Дети пустого города

      Всю пару истории магии мы трое бессовестно проспали на задней парте, повалившись друг на друга. Мы и не пытались слушать Бинса, договорившись что один из нас запомнит тему, а потом мы все вместе почитаем про это в учебниках. Кинули жребий, кто будет запоминать. Выпало Рону. Он поставил условие, что зато будет сидеть дальше всех от Гермионы. Это оказалось предусмотрительно, ведь её уничтожающие взгляды, подобно струе, ледяного воздуха будили даже меня, а я сидел в середине. После урока Невилл откололся от компании, и пошёл куда-то, а мы с Роном сели на подоконник что бы переждать слишком тесный поток студентов       — Что по вашему будет если я не дам вам конспектов? — Зловеще спросила подошедшая к нам Гермиона, когда мы шли обедать.       — Мы завалим СОВ. — Мгновенно отозвался Рон. — Твоя совесть это выдержит, Гермиона?       — Получите по заслугам. — Парировала она. — Вы даже не пытались его слушать!        "Истинная правда", подумал я. Обычный наш урок истории магии состоял в том, чтобы страдать ерундою на протяжении сорока или восьмидесяти минут, временами записывая рандомную цитату из его речи, что бы потом применить её в сочинении и не получать выговор о том, что мы получаем информацию не на уроке, а значит "Определитесь уже, и если вы не собираетесь слушать нужные вам исторические факты, а предпочитаете черпать потенциально лживую информацию Мерлин пойми где, то убирайтесь из этого кабинета!!!". Зачастую мы забывались, и записывали слишком мало, и тогда на помощь приходила Гермиона. Мало того что она говорила нам тему и где про неё можно почитать после каждого урока, так ещё и в моменты когда мы записывали мало цитат Бинса она спасала нас конспектами. Она была единственным человеком в классе способным устоять перед усыпляющей силой профессорского голоса.       — Ещё как пытаемся! — Вознегодовал Рон. — Просто у нас ни внимательности твоей, ни сосредоточенности. И это не очень любезно знаешь ли, постоянно подчёркивать тот факт что ты умнее нас. Интересно что на обед? Умираю с голоду... — Попытался он переменить тему.       — Не говори глупостей... — Не купилась Гермиона, но выглядела уже куда более миролюбиво.        Мы стали накладывать себе еду. Небо-потолок над нами представлял собой завихрения пасмурных, серо-белых облаков. Как и утром. И улучшения погоды, либо настроения, в ближайшее время не предвиделось. Первокурсники покосились на меня, как на инопланетянина и отодвинулись подальше, только один улыбнулся нам. Я его немножко знал, это была причина моего конфликта с Теодором Ноттом. Его звали Алан, или, как мы его окрестили, когда он сказал нам, что именоваться полным именем не любит, просто Альк.       — Гарри, Рон, Гермиона, Невилл звал, говорит что хочет о чём то поговорить.        Это появилась, попрощавшись с подругой когтевранкой с её курса, Джинни.        Джиневра Уизли, Джин, Джи, мисс А-Ну-Отцепились-От-Моих-Веснушек-Хочу-И-Имею и просто Джинни была младшей сестрой Рона. Как и все братья, она была с ног до головы покрыта веснушками и рыжеволоса; а ещё сероглаза, тиха и нахальна. Да, в одном флаконе. Ей было тринадцать лет, рыжими (правда темнее волос) у неё были даже брови и ресницы, она постоянно собирала средне-длинные волосы в хвост, любила обувь с внушительной (в рамках разумного) подошвой и единственная из знакомых мне здесь девчонок носила в школе мальчишечью форму, перешедшую ей от братьев. Иногда она напоминала мне какого-то старого знакомого, но я никогда не мог понять кого.       — Во время обеда? — Тут же удивилась Гермиона.       — Агась. — Сообщила Джинни. — Почему-то не хочет объяснять в чём дело, говорит сначала привести вас. Весь из себя решительный.        