Дети пустого города

       Стук-стук, стук...        От земли, от стенки... в руку! От земли, от стенки... в руку!        Мне уже пять лет. Я уже большой. Я уже два месяца с половиной, с конца месяца августа, хожу в младшую школу. Говорят, что ещё не совсем настоящая школа, скорее нечто среднее, между школой и садиком, но нас уже учат читать и считать. На прогулке, как сейчас, большинство мальчиков играли в салки, но меня уже какое-то время не брали, и я, забравшись под горку, играл сам с собой.        Стук-стук, стук...        От земли, от стенки... в руку…        Теннисный мячик со стуком отскакивал от внутренней стенки горки, возвращаясь ко мне в руку, я его ловил, с силой кидал об землю, тот от земли отскакивал в стенку, потом от стенки обратно ко мне, и я снова кидал его об землю. Я занимался этим уже долго-долго, но мне всё ещё не наскучило. Мне нравилось скакать за мячиком, если он отскакивал не туда; нравилось цапать его просто выкинув за ним руку, нравился ритмичный, успокаивающий стук. Этот мячик я уже давно стащил у Дадли, впрочем, абсолютно все игрушки заводились у меня в кладовке подобным образом.        Почти.        Какие-то я незаметно утаскивал и прятал, какие-то перехватывал по пути в мусор, какие-то даже удавалось у него выпросить. Конечно, иногда у меня находили то, чему у меня быть не полагалось, и были у меня большие и страшные неприятности; но это всё стоило того, чтобы потом доставать из-под полки с чистящими средствами свои трофеи, и отключаться от того факта, что вокруг тебя одни стены, а впереди не ждёт ничего хорошего. Ну, кроме игры в парке.        Из-под лестницы я выносил только этот мячик, которому дал имя Бим. Выносил, чтобы вот так вот коротать время.        От земли, от стенки... в руку...        Стук-стук, стук...        — Дети, проголодались? Идём обедать. Кто будет сегодня есть правильно и хорошо, получит шоколадку!        Я тут же поймал Бима, сунул в растянутый карман шортиков, выскочил из своего убежища и побежал вместе с остальными на зов воспитательницы-учительницы - миссис Хайл. Первые ребята рассаживались за стол на свои места. Я уселся на своё место и стал ждать, когда соберутся все остальные, ведь начать есть можно было только когда в сборе вся группа. И это было ужасно обидно - всегда найдётся парочка человек, что не хотят есть, и миссис Хайл приходилось какими-то угрозами заставлять их пойти за стол.        — Что за поколение? — Жаловалась она своей помощнице, мисс Келли. — И что за родители? Нет, ну так на моего не воздействуйте, так тоже! А как прикажете воздействовать! Да в наше время...        Дальше всегда следовала тирада о том, что в их время за такое во всех детских учреждениях не сюсюкались, а теперь каждый второй родитель считает своё чадо видите ли особенным и какающим радугой. Если на второй ступени учителей в этом плане только собрались ограничивать; то на первой ступени учитель почти ничего не может. Разве что изредка вляпать и пожаловаться родителям; чтоб наказали дома нормально. Но одни это делают, другие не делают; третьи, если быть честными, перебарщивают, а дети растут как хотят. Но вот, однажды лопнет её терпение и тогда...        Открыто она при детях таких разговоров не вела, но вот говорить рядом во время тихого часа могла. И если не вышло сразу уснуть, то слова эти лезли в уши. Иногда мне казалось, что та намеренно позволяет нам услышать её, чтобы все знали, что с ней шутки плохи.        А тем временем, миссис Хайл всё ещё собирала остальную малышню за стол.        Я тоскливо уставился на свою порцию. Если честно я абсолютно их не понимал. Как это "не хотеть есть"? Им заняться что ли нечем, кроме как нести этот бред? А из-за этого всем нормальным людям приходилось просто сидеть за столом и смотреть на еду в тарелках, дыша её запахом, пока съесть её ещё нельзя! И вот зачем они выпендриваются, если после нескольких слов всё равно сядут за еду!        