугомонный Скалигер, приехавший в Верону всего два года назад, руководствуясь лишь ему самому известными убеждениями, примкнул к рядам Монтекки, принявших его с распростертыми объятиями, чтобы незамедлительно записать того в неприятели, но юный Капулетти и дальше продолжал бы презрительно коситься в сторону закадычной троицы, при этом не допуская и мысли о том, чтобы марать о кого-то из них руки, если бы по иронии судьбы не по годам острый на язык Меркуцио не выбрал именно его объектом своих постоянных издевок и насмешек, сносить и проглатывать которые для Тибальта в скором времени перестало представляться возможным. Казалось, даже самые отпетые сорванцы Вероны замирали в благоговейном трепете каждый раз, когда знойный воздух узких улочек разрывал высокий голос Скалигера, отпускающего очередную колкость и тут же давящегося ею в отчаянной попытке вновь вспомнить, как дышать после того, как тяжелый кулак Капулетти прилетал ему ровнехонько в лицо, разбивая нос и губы и заставляя захлебываться кровью и собственным смехом. Однако, к чести Меркуцио, бегал тот на зависть хорошо, так что подобное моральное удовлетворение Тибальту испытывать удавалось нечасто. Меркуцио позволял себе слишком многое уже с юных лет, не зная, когда лучше прекратить и остановиться, не зная, кого лучше не трогать. Он был, как ветер, быстр, звонок, как гром, красив, как фарфоровая куколка. И вопреки своему хрупкому виду, он бросался в каждую драку, не задумываясь о последствиях, не задумываясь, что силы не равны. И Тибальту казалось, что думать Скалигер не любил или не умел в целом. Мальчишка редко когда бывал один, он, как главные потребности человека: еда, вода и сон, — всегда был в компании двух Монтекки. Неразлучная троица: Ромео, Бенволио и Меркуцио. Они вместе подбрасывали слугам дома Капулетти в спальни жаб, вместе воровали из сада яблоки, вместе гоняли других мальчишек враждующей семьи, но только Меркуцио задирал Тибальта, испытывая немыслимый восторг, когда Тибальт, объятый злостью и яростью, несся за хохочущим племянником Эскала по городу, не в силах его догнать. Для Меркуцио стало нерушимой традицией, выйдя на улицу, найти зорким взглядом красную рубашку и, не заботясь о безопасности, швырнуть в него горсть земли, крикнуть что-то в спину или иначе привлечь внимание врага. Сейчас улицы Вероны наблюдали, как трое друзей с еще несколькими ребятами из рода Монтекки, толпой гоняли 4 мальчишек из семьи Капулетти, и нельзя сказать, что это был нечестный бой или драка, скорей шалость, ведь только вчера эти же Капулетти с другими ребятами из «красных» гоняли монтекковских детей. Ничто не предвещало беды в этот послеполуденный час, когда солнце так ласково касалось неспешно бредущего без всякой цели по направлению к городской площади Тибальта. Вот только недостаточно крепкая шнуровка на сапоге так не вовремя развязалась, тем самым вынудив мальчишку присесть на ступени одного из домов, дабы исправить ситуацию. Когда с этим было покончено, Тибальт запрокинул голову, довольно улыбаясь и едва ли не мурча от умиротворения. Пожалуй, выкрикнутое однажды Меркуцио в запале оскорбление «кошачий царь» попало прямиком в яблочко. Впрочем, долго нежиться под теплыми лучами ему не позволили. Откуда-то из переулка выскочила целая ватага гомонящих юных представителей обоих семейств, и Тибальт даже с закрытыми глазами мог поклясться, что знает, кто находится во главе сего беспредела. Меркуцио моментально выцепил взглядом знакомую фигуру и, совершенно не беспокоясь о последствиях, сменил траекторию бега по направлению прямо к луже, что не успела высохнуть под горячим солнцем Италии. Мальчишка, гаденько улыбнувшись, быстро прошлепал по грязной воде, разбрызгивая ее. — Тиба-а-альт! — прокричал Скалигер, дополнительно привлекая к себе внимание Капулетти. Меркуцио