Упс, — подумал я.       — Зовёт, значит что-то важное. — Встал я, понимая, что сам заварил эту кашу.       — Окей. — Дипломатично пожал плечами Рон. Встал глянул на Гермиону.       — А обед? Ты же сам сказал что...       — Какая разница? — Рон взял со стола в каждую руку по паре булочек с кунжутом, одну протянул мне, ещё две - Гермионе и Джинни. Я взял пятую, для Невилла, который тоже очевидно не успеет поесть, и мы все двинули за огненно-рыжим хвостом волос, по которым всех Уизли было легко распознавать в толпе.        Невилл ждал нас в коридоре на третьем этаже который на нашем первом курсе был запретным, а теперь его обходили стороной и показывали новичкам другие маршруты чисто по привычке. Здесь не то чтобы никогда не было людей, но они здесь появлялись редко. Плюсом к тому двери сюда были незаметны, и даже многие, кто слышал четыре года назад обращение Дамблдора о запрете появляться здесь, не знали где вообще это место находится, а забрести сюда случайно, если только ты не ищешь куда спрятаться (как мы на первом курсе), было невозможно. В общем коридор был идеален чтобы рассказать друзьям то, что посторонним ушам слышать не следует.       — Привет ещё раз, — поздоровалась Гермиона. — Что случилось?       — Ничего. Я просто... В общем, теперь вы узнаете почему я живу с бабушкой.        "- Гениальная подводка! Вот без лишних предисловий нахрен! Как всё вообще к этому пришло?".        "- Делает он, а стыдно мне."        "- Захлопнись.".        Ребята удивлённо моргали. Я пытался не заржать от абсурда ситуации, ведь это учитывая тему было бы мягко говоря... неуместно. Невилл вздохнул, и продолжил:       — В общем-то я мог просто дождаться удобного случая, но мне надоело бояться что об этом узнают и я решил сам всё рассказать. Они в больнице Святого Мунго. На постоянном лечении. Уже двенадцать лет.       — Больница Святого Мунго... Понял. — Рон покивал самому себе и явно мысленно заново прокрутил произошедшее перед кабинетом зелий.       — А что с ними случилось-то Невилл? — Спросила Гермиона осторожно. — И почему ты вдруг сказал об этом сейчас?       — Так вышло, что сейчас. — Кисло сказал Невилл и посмотрел на меня, я сказал:       — Они были мракоборцами. Не самая безопасная профессия и много кому можно перейти дорогу - ну и вот. Пять часов круциатуса. Я в прошлом году узнал от Дамблдора.       — Пожиратели? — Спросил Рон.       — А кто же ещё? — Ответил Невилл вопросом на вопрос. — Они думали у аврората есть сведения касательно того, куда изчез Сами-Знаете-Кто... Только имён я не знаю.       — Я знаю. — Сказал я. — Барти Крауч младший, Беллатриса Лестрейндж, Родольфус Лестрейндж, Рабастан Лестрейндж.        Я знал что перечислил точно. Эти имена засели у меня в памяти после разговоров с Дамблдором и Сириусом. Никто не спросил откуда они у меня. Все переваривали информацию.       — Крауч? — Изумлённо переспросил Невилл. — ТОТ? Который притворялся Грюмом?       — Тот. — Коротко ответил я.       — Интересно, — сказала Гермиона, — А Дамблдор действительно велел ему обучать нас непростительным заклятьям и их противодействию, или это была самодеятельность от получившего статус преподавателя пожирателя смерти?       "Да уж", подумал я. Хотя, скорее всего, без разрешения Дамблдора хотя бы на показ этих заклятий он бы не посмел учудить подобное. Показать студентом все три непростительные заклятья! Империус, Круциатус, Авада Кедвара. Подчиняющее, причиняющее боль и убивающее. Так... а ведь...       — Стоп, он же показывал их действие на пауках! На разных партах, моей, Рона и Невилла! То есть он два из этих заклятий показал на партах, тех с кем они связаны, а паука заимперил и заставил чечётку плясать на парте арахнофоба, то есть получается... Он или помешан на символизме, или просто поиздеваться решил.       — Все трое с заклятьями связаны, а не двое. — Мрачно сказала Джинни.        Мы с Невиллом и Гермионой разом повернулись к ней.       — Вы и империус? — Не понял я.       — Ну, раз уж мы тут о неприятных секретах... — Начал Рон. — То, отец в ту войну несколько месяцев был под империусом. К нему приходили вербовать, чистокровка же всё таки, а он отказался. Ну а сопротивляться империусу... — он покосился на меня. — Способен не каждый. Тем более, что приказ был жить как обычно... только иногда его использовали. И он убивал. Но пытаясь бороться с заклинаниям сумел намеренно подставиться перед мракоборцами. Так что, Невилл, ничего страшного, что молчал, не у тебя одного тут скелеты в шкафу.       — Его потом сперва обвиняли, но за него поручился Грюм. — Сказала Джи. — Потому что знал, что папа всегда был на стороне Ордена Феникса, просто тогда старался держаться подальше от этого конфликта потому что боялся за маму и детей, ну, то есть нас. То есть их. Никакой меня тогда ещё не было.       Это была новость которая вогнала меня в ступор. Вот уж чего я не знал. Я вспомнил случай когда то ли Билл, то ли Чарли отозвался о Грюме как "А не тот ли это псих, который...", и как жёстко оборвала его миссис Уизли. Так вот почему. Он спас их от таких неприятностей... И вот почему уже лжеГрюм, когда Рон назвал империус и сказал что про него рассказывал отец, сказал "О да, твой отец должен его знать"...        Я вспомнил мистера и миссис Уизли, и в который уже раз подумал, насколько должны быть свихнутые работники в министерстве, чтобы всерьёз думать на таких людей, но без малейшего подозрения относиться к Люциусу Малфою; Нотту, Креббу, и Гойлу старшим; Эйвери... что за маразм?       — А почему вы не говорили об этом раньше? — Спросил я и Джинни и Рона разом.       — Как-то просто не приходилось об этом...       — ...Да и не хотелось...       — ...Не приходилось и не хотелось одновременно...       — ...А ещё не было нужно, вот и не говорили...       — ...И кстати эта информация тоже не подлежит разглашению. — Закончил Рон.       — Да уж, обмен секретами какой-то... — Невилл провёл пятернёй по затылку — Гарри, Гермиона, вы случаем ничего от нас не скрываете?        Мы загадочно заулыбались. Ради шутки конечно. Хотя в каждой шутке есть доля шутки, а есть...       А что есть? Все равно не помню. По этому просто прошёл по поверхности, пересказав значение сказанных Снейпом на уроке зельеварения слов, и мы здорово посмеялись. Когда я объяснил как сам узнал его Гермиона странно посмотрела на меня и тяжело вздохнула.       — Да уж, компании у тебя были весьма сомнительны... Смотри чтобы про это никто лишний не узнал, а то добавится к твоей биографии в исполнении министерских ещё и "самого детства общался с маггловскими беспризорниками, ничего удивительного в том что его круг общения до сих пор оставляет желать лучшего...", помнишь как к тебе в той статье придрались за дружбу с Люпином и Хагридом?       — Забудешь тут... А тех ребят ты похоже тоже не одобряешь? — Поддел я.       — Не одобряю. — Сказала Гермиона. — Надеюсь ты с ними, выражаясь на сленге, завязал?       — Да не хожу я туда уже, — поморщился я. — А ты не могла бы пореже пускать в дело тон раздраженной сестры в диалоге с нашкодившим младшим братом?        — Что-то не устраивает? — Прищурилась она.        — Всё устраивает. — Мгновенно отозвался я.        Спящего дракона лучше было не будить. Да и в общем-то...       ***       25.05.1992. Первый курс.       