Это мне тоже было непонятно. Они же не могли сами не заметить, что как бы не "бунтовали" в результате их всё равно мастерски заставляют делать то, что от них нужно взрослым. Так зачем раз за разом говорят, что не будут? Зачем вообще люди так много сил тратят на слова, которые, как стабильно оказывается потом, ничего не значили?        Рядом со мной уселся, бросив на меня презрительный взгляд, притопавший Дадли. Нас посадили вместе, потому, что было принято сажать вместе всех братиков и сестрёнок, пусть даже двоюродных, попавших в одну группу, но лично нам соседство друг с другом не нравилось.        Единственный момент, когда мы чувствовали единение, это момент, когда мы с тоской смотрели на свои порции, мысленно ругая тормозов любимыми подслушанными ругательствами дяди Вернона. Покушать Дадли любил, хотя и всё время жаловался здесь то невкусно, то мало (и это при том, что в случае второго пункта он часто отбирал у меня).        Я же просто всё ел. Предлагали добавку — брал. Я ел всё, даже брокколи и другие овощи, которые все остальные поголовно ненавидели. Единственное, что я прямо не любил, да так, что пытался отлынивать от еды, это был черёмуховый пирог. А так, даже печёнку как-то проглатывал, хотя, объективно говоря, хрень противная, и фасоль, от которой у меня начиналось першение в горле и зуд в пальцах, хотя вкус мне нравился.        Сегодня были мясные тефтельки с каким-то соусом, рисом и тёмным хлебом. Здешний тёмный хлеб я не особо любил, старался перебивать его вкус тефтельками. Я обожал другой, из маленькой булочной с улицы Глициний, который приносила к столу на Тисовой тётя Петуния. Он был тоже с этим нелюбимым мной послевкусием, но при этом там было много-много каких-то семечек и зёрен, которые делали для меня этот хлеб буквально лучшим. Как-то так получалось, что особенно много их было поближе к корочке и я готов был благословлять Дадли за то, что он её ненавидел. Ведь то, что было невкусно Дадли, зачастую могло достаться мне. Мне нередко разрешали доесть корочку от его куска вместо него, а иногда мне даже доставалась целиком горбушка, которую никто не брал!        Когда всех наконец собрали, я стал немного неуклюже работать вилкой, расправляясь с долгожданным обедом. При этом, внимательно следил за Дадли, который ел обожаемые тефтельки быстрее меня, и вскоре начал бросать недвусмысленные взгляды в мою тарелку. Заметив это, я стал как можно быстрее поглощать свои мясные шарики (как я их, смешные, называл про себя), ибо догадывался, что рис Дадли всё равно не особо интересует. В результате получил замечание, ведь стал есть неаккуратно.        Моё настроение подняла, как ни странно, попытка Дадли отобрать у меня последнюю тефтельку, ведь он так по глупому вцепился в неё пока миссис Хейл ещё не отошла от нас далеко. Она заставила его вернуть мне мясной шарик, а ещё сказала, что если это повторится, то она поставит его в угол. Стоять в углу ему явно не хотелось, потому что он злобно зыркнул на меня, торопливо съедающего свою тефтельку, однако отбирать опять не посмел. Призовые шоколадки мы оба, правда, не получили. Я ел неправильно — клал на стол локти, торопился, снова не так держал вилку и глотал не жуя; а Дадли ел только самое вкусное — мясо и тот рис, на котором было больше всего соуса.        После обеда, всегда шёл тихий час. Взрослые следили, чтобы все переоделись в пижамы; помогали раскатать спальники, закрывали шторы и уходили из группы.        Я забрался в спальный мешок с головой, и чтобы слышать минимум шума даже положил подушку на неё сверху. Оставил крохотную дырку, в которую высунул нос и рот, и провалился в тёплую дрёму. Сон-час был здесь единственной возможностью восполнить отсутствие нормального сна ночью. Забавно, ведь я помню, как думал; что сон, это просто самый идиотский из придуманных человечеством обычаев, приносящий лишь страх ночного кошмара. А теперь, я был ужасно рад возможности зарыться в одеяло или упасть лицом в подушку. Да и спать не под лестницей оказалось не так уж и страшно, хотя даже здесь я иногда кричал во сне.        — Эй! Ты тоже не спи!        Я поморщился от громкого оклика, болезненно выдернувшего меня из мягкой тьмы.        — Да 'адно, он будет отде'но, вместе с девчо-онками, вон, у него даже во'осы д'инные!        — Никак мы не отдельно! — Возмутился девчачий голос.        — У тебя длиннее, Пирс, у него они просто такие вот стоячие.        — Ну, у меня это специа'но, а его не ст'игут п'осто! Эй ты, Фигня-С-Г'азом..! Ну, т'еснутый..! Кто-нибудь помнит как его зовут?        — Его имя Гарри. Вставай, посыпайся! Сейчас же! — Я аж дёрнулся и похолодел по привычке, так точно Дадли скопировал интонацию своей матери.        С меня сдёрнули подушку.        — М-м-м? — Сипло спросил я, высунувшись из спальника.        — Бунт. — Солидно сказала коренастая девочка с крепкими косичками. Кажется она была не из новеньких, а из тех, кто ходил в садик с двух лет. — Мы уже большие, а нас заставляют спать днём, как маленьких, даже время не убавили.        — Мы не будем бо'ше спать. — Закончил тощий мальчишка с жидкими, но длинными, торчащими неаккуратными хвостиками из-за шеи волосами, не имеющими особого цвета.        — Ок. — Сказал я и снова натянул на голову подушку, но её опять отобрали.        — Ты слышал? Мы больше не спим! — Сказал Дадли.        — Вы нет, я да! — Пискнул я, пытаясь забрать подушку, у держащего его мальчишки в голубой пижамке с жёлтыми пятнышками (при ближайшем рассмотрении я распознал в них утят) .        — Мы все не спим!        — В салки тоже "все" иг'али! — В отчаянии запищал я, сквозь ощетинившийся в лёгких шипастый ком, и вдруг вспомнил слово, которое некоторых тут было в ходу, когда надо было, чтобы кто-то отстал. — Отвалите!        — Ты что, обивженка? — Рассмеялся похожий на медвежонка пацанёнок, от которого до сих пор пахло соусом от тефтелек. — А мой брат говорит, на обивженных воду возят.        — Он не обиженка, он к'ыса! — Закричал тот мальчик, что с бесцветными волосами, сам похожий на крысу. — Он 'ади шоколадки ста'ается, он ещё когда обеда'и бысто-бысто е', я виде', тока тада ему не да"'и!        — Да я не..! — Начал было я, но поперхнулся и не смог больше выдавить ни звука.        Я даже не мог разглядеть лиц ребят, что обступили меня, их лица сливались в жутковатые размытые маски. Но скрестившихся на мне, ощущаемых кожей и нервами взглядов, было достаточно, чтобы понять примерно их намерения. Кто-то был возмущен, кто-то выжидающе улыбался, предвкушая расправу, кто-то просто с интересом наблюдал за мной, как недавно наблюдали за пойманным кем-то в стеклянную банку жуком. Вот оказывается, как он себя чувствовал, пока дети стучали пальцами по стеклу, разглядывали и спорили, сможет ли он ходить если ему оторвать большинство лапок, и, потом, сколько лапок ему оставить, чтобы он попытался - две или четыре. Жука спасла помощница миссис Хайл, студентка-практикантка пед-колледжа, мисс Келли. Тогда она пришла, отругала тех, кто придумал делать такое с бедным насекомым, и выпустила жука на волю. Спасла она и теперь.        — Так, почему это мы тут не спим, а? Ну-ка давайте-давайте, по спальникам! Ну!        Как бы по боевому не выглядели собравшиеся бунтовать дети, но выглядеть так, поднимая дух друг у друга - это одно дело; а когда надо всё, что только что сказал, высказать в лицо воспитателю или его помощнику - это совсем другое. Вместо того, чтобы заявить о забастовке, все с визгами кинулись по постелям, а те, кто на них сидел или стоял, забрались внутрь, пытаясь дышать так, словно они давно спали.        Я же удивлённо и ошеломлённо смотрел на это.        Да что вообще произошло? Что случилось..? Чего? Что?        И обидно стало, до слёз!        Ну почему? Зачем? Зачем был весь этот дурдом, зачем надо было меня будить и пугать? Зачем они говорили, что спать больше не будут, если... не собирались этого делать? Нахрена меня будили, если в результате...        Да, я даже такими формулировками думать не мог! Мне просто помешали спать! Меня напугали, вырвали из сна, и всё просто так! Без всякого смысла! Или был смысл? Или это я чего-то не понял? Да я вообще ничего не понял, можно помедленнее..?        — Гарри... Ты же Гарри, да? — Я неуверенно кивнул на слегка растерянный тон мисс Келли. — Ну чего ты? Что ревёшь? Чего испугался? Я не кусаюсь...        