приостановился, с довольным видом оглядел свою работу, и вприпрыжку побежал дальше. На лице и одежде Тибальта осели мелкие грязные капли. Резко распахнув глаза, Тибальт успел заметить, как обладатель завидной кудрявой шевелюры, заливаясь смехом, скрывается в соседней подворотне, и, немедленно вскочив на ноги, кинулся вдогонку, не обращая внимания на заляпанные грязью сапоги и штаны. Сегодня Скалигеру совершенно точно не удастся уйти от него безнаказанным, уж это Тибальт мог ему гарантировать. Меркуцио никогда не смущало, что особам из такого знатного рода как он, не следовало вести себя так взбалмошно и дико, бегая по улицам целыми днями на пролет и влезая с друзьями в драки. Виной тому его жизнь: Эскал никогда не готовил мальчика на правление Вероной, после смерти своих родителей ребенок, в большей степени, был предоставлен сам себе, тем не менее у него было все, что тот не пожелал. Принц баловал мальчонку дорогой одеждой, украшениями, оружием, откупаясь тем самым за неименем времени и умением общаться с детьми, коих он сам не имел. Это и сыграло роль в характере Скалегера: он был очень самовлюбленным, наглым и дерзким, зная, что ему все сойдет с рук. Но ради друзей Меркуцио готов был и жизнь отдать. Он часто лез в драки, защищая Ромео и Бенволио, и ему слишком часто приходилось чувствовать вкус поражения. Ни в рукопашной, ни в фехтовании он не блистал, ибо все тренировки превращал в шутки и фарс, но от природы обладал хорошей пластикой тела и ловкостью, не говоря про быстроту, по этому Меркуцио часто удавалось увернуться от ударов. Мальчик бежал позади своей компании, неспешно нагоняя их, как услышал позади себя тяжелые шаги, преследующие его. Парень широко улыбнулся, не поворачиваясь, прекрасно понимая, кто это. Однако желание посмотреть в злое и запыхавшееся лицо врага пересилило, и Меркуцио обернулся, демонстрируя белый ряд зубов: — О-о-о! Кошак! Решил поиграть? Ахах! Ну догони, — дерзко крикнул Скалигер, ускоряясь. Стук подошв гулким эхом, будто в колодце, отдавался от стен, кажется, тем самым только подгоняя Меркуцио и заставляя прибавить скорость. Того и гляди нырнет в один из проулков на очередной развилке, затаится, а там уже ищи свищи, днем с огнем не сыщешь. Однако сегодня капризная и крайне непостоянная Фортуна была на стороне отнюдь не своего любимчика Скалигера, а ругающего того на чем свет стоит Тибальта. Вот только когда спасаешься от погони, надо смотреть вперед, но Скалигер вернул взгляд на дорогу слишком поздно. Улицы города наблюдали, как Мальчишка впечатался лицом в кого-то впереди и упал на пятую точку прям на пыльную каменную улицу, пачкая штаны фиолетового цвета и жмурясь от жёсткого приземления.  — О-о-ой… — Меркуцио потер нос и лоб, поднимая голову и смотря, кто же встал у него на пути. Ожидаемо, мальчишка из Капулетти, решивший помочь Тибальту наподдать надоедливому Меркуцио. Он стоял с довольной, гордой улыбкой, сложа руки на груди и смотря вниз на «фиолетовое чудо». Меркуцио совершенно не ожидал такого столкновения и напрочь забыл про погоню. Тибальт уже почти отчаялся нагнать герцогского племянника, припустившего с такой прытью, что только пятки сверкали, да к тому же еще и явно надеявшегося скрыться в переплетении узких веронских улиц, представлявших собой самый настоящий лабиринт, образованный домами, стоящими почти вплотную друг к другу, так, что при желании, высунувшись из окна, можно было запросто пожать руку соседу, живущему напротив. И когда Меркуцио, упиваясь своей вседозволенностью и безнаказанностью, даже на бегу умудряясь, не обращая внимания на сбившееся дыхание, выкрикивать очередные дерзости, и не утруждая себя необходимостью хоть изредка глядеть под ноги, со сдавленным криком распластался в пыли, Капулетти не смог отказать себе в гаденькой усмешке, уже