Километры под школой. Квадратный коридор метра три в ширину и высоту. Но пути перекрыты огнём. Вдоль одной из стен стоит стеллаж с бутылками, колбами и пузырьками, наполненными разного цвета жидкостями. Мне десять с половиной, а Гермионе с половиной же, одиннадцать. Мне откровенно фиговенько в замкнутом кубическом пространстве, окруженном к тому же пламенем, но сейчас это отошло на второй план. Гермиона смотрит в кусок пергамента с записанной загадкой, которая должна указать нам на зелья, выпив которые мы сможем пройти сквозь огонь.       — Поняла! Вот это откроет нам путь к камню... — Она поднимает бутылку из мутного с стекла, — Ааа, здесь надо ещё и дозировку правильную разгадывать. — Разочарованно протягивает она. — Ну ладно, это уже вроде проще, вот... Вот чёрт...       — Что?! — Для Гермионы даже такое ругательство редкость, по этому мой голос звучит слегка испуганно.       — Здесь только на одного человека. — У меня от сердца отлегло, жаль конечно, но...       — А какое зелье поможет тебе пройти фиолетовый огонь?       — Вот это. — Гермиона кивает на пузырёк с синей жидкостью. — Здесь написано, что доза не имеет значения, оно безопасно в любом количестве, но при этом, одной капли в организме достаточно чтобы фиолетовое пламя не причинило вреда.        Она смотрит вопросительно, и я знаю о чём она думает: что надо разделить зелье на двоих, что нам обоим ещё не поздно уйти. Но для меня было уже поздно.       — Вот из него и глотни. — Советую я. — Нет, правда, вернись к Рону, приведи его в чувство, в комнате с ключами возьмите эти мётлы, пройдёте на них дьявольские силки и Пушка, возьмёте мантию-невидимку которую мы там оставили, под ней доберётесь до гостиной, расколдуете Невилла, вместе пошлёте мою Хедвиг директору... в общем, ты-то сообразишь. Только побыстрее, ладно? Я конечно смогу задержать его, но, если честно, вряд ли надолго...       — Но Гарри... — Гермиона бледнее мела. — А если с ним... Ты знаешь, кто...       — Тогда... — Я попытался придумать что нибудь, чтобы её успокоить, — ну, мне уже повезло один раз, ну ты знаешь — я дёрнул веком левого глаза, через который проходила полоска шрама, — может повезёт и второй. Или не повезёт. Тут фиг его знает.        Я не могу не пойти. Пока есть шанс что то сделать, не могу и всё. Губы Гермионы дрожат так, словно она готова расплакаться, но вместо этого она вдруг подходит и крепко обнимает меня.       — Гермиона! Эй!       — Ты волшебник, Гарри. Великий волшебник!       — Всё равно не лучше тебя.— Смущённо отвечаю я.       — Я? А что я? — Усмехается Гермиона. Она берёт себя в руки и отпускает меня, но мы всё ещё держим друг друга за локти. — Мозг и книги! Есть ведь куда более важные вещи, те же дружба и смелость... Раньше у меня друзей не было, я думала это не так уж и важно... Ну, а теперь, вы с Роном... Ты мне как брат!       — И ты... — Признался я. — Похоже, как сестра.        Она улыбается сквозь слёзы, и мы наконец расцепляемся. Гермиона подходит к стеллажу с зельями. Берёт пузырёк с синей жидкостью, и, резко выдохнув чтобы успокоить нервы, глотает. Морщится.       — Не яд? — Нервно спрашиваю я, вспоминая что в загадке упоминалась такая возможность.       — Нет, но жидкость просто ледяная... — Гермиона проводит рукой по пламени. Она не обжигается, а значит всё сделала правильно. — Теперь ты.       По вкусу это зелье похоже на маггловский ополаскиватель для рта, и от его холодной температуры действительно зубы сводит, странное чувство прокатывается по всему телу, и больше ничего. Я подхожу к чёрному пламени, пробую ладонью. Горячо, неприятно, но терпимо.       — Всё правильно, Гермиона!       — Да... значит ты точно решил? Расходимся?       — Конечно. Давай не будем прощаться долго.       — Давай... Береги себя... брат?       — Сестра. Насовсем.       — Насовсем. — Серьёзно и со вздохом повторяет Гермиона. — Ну, ни пуха ни пера! — Она резко развернулась и шагнула в свой огонь.       — К чёрту!        Я поступил так же. Будто вошёл в раскалённую духовку. Языки пламени взвились выше глаз, сомкнулись за моей спиной, окутав меня горячим жаром, отрезав путь назад. Они мешают продвигаться вперёд подобно плотному и сильному, жарящему ветру, но мне сложно идти не по этому. Меня тянет назад, подобно пружине, толи неведомое доселе, толи просто давно забытое чувство. Будто мы связаны тонкой, но очень крепкой нитью. И с Гермионой, и с Роном, и со школьным лесничим Хагридом, но сейчас главным образом чувствуется её нить. Ведь она сейчас, такая же как и я: чуть хромающая, в порванной пижаме со следами проступившей крови от саддин, с каким-то мусором в ещё больше обычного растрёпанных волосах; идёт от той комнаты в противоположную сторону, и, как и я, видит перед глазами один лишь, (только другой, фиолетовый), огонь.        ***       И вот теперь я смотрел в тёмно-карие глаза названной старшей сестры, обретённой четыре года назад. Мы почти не изменилась с тех пор, если не считать того что стали старше, одного роста, (раньше я заметно отставал), и прибавившихся шрамов у меня на ладонях. Интересно, а есть параллельная вселенная где защита мамы действует не как адски напряжённое, раскалённое, магическое поле между мной и Волан-де-Мортом, а в одну сторону? И я бы там, в подземельях, обжигая Квирелла не сжёг бы и себе ладони к чертям? Завидую.       Отметины на ладонях, долго заживавшие, и обещавшие остаться со мной навсегда из-за магической природы ожога, тем не менее, никогда не болели. Просто два белых пятна, словно я когда-то смачно окунул ладони в кислоту, или, совсем недавно, в обесцвечивающее зелье. В остальном, ладони как ладони, словно ничего на них и не было. В отличии от шрама на лбу, который после возрождения Волан-де-Морта всё чаще подавал признаки жизни. Гермиона считала что о каждой боли в нём надо сообщать взрослым, но я просто перестал сообщать об этом ей, так как ничего примечательного в этом не видел.       Проявлялся у нас обоих уже и романтический интерес. И я, в отличии от Рона, ничуть не сердился на Крама. Нормальные братья не обижаются на тех, кто влюбляется в их сестёр. И даже если сёстры порой вызывают желание оказаться на другом конце вселенной, братья должны вспоминать что они тоже не сахар. Чего не собирался делать Рон, будучи с Гермионой в других отношениях. Рон и Гермиона были братом и сестрой для меня, но не друг для друга. Я не знал чего они друг от друга хотят, и хотят ли чего-то вообще. Мне порой казалось, что им это состояние даже нравится, что ж, — мазохисты.       Мы с Роном внешностью похожи не были. Из сходств у нас - худощавое (и то по разному) телосложение и наличие веснушек. Но у него они ярко выраженные, чёткие, усыпающие всё тело, а у меня бледные, словно полупрозрачные, неравномерная россыпь на носу, скулах и одной щеке. В остальном же - он высокий, даже длинный, а я не так давно стал хотя бы нормальным для своего возраста. У него волосы мягкие, и рыжие, как облепиховый джем, а у меня чёрные как уголь, жёсткие, и упрямо торчащие в разные стороны, словно иглы дикобраза. У него глаза синие, а у меня зелёные, и так далее.        