Реву..? Нет, ещё не реву, ещё держусь, но вот-вот... Это плохо, плакать плохо, нельзя... теперь все будут говорить, что я не только крыса, а ещё и плакса...        — Я... не реву! — Хриплым, дрожащим голосом выкрикнул я и стрелою метнулся из спальни.        Я... не знаю, что на меня нашло. Паника, обида, беспомощность, сжимались во мне подобно пружине и теперь эта пружина рванулась вверх, как спустя секунду должны были прорваться рёв и слёзы. Эта пружина и подбросила меня, переключив в совершенно другой режим. Очень странный режим зверёныша, странный, но внезапно давший мне второе дыхание.        Я рванул к первой же двери, попавшейся мне на глаза, и плевать, что она вела на пожарную лестницу, я выскочил на неё, перескочил через перила, кинувшись в ветви стоящего рядом дерева, неуклюже провалился в развилку где-то в полутора метрах от земли, спрыгнул с неё, отбив пятки; но всхлипнув, и задержавшись сидя на корточках с секунду, я снова, прихрамывая, рванул вперёд. Впереди был забор, но у меня получилось с разбегу прыгнуть вцепиться в кованый узор чуть выше, чем я смог бы просто дотянуться руками. Бешенным усилием, я чуть подтянулся, помогая ногами, и, оторвав на миг одну руку, ухватился ей чуть повыше, после чего босыми ногами закарабкался к верху, закинул одну ногу на другую сторону забора, затем одну руку, и дёрнулся туда всем телом, перевесив, и упав в траву.        Однако пока я поднимался на ноги, рядом со мной перемахнула через забор, как ни странно, мисс Келли.        Она схватила меня за плечи, поставила на ноги и принялась ощупывать мои руки-ноги, проверяя на целостность.        Всё ещё всхлипывая, я вырвался и хотел рвануть дальше, но она снова схватила меня.        — Кажется, ты в порядке. — Сказала практикантка. — Но не вздумай больше так делать, понял?        Я не ответил. Всхлипывал и молча и бешено вырывался, догадался даже садануть пяткой по её ноге.        — Успокойся! Что случилось?        Я лишь снова выгнулся, в попытке вырваться из её рук.        Но та не отпустила. Она продолжала меня держать ещё минут пять, пока я не выдохся окончательно, и не обмяк, всхлипывая в её хватке. Я плакал уже не пытаясь себя задавить, не навзрыд, но с всхлипываниями и щенячьим поскуливанием. Что-то, что завладело мной на какое-то время, улеглось и утихло. Потом я всё таки выпутался из её рук, но уже не побежал. Отполз к ближайшему дереву, сел под него, унимая всхлипы. Практикантка посидела ещё немножко на корточках рядом, потом встала, взяла меня за руку и без слов потянула обратно.        Мы вошли через калитку, но поднялись в спальню всё по той же пожарной лестнице. Многие из ребят ещё не спали, и ждали нас, ожидая развязки истории. Почему-то, вокруг моего спальника все остальные были отброшены в разные стороны вместе с ними...        — Такое у меня предложение. — Сказала Мисс Келли, помогая постелить их на прежние места. — Я не рассказываю вашим родителям о том, что здесь случилось, а вы... — Она чуть запнулась. — Вы тоже не рассказываете своим родителям о том, что здесь случилось.        — Прошу прощения, можно спросить? — Спросила тихая Клара Митчел.        — Конечно, мисс. — Отозвалась практикантка.        — А как Гарри всё это сделал? Ну, с мешками и... с нами?        Стоп, что? А что я сделал? Это же не я...        — Разве это был Гарри Поттер, Клара? Просто так совпало... Ну он же к ним даже не прикасался, и слабенький он. — Как-то неуверенно заговорила мисс Келли. — Да и никто из вас не смог бы так сделать, это наверное просто какое-нибудь небольшое землетрясение было, вот и раскидало вас.        Она врёт. - Почему-то безошибочно понял я. - Вернее нет, не врёт специально, но она сама не верит в то, что говорит. Сама же ничего не понимает. А зачем тогда так говорит?       Видимо её роль требует сказать что-то объясняющее, и она это делает. Роль детей - сделать вид что верят... А... твоя роль?        А что мне делать? Повторять за кем-то? За кем?        