неспешно переходя на шаг и останавливаясь около поверженного недруга. — Так-так-так, кто тут у нас? Монтекковский прихвостень собственной персоной! Что, щенок, добегался? — ласково проговорил Тибальт, склоняясь над Скалигером и упираясь острым коленом тому в часто вздымающуюся грудь, не давая подняться. Юный Капулетти задумчиво вглядывался в загорелое лицо Меркуцио, на котором вновь начинала расцветать издевательская белозубая улыбка. — Считай, что в этот раз тебе просто повезло, дорогой Тибальт. Просто лег отдохнуть, сейчас встану и побегу дальше, — Скалигер попытался спихнуть с себя колено Тибальта, но у него не получилось. Темные кудрявые волосы разметались по пыльной дороге, ему придется тщательно и долго вымывать из них мелкие песчинки. И почему Меркуцио их не сострижет? Ведь совершенно не удобно, да и странно для юноши иметь шевелюру, о которой мечтают девушки. Но главное, это неудобство, они вечно путаются, дают врагам возможность оттаскать племянника Принца за эти локоны по всей площади, что случалось не единожды. Наверное, всему виной его упёртость. Блуждающий взгляд серых глаз Тибальта наткнулся на мальчишку Капулетти, столь кстати оказавшегося на пути не в меру ретивого Меркуцио. — А ну брысь отсюда! — Голос Тибальта звучал хрипло, сердце заполошно колотилось о ребра, не позволяя толком отдышаться, но это не мешало ему по-прежнему выглядеть угрожающе, даже для своих. Поэтому парнишке не пришлось повторять дважды, коротко кивнув, он поспешил убраться подальше, оставив неприятелей наедине. Казалось, что Меркуцио не обратил на это ни малейшего внимания, продолжая сверлить Тибальта взглядом зеленых глаз. — Не страшно? Вижу, что нет. — Колено надавило сильнее, впрочем, Тибальт не стремился причинить противнику боль, разве что так, доставить легкий дискомфорт и дать понять, на чьей стороне преимущество. — Хотя я бы на твоем месте боялся. Боялся, что мое терпение не безгранично и именно сейчас по совершеннейшей случайности ему может прийти конец. И тогда я непременно укорочу твой чересчур длинный язык. Уверен, мне за это даже спасибо скажут. — Капулетти ничуть не заботило, что он позволяет себе столь непочтительное обращение с родственником самого Принца. Он прекрасно знал, что гордость Меркуцио никогда в жизни не позволит тому признаться в собственной слабости кому бы то ни было, тем более — своему дяде. — А чего мне бояться? Одинокого и брошенного всеми кота? Ти-и-иба-а-альт, — протянул Скалигер, продолжая широко улыбаться — мы оба знаем, что ты меня не убьешь, иначе тебе будет слишком скучно в Вероне. Дышать становится труднее. Они один на один. Ромео и Бенволио с другими ребятами убежали, но вскоре должны заметить свою пропажу и начать искать. Успеют ли они до того, как Скалигер и Капулетти вцепятся друг другу в волосы и как кот с собакой начнут кататься в пыли, стараясь расцарапать друг другу лицо? Сколько раз это было и сколько еще будет. И Меркуцио никогда не будет кричать о помощи, никогда не будет молить о пощаде, он слишком для этого горд, и все удары будет встречать с усмешкой и едкими колкостями. Глядя на Меркуцио, умудрявшегося даже лёжа в пыли и грязи и невзирая на свое крайне незавидное положение ломать перед неприятелем нечто, весьма отдаленно напоминающее одновременно комедию, трагедию и ещё что-то, чему сам Тибальт затруднялся дать какое-либо определение, причём и первое, и второе, и третье выходило у него из рук вон плохо, Капулетти лишь невероятным усилием воли удерживал себя от соблазна уже ставшим привычным движением разбить кривящиеся в ухмылке губы, продолжающие шептать очередную нелепицу. Или хотя бы намотать на кулак прямо-таки напрашивающиеся на это спутанные локоны, так, чтобы тот не сумел сдержать болезненного стона. Что угодно, лишь бы заставить проклятого Скалигера