Но несмотря на внешнюю непохожесть мы понимаем друг друга почти с полуслова, и иногда даже действуем, как близнецы. Это даже настоящие близнецы Фред и Джордж отмечали. У нас с Роном есть привычка в радостные моменты жизни одновременно и не сговариваясь взлохмачивать друг другу волосы. Помню как мы это сделали после того как добрались до Хогвартса на летающем автомобиле, и нас не исключили за то, что мы врезались в гремучую иву. Тогда у нас обоих в волосах запутались мелкие осколки лобового стекла разбитого агрессивным растением, и мы в результате остались с порезами по всей голове, и на ладонях. Мы только посмеялись с этого, и сказали что "окей, мы теперь одной крови...". Гермиона же к подобным вещам относилась иначе. Она говорила что-то про недальновидность и безответственность, словно не понимала что мы прекрасно знаем чем всё закончится.        Лишь бы не исключили из Хогвартса, а так... пусть. Пусть риск, пусть отработки, пусть больно, лишь бы не очень уж сильно. Лишь бы сделать, узнать, понять...        Гермиона была откровенно нормальнее нас. Она предпочитала оставаться рациональной Старшей и часто ворчала. Рон брыкался в таких случаях и начинал полемику, указывая уже на Гермионины недостатки. Я же... ну, я не видел в этом трагедии. Даже приятно и смешно немного. Вот кому ещё есть дело до того, что я галстук как-то не так завязал или с кем-то сцепился? Только ей - моей надоедливой сестрёнке. Почти ни от кого я бы такого обращения не стерпел, но Гермионе можно всё, как бы не хотелось от неё иногда полезть на стену.        Она будет для меня тем, кто есть, навсегда. Не знаю, останусь ли я для неё братишкой, если начнёт скрываться то, что у меня в памяти и в голове. Но мне плевать. Есть люди, от которых я не отстану. Которым я всегда буду предан, за которых сигану с крыши, или кого-нибудь оттуда выброшу. Даже если они в какой-то момент начнут, неважно, заслуженно или нет, но считать меня дерьмом. Этих людей очень мало. Но Гермиона - одна из них.        Наверное, то, что я к ним чувствую - это и есть "любовь"? И наверное так же как я от Гермионы, себя чувствуют все мои ровесники, попадая в омуты материнской заботы... не шарю. Однажды, Рита Скитер - въедливая журналистка, писавшая о Турнире Трёх Волшебников, начала спрашивать, есть ли "кто-то, кто заменял бы тебе семью". Я насупился, но кратко ответил, что у меня есть друзья и дорогие мне люди.        — Так ты любишь кого-то?        Этот вопрос окончательно отмёл у меня желание сидеть там и общаться с этой настырной тёткой.        Мне-то откуда знать?        Подаренный мне альбом с родительскими фотографиями я время от времени пересматривал, хотя и отдавал себе отчёт, насколько это глупое и абсолютно бесполезное занятие. Пересматривал, зависал. Изучал тянущие ощущения в грудной клетке, будто пытающиеся заставить меня схватить альбом, смять, притиснуть к груди свалиться калачиком и защищать от любого, кто посмеет на него неосторожно взглянуть или позариться... как будто кому-то это надо. Когда оно достигало вершины, интуитивно понимал, что пора захлопнуть альбом, спрятать и чем-то отвлечься, но не мог заставить себя шевельнуться или отвести взгляд от тех, кто улыбался и махал мне руками с бумаги. Так и сидел, сгорбившийся, неподвижный, как статуя - пока кто-нибудь не являлся и не вытряхивал меня из оцепенения.        Так было теперь.        Но и до Хагрида у меня был маггловский неподвижный снимок... вернее обрывок снимка. Снимок целиком стоял в комнате дяди и тёти, мне лет шесть было, когда я узнал, что его край загнут и на нём есть девчонка...        Дядя и тётя в тот день куда-то допоздна ушли, оставив меня и Дадли без присмотра. Меня всегда запирали в кладовке, когда уходили, но Дадли было скучно одному и он выпускал меня, чтобы я с ним поиграл. Ему как раз не так давно подарили новенькую "Нинтендо", а одному играть было скучно. Давать мне джойстик надолго - тоже. А вот давать мне проходить новый уровень, чтобы ржать надо мной, пока я пытаюсь не напороть опять персонажа на пиксельные шипы (какого чёрта, долбаный суперМарио?); а потом играть, уже зная все ловушки - в самый раз.        Тогда ему уже надоело играть, он включил телевизор на всю громкость и смотрел какое-то телешоу; а я бесцельно бродил по зданию и зашёл в спальню дяди и тёти.        Среди семейных фотографий было две старые, чёрно-белые. Одна - семья Вернона, он подростком, его родители и Мардж. Вторая - семья Петунии. Её мать и отец, погибшие ещё до моего рождения и... она. Всё. Никакой мамы.        Почему?        Мне впервые пришла в голову эта мысль. Почему на детской фотографии дяди Вернона есть его сестра, а на тёткином детском фото её сестры нет?        И тогда в моей голове понеслось...        Её никто никогда не видел; даже самые старые знакомые тётки, заметив меня и спросив, кто я такой, удивляются, что у неё была сестра! Эта Лили, имя которой как-то сболтнула тётка, она существовала вообще?! Кто она?! Почему они просто затыкают мне рот, если я пытаюсь о ней спросить?! Да они даже не пытаются скрыть, что тут что-то не чисто! За что её так?! Что она сделала?! А я..?        Ведомый вскипевшей внутри обидой, я со всей силы швырнул рамку в стену.        Я до сих пор помню ту злость, с которой крушил тётушкину спальню, выдёргивал из тумбочки ящики и бил стёкла к ним ничем не прикасаясь, пока на первом этаже орал телевизор.        И то замирание, с которым я вдруг обнаружил у детского снимка тётки, лежащего в осколках, загнутый фрагмент, спрятанный от всех глаз, пока фото находится в рамке. С которым я разглядывал на нём девчонку лет пяти с короткими, но толстенькими косичками и веснушками, неравномерно покрывшими правую половину её лица.        И ту панику, когда я осознал, что тётя и дядя вернулись домой.        И тот момент, когда кипящий внутри ужас словно сорвал с меня крышку. Он вырвался бурлящей волной, оформленной одной лишь панической мыслью "сделать всё как было, нужно сделать как было".        И когда я осмелился приоткрыть один из зажмуренных глаз. И не увидел никаких следов недавнего погрома.        А что было потом плохо помню. Только то, что успел оторвать от фото загнутый фрагмент и сунуть в носок. Кажется, обнаружив меня в своей комнате, Дурсли были в ярости; под раздачу попал даже Дадли, не уследивший за мной. Ему влепили шлепка и на какое-то время запретили самовольно выпускать меня.       А свёрнутый обрывок снимка находится в кармане моего чемодана вместе с ещё несколькими важными для меня мелочами и по сей день.        Я раньше иногда доставал их, когда знал что никто не увидит. Я не боялся насмешек, знал что от моих соседей по комнате этого можно не ждать. Просто чувствовал, что я не хочу чтобы об этом знали.       В десять с лишним я впервые услышал что мои родители погибли только по тому что не бросили меня, когда к нам пришёл Волан-де-Морт. Не стали пытаться спастись, спасая ребёнка... Сейчас я знаю больше. Спасибо дементорам, чёрт возьми! Когда они стали дежурить у Хогвартса у меня постепенно начало проявляться всё больше воспоминаний, приходящих резкими вспышками, когда взгляд и разум цеплялись за любую, связанную с домом вещь.       «Дома тоже был кот, он так же орал, когда мелкий я пытался накормить его конфетами... Что с ним случилось потом?..». «У нас была такая же чашка, в точности, она разбилась от случайного заклятья в ту ночь...».        Признаться, «спасибо», это не совсем сарказм. Я был почти благодарен дементорам за такие моменты... был бы благодарен, если бы не дальнейшая судьба каждой вещи. Напоминание в конце: этого давно нет.        