Почему все кем-то притворяются? Все будто носят маски, но не карнавальные, а такие, какими мне кажутся лица стоящих не очень близко ко мне людей... А у меня роль вообще есть? Может мне её просто забыли выдать, и по этому я нигде не подхожу? Почему-то же у меня не получается играть так же, как остальным...        Я забрался в свой мешок. Открытие было для меня таким... открытием, что я забыл про неприятности и снова провалился в необъятную черноту.        С каким же трудом я потом проснулся.        Но когда всех будили мне пришлось тоже встать и пойти на полдник. На полдник были свежие фрукты. После, нас учили буквам, но у меня ничего не выходило. Как бы я не щурился, для меня они оставались лишь чёрными пятнышками разной формы.        Я уже умел отличать например D от K, но вот например D от G или B; O от Q или K от X, уже не мог.        — Ты ведь, Поттер, и логику в целом уже понял, просто путаешь похожие буквы... — Задумчиво сказала миссис Хайл, — Послушай, а когда ты щуришься, то видишь лучше?        Я кивнул.        — Понятно, тогда скорее всего, ты просто не очень хорошо видишь, вот и не различаешь. Я поговорю с твоей ма... — она осеклась и слегка покраснела, — тётушкой, о том, чтобы тётя доктор посмотрела твои глаза. Докторов, надеюсь, не боишься?        К доктору меня ещё ни разу не водили. Тётя Петуния иногда пугала, если я не слушался: "Не будешь делать, что говорят - заболеешь, и придётся водить тебя к доктору, уколы больно делать", но сама, когда мне становилось плохо, и дядя Вернон предлагал просто не возиться, а отвезти в клинику на обследование, оттягивала до последнего. Заставляла меня лечь на диване в гостиной и проглотить какие-то горькие, твёрдые таблетки, вскоре после которых я засыпал, а когда просыпался всё было как обычно. Тогда она облегчённо выдыхала, и тема обследования в клинике благополучно откладывалась до следующего раза. Но её отчаянное, граничащее со страхом, нежелание показывать меня докторам, а так же периодические пугалки ими, внушали и мне некоторую боязнь.        Я неуверенно пожал плечами и поёжился.        — Ради бога, говори по Английски. Голосом, то есть. Ну, скажи мне, ты боишься докторов?        — Ты боисься докто'ов? — Сипловато повторил я.        Миссис Хайл вздохнула.        — Ну и как, боишься?        Я снова повёл плечами.        Миссис Хайл покачала головой, но отошла к Дадли.        Я вновь сощурился и напряг зрение до предела, силясь увидеть обозначающий звук знак в бесформенном пятне.        Я не пошёл со всеми играть, когда нам сказали, что можно пока расходиться и заниматься чем хотим. Остался с букварём, всё ещё пытаясь уловить связь между вот этой мелкой размазанной кляксой и более менее чёткой образцовой буквой "P" напечатанной чуть ли не в четверть страницы. Что значит каждая из этих образцовых букв я уже понял, и даже в теории представлял, как складывать их в слога, но когда мне говорили прочесть что-либо, написанное шрифтом поменьше, терялся.        — Гарри Поттер, иди поиграй со всеми, не сиди один. — Сказала мисс Келли, но я упрямо замотал головой. Она вздохнула. — Тогда отойди куда-нибудь в уголок, и потом отдай книжку мне. Все буквари мы собираем в одно место - везде должен быть порядок.        Я кивнул и послушно отошёл в уголок.        Группа была разгорожена как-бы на две половины. В учебной были столики и стульчики, за которыми мы ели и занимались; полки с книжками и две двери: одна в раздевалку, а во вторую нам было запрещено заходить, но оттуда пожилая нянечка миссис Эдит выносила еду. Во второй, игровой половине, были игрушки, коврики, коробки с конструкторами (особенно я любил железную дорогу), кукольный домик, два конька на колёсиках, цветастые пятна на светлых стенах, диванчик, угол для провинившихся, и дверь в туалеты.        Я устроился в закутке между книжным стеллажом и этой стеной, просидев ещё какое-то время. Но пытаться и пытаться без конца решить одну и ту же непонятную задачу оказалось скучно, и я решил пойти на другую половину. Посмотреть свободна ли железная дорога и отдать букварь мисс Келли если это так; а если не так, то вернуться с ним в свой безопасный уголок, захватив с собой диванную подушку и снова поиграть с Бимом, который всё ещё оттопыривал мой карман.        