умолкнуть. Интересно, не болит ли у Меркуцио голова от самого себя? Потому что у Тибальта от нескончаемой трескотни и режущих слух истеричных ноток в голосе Меркуцио ощутимо заломило виски. Он провел тыльной стороной ладони по лбу, стирая выступившие капли пота и убеждая себя, что ударить Скалигера именно сейчас, когда у того не хватает сил даже отпихнуть от себя Тибальта, будет по меньшей мере бесчестно. И сил у Меркуцио и правда не было. Юноша отчаянно пытался вылезть из-под коленки блондина, брыкаясь ногами и недовольно сопя, хмурясь, показывая всю свою серьезность и негодование, пока противник о чем-то задумался. Когда тот вернул свое внимание на Скалигера, мальчишка беззаботно и даже довольно улыбнулся, прекращая попытки бегства. Понятие о чести у юного Капулетти отличалось своим своеобразием. Ему с детства внушали, порой не только на словах, но и с применением куда более действенных воспитательных методов, что единственная честь, которая у него есть и должна его хоть сколько-нибудь беспокоить, — это честь семьи, за которую Тибальт с малых лет был готов перегрызть глотку любому. Однако в случае с Меркуцио кошачий царь не единожды замечал, что тот никогда не позволял себе насмехаться над семейством Капулетти, ограничиваясь издевками в адрес его отдельно взятого представителя. Видимо, кое-какой инстинкт самосохранения у щенка все же имелся. — Поднимешься, когда я тебе разрешу, — прошипел Тибальт, наклоняясь практически вплотную к Скалигеру и обжигая его висок прерывистым дыханием. — Мой милый Меркуцио, даже у самого одинокого кота всегда при себе клыки и когти. А что есть у тебя кроме того яда, которым ты только брызжешь без толку, не способный отравить? — У меня есть шарм, обаяние, ловкость, ум, продолжать? — Гордо и самодовольно перечислял племянник Эскала, но затем зашипел, откидывая голову назад и своими руками хватаясь за руки блондина, когда Капулетти все же не смог отказать себе в удовольствии запустить пальцы в шевелюру Меркуцио, оттягивая назад смоляные кудри и тем самым заставляя его запрокинуть голову. Теперь Тибальт смотрел в глаза цвета неспелого крыжовника и всей душой надеялся, что мелькнувшие в их глубине искорки страха — не игра света и его воображения. — Гад, пусти! — Крикнул мальчик, отчаянно извиваясь под чужим весом. Спустя пару минут задумчивого созерцания Тибальт наконец соизволил отпустить судорожно хватающего ртом воздух герцогского племянника, рассудив, что хотя безнаказанно издеваться над ним, оставляя по всему телу ссадины, ему никто не запрещает, но если он ненароком придушит Скалигера, свалить на то, что так оно и было, вряд ли удастся. — Вставай. Я не дерусь с лежачими… И безоружными, — зло бросил Тибальт, поднимаясь на ноги. Когда ничего не препятствовало дыханию, ничего не ограничивало его телодвижения, глаза Меркуцио заволокло пеленой, он резко вскочил на ноги и с криками накинулся на Капулетти, хватая его за волосы и вместе с ним падая обратно на землю. Ещё одним несомненным достоинством Меркуцио являлась способность царапаться почище всякой кошки. В этом Тибальту довелось в очередной раз убедиться, когда с неожиданной прытью вскочивший на ноги мальчишка без всякого предупреждения кинулся на Капулетти, увлекая следом за собой обратно на брусчатку, даром, что Скалигер был почти на две головы ниже, да и в целом уступал тому по габаритам. Спустя мгновение оба недруга катались по земле, осыпая друг друга градом тумаков и оскорблений. В глазах у Тибальта потемнело от ярости, кровь прилила к бледному лицу, в горле скребло от пыли, да к тому же то и дело приходилось отплевываться от так и норовивших забиться в рот растрепавшихся кудрей Меркуцио. Тот, в свою очередь, словно клещами вцепился в куртку Тибальта, так что стряхнуть его не представлялось возможным. Дикие крики привлекли внимание взрослых. И в пылу драки племянник Капулетти не сразу почувствовал, как чьи-то сильные руки оттащили его от Скалигера, зелёные глазища которого метали молнии, так и норовившие испепелить противника на месте. Правда, к тому моменту, когда удалось разнять детвору, к Меркуцио подоспели друзья. Ромео и Бенволио оттащили разъяренного Скалигера, и, пока первый держал друга, племянник Монтекки, распинался перед Тибальтом, призывая того к миру. Бенволио был старше Меркуцио всего на год, но уже в столь юном, детском возрасте, он отличался особом человеколюбием. Он не любил лезть в драки, понимая, что им, совсем юным Королям Мира, грозит поражение практически в любом случае. В такие дни мальчику приходилось отчитываться перед тетушкой за разбитую губу у Ромео, и перед Эскалом за сломанный нос у Меркуцио. И Бенволио ненавидел это навязанное чувство вины за хрупкое здоровье кузена. Матушка Ромео слишком пеклась о сыночке, прося своего племянника приглядывать и оберегать его как зеницу ока. — Что, Скалигер, снова прячешься за спинами дружков? — с запалом выкрикнул Тибальт, безуспешно пытаясь высвободить запястье из железной хватки так некстати оказавшегося поблизости старшего брата Валенцио, до глубины души возмущенного неподобающим поведением младшего. На располосованную неприятельскими ногтями кровоточащую щеку ослепленный ненавистью юноша не обращал ни малейшего внимания. Масла в огонь подливал светловолосый Монтекки, со своими миротворческими проповедями прямо-таки напрашивающийся на пару-тройку отрезвляющих затрещин. Меркуцио в ответ кричал и рвался броситься обратно в неравный бой. Губу больно саднило, а на языке появился противный привкус меди. При каждом вздохе в рёбрах кололо, и Скалигеру было совершенно плевать на вероятность сломанных костей. И мальчишка гаденько улыбался, отмечая на руках Тибальта отметины от зубов. Меркуцио не брезговал и кусаться, стараясь защититься от не в меру, вопреки возрасту, сильного противника. Улицы Вероны почти каждый день наблюдали за бойней между этими двумя, наверняка представляя кудрявого малька мазохистом, раз тот лез на рожон. И Меркуцио совершенно плевать на испачканные дорогие костюмы, на царапины, ссадины и спутавшиеся в клочья волосы. Эти их ежедневные «традиции» уже стали привычными, стали частью жизни Веронских улиц и самих мальчишек. Юный Скалигер прекрасно знал, что, придя домой, дорогой дядюшка позаботится и о кровоточащих ссадинах, и о порванных рубашках. В конце концов, Эскал искренне и трепетно любил племянника, как никто, беспокоясь о его здоровье и благополучии. — Иди поплачься брату! — закричал зеленоглазый, пытаясь вырваться из хватки Ромео, пиная его и невольно царапая. И сын леди Монтекки доблестно справлялся со сложнейшей задачей ровно до тех пор, пока с балкона его дома не послышался обеспокоенный женский крик: — Ромео! Мальчики! Живо домой! — Под строгим возгласом и взглядом матушки Ромео вздрогнул, вытягиваясь по струнке и отпуская Меркуцио, который, по инерции, повалился обратно в пыль веронских улиц. — Вот ты и скатился, Скалигер! — Тибальт самодовольно улыбнулся в оскале, гордо выпрямляясь, словно вспоминая, что представляет свой род. Ромео и Бенволио коротко крикнув, что уходят, сорвались с места и стрелой понеслись в сторону своего дома. — Я хоть не позволил малолетке себя расцарапать! — крикнул Меркуцио, поднимаясь и разворачиваясь на каблуках, которые хоть чуть-чуть, да компенсировали его низкий рост, унессясь вслед за друзьями и заливаясь смехом. Тибальт зло фыркнул, утирая нос пыльным рукавом и размазывая кровь по лицу. Вдалеке удалялась тощая фигура в фиолетовом, размахивая спутанными кудрями, цвета кофе. И Тибальт знал, что завтра, когда оба залижут раны, они вновь сойдутся на улицах Вероны, и так день за днем до самого конца.