Этот дом не вернуть. Он мёртв, как и его люди. Это всё сгорело адским пламенем, охватившем разрушенный взрывом дом. Кошка скорее всего давно сдохла в огне. Единственным, что оттуда вытащили было то, что осталось от сына хозяев. Из этого нечта воссоздали почти изначальный облик того, кем оно было и избавились на девять лет, после чего стали старательно делать вид, что это тот самый светлый малыш Гарри.        Улыбчивый, домашний, благополучный и ничего не боящийся, будто и нет заходящего на глаз шрама на лбу - клейма подделки, искажённого производного от того, кто якобы тоже я, просто давних времён. Делали и кое-кто делает его до сих пор, не понимая, что даже в идиотских выдумках газетчиков больше правды, чем в их представлениях обо мне. Только я никогда им об этом не скажу. Если кому-то нужен тот на деле погибший, не побоюсь этого слова, пацан, я буду им. Если кому-то нужен его... мой... отец, сходство с которым мне природа подарила феноменальное, я буду им. Если кому-то нужен герой и мальчик-который-выжил, я буду им.        Так я думал, пока газеты не начали постоянно выбивать меня из роли, своими причитаниями о моём якобы ужасном психическом здоровье слишком часто напоминая мне кто я такой. И пока не случился июнь этого года и возрождение Волан-Де-Морта, события которого я вроде всем объяснил, а себе - не могу...        Ещё когда Хагрид собрал для меня десятка с два, движущихся фотографий родителей и в небольшом, но толстом альбоме подарил мне в четыре года назад, у меня была мысль вклеить туда и тот клочок... Не стал... Подумал что маленькой Лили с обрывка маггловского снимка, будет неуютно среди взрослых, даже каких-то торжественных колдографий.       Я уговорил в те дни Рона, принести мне в больничное крыло мантию невидимку, а потом оставшись без присмотра, сбегал под ней, несмотря на слабость и боль в голове, к себе в спальню, за тем обрывком. Ночью, когда мадам Помфри заснула у себя в отделении, я осторожно достал его, и долго шёпотом просил прощения.        Я не знал, что было надо от младенца тому, кто пришёл в наш дом в тот Хеллоуин. Но уже знал, что если бы она не стала пытаться спасать меня и просто ушла с дороги, то погиб бы только мальчик, то есть... я, а она могла бы остаться жить.        Я много думал зачем она это сделала, и лишь не так давно додумался просто поставить себя на её место. Да, она бы могла тогда выжить, если бы не стало меня, но какая это была бы жизнь? С памятью о смерти на твоих глазах мужа и сына, с виной за это...       И она заслонила меня, и погибла сама. Сделала свой выбор. Выбор между двумя сделками: сделка с совестью - сохранение жизни, в обмен на жизнь сына, и сделка с Волан-Де-Мортом - спасённая жизнь ребёнка, в обмен на свою. Магия подтвердила действительность контракта, наказав тёмного мага, что попытался его нарушить.        Всё было сделано правильно, только...       — А почему мы молчим? — Вдруг спросила Джинни.       — Не знаю, просто так. — Честно сказал я.       — Просто так, делает дурак... — Задумчиво произнесла Гермиона.       — Почему дурак? — Обиделся за собравшихся Рон.       — Да это просто так, поговорка такая.       — Но как же так, "просто так", ведь просто так, делает дурак? — Рассеянно усмехнулся я. Всю жизнь терпеть не мог эту фразу.       — Да почему дурак? — Спросил уже Невилл.       — Просто так. — Сказали Рон и Гермиона хором, в кои-то веки продемонстрировав единодушие.        Видимо после серьёзного разговора всем хотелось просто поговорить не о чём. Настолько не о чём, что от нашей компании начало веять уже, откровенною психушечкой.       — Всё ясно. Мы пятеро - один большой дурак. — Глубокомысленно подвела конец дисскуссии Джинни.       А мы услышали за стеной чей то сдавленный смех.