Если честно, я ещё раньше хотел взять подушку, но не стал лишний раз идти в толпу.        Боялся я её.        Ещё с того давнего случая с жуком.        Сперва то я даже слегка осмелел здесь, видя, как дети спокойно дают друг другу сдачи, а если что, воспитательница чаще всего наказывает либо виноватого, либо обоих. Но потом кто-то поймал того жука. И когда все собрались вокруг него, решая что делать, я понял, что испытываю странную смесь: жалости и... любопытства. Слегка хищного любопытства, странной загипнотизированности даже. И мне тоже хотелось увидеть: что будет, когда ему оторвут лапки? Хотелось даже, в чём я и тогда признался себе с неохотой, самому подержать сопротивляющееся жужжащее тельце, попугать приближением пальца, самому нащупать у него лапу и потянуть... Потом прибежала мисс Келли, отобрав и отпустив жука. Я слушал, как она отчитывает инициаторов случившегося, и... словно проснулся. Я убежал в туалет, к раковине и долго-долго мыл руки и лицо, словно пытаясь отмыться от липкой грязи, которой мне казались собственные чувства в момент, когда я ждал... да, когда я ждал того, что собирались делать с насекомым.        Они были чужими, отвратительными, за них хотелось треснуть себя со всей силы по лбу, но я так и не решился. И я не мог понять, что заставило меня так чувствовать? Что?        Ответ был один.        Толпа.        Когда толпа настроена на развлечение, выбора у тебя не много. Либо быть её частью, либо быть её целью. Меня, мелкого, щупленького и пугливого и раньше-то не воспринимали, а после этого, из-за непонимания как мне с этим быть, я стал ещё более робким, если надо было к кому-то подойти, и ещё более ощетиненным, если кто-то подходил ко мне. Я ещё пытался быть частью группы, но как бы это сказать, независимой, что ли. Слегка отдельной. Только вот такого варианта в выборе не было. Меня тоже стали чаще прогонять и иногда уже дразнили - чаще всего Дадли, который раньше решался на это лишь дома.        Миссис Хайл и мисс Келли конечно видели, как я отстраняюсь, и зачем-то пытались что-то с этим делать по началу, но вскоре перестали. У них были более серьёзные проблемы: Дадли и ещё парочка таких же как он, которые никогда не мирились ни с кем, кто отказывался выполнять их требования и постоянно пытались кого-то поколотить, даже девочек; Меттью, всё ещё периодически дующий в штаны; Эмми, пытающаяся всё попробовать на вкус... Да и почти все остальные дети, даже на первый взгляд кажущиеся адекватными и спокойными, иногда чудили. А я, даже исчезая из поля зрения воспитательниц, всегда выходил если звали и никогда не делал ничего запретного, не доставляя им проблем.        Железная дорога оказалась свободна. Я сдал мисс Келли букварь и радостно принялся собирать её. Правда пришлось делиться с Тимми Вотсоном, но ничего, Тимми пацан невредный, с ним можно договориться, тем более, что он любил именно строить, не играть. Он пообещал, что если я не буду его торопить и буду помогать, то он проверит все свои гениальные идеи по строительству и уйдёт к другому конструктору, а своё творение из трёх наборов дорожного конструктора оставит мне "— ...только не ломай.".        Меня это вполне устроило, и я активно помогал, тем более, что он действительно делал неплохо. Дорога у нас получилась навороченной, длинной, с тремя мостами и одной развилкой, которая превращала её в две. Мы вдвоём любовались своим творением, и тем, как едет по нему маленький красный паровозик с вагончиками. Именно это и поражало моё воображение: то, какое оно всё маленькое, но при этом будто бы и не игрушка, а настоящая вещь! Вещь, которую можно рассмотреть и пощупать, и которая, судя по соотношению игрушечных и настоящих машинок, даст даже больше информации об этом предмете, чем сам предмет в полный рост.        — Эй, уходите оттуда!        Я дёрнулся как от тока. Тимми, тот просто испуганно послушался и ушёл, как и обещал, к другому конструктору, а ко мне приближался двоюродный братец с приятелями. Я смотрел на них с вопросом и ощетиненостью.        — Уйди, мы хотим в это поигъать.        — Я... я пе'л...р-рвый. — Запнувшись возразил я, смотрящим на меня своими глазами точками на лицах-масках. Во рту пересохло.        — Нет, я! — Заявил Дадли.        — А потом я! — Сказал мальчик, пахнувший соусом от обеденных тефтелек.        "А потом я", "и я", продолжили остальные.        Я встал и загородил им путь к дороге, сжав трясущиеся от страха кулаки. Я не хотел уходить, я хотел играть. Надо как-нибудь поднять шум, чтобы к нам подошли, но как? Многие другие просто начинали звать ближайшего взрослого, но я никогда ещё не мог заставить себя крикнуть "миссис Хайл, Дадли у меня игрушку отобрал!", или "мисс Келли, они меня обижают!", даже когда мне внезапно сказали, что я тоже имею право так делать. Тошно это было, унизительно и неправильно, и я не мог выдавить ни звука. Даже слёз почти никогда уже не было. Все слёзы по такому незначительному поводу закончились ещё на Тисовой и уже давно; а возвращались только при сильном чувстве несправедливости, тоски или обиды и всегда были чем-то постыдным, слабым...        Ведь я не имел права на слёзы.        Дадли ещё имел, и все остальные. А я был другим.        В чём другим, почему?        Этого я так и не понял. А тётка на этом заканчивала объяснение.        Компания расхохоталась.        — У-у-у, драчу-ун, даже кулаки сжимать не умеет!        Я посмотрел на свои кулаки, на их, но разницы не разглядел. Они рассмеялись ещё сильнее.        — Па'ни, а по моему надо научить его! — Воскликнул похожий на крысу мальчик с бесцветными волосами, Пирс. — Показать, как надо!        — Точно!        Ещё двое без слов шагнули ко мне. Перепуганный, я попытался вмазать одному по лбу, но вышло не очень сильно, по крайней мере у него сильнее вышло врезать на сдачу, у меня мотнулась голова, и меня тут же схватили за руки, чтобы я не пытался ответить.        — Вот. — Дадли поднёс свой кулак прямо к моим глазам. — Во так надо.        Я попытался отвернуть голову, но меня тут же кто-то схватил за волосы, снова заставив смотреть на кулак. Я вырывался, но мои руки и волосы стиснули сильнее, и в какой-то момент я пискнул от боли.        — Ха-ха, — рассмеялся Дадли, — а это было весело!        Он протянул руку и с силой ущипнул меня за щёку.        — М!        Теперь рассмеялся не только Дадли, а его приятель пахнущий тефтельками и повторил за ним, ущипнув за нос, так что на глазах проступили слёзы. В попытке вырваться я поджал коленки, но когда меня дёрнули наверх за волосы понял, что это не вариант.        — Что вы делаете?! Ну-ка, быстро отпустите его!        Меня снова спасли воспитатели. На этот раз миссис Хайл.        Меня отпустили.        И вдруг тут же оказалось, что я сам виноват, что я первый начал, что это я пытался у них что-то там забрать и набросился, а они меня только удержали, и т.д. и т.п. Миссис Хайл слушала это слушала, потом вздохнула, и сказала:        — И зачем вы всё это выдумываете? Все же знают, что на Гарри это не похоже, ведь так? — Она повернулась ко мне пятном лица.        А я лишь растерянно моргал, пытаясь осмыслить всю эту чушь.        — Сп'осите 'ебят, миссис Хай"! Вон Тимми, он же видел что случи'ось, он-то точно скаввэт что мы не виноваты! — Воскликнул Пирс.        Они правда думают, что Тимми станет говорить на меня? Ведь он правда всё видел...        Но встретившись взглядом с Тимми, обернувшимся на своё имя от другого конструктора, я понял, что что-то не так. В его взгляде не было готовности сказать правду. В его взгляде был растерянный испуг.        — Тимми, это ведь Гаййи на нас накинулся, ведь так? — Тон Дадли, напористый, мог бы показаться звенящим от напряжения и жажды справедливости, но был наполнен угрозой. И мне показалось, что я заранее знаю, что скажет стушевавшийся и заморгавший Тимми...        — А... я... д-да. — Сказал Тимми, отведя взгляд. — Это Гарри начал драку.        У меня внутри что-то куда-то провалилось. Тимми Вотсон никогда не врал воспитателям, был средне-шебутным, а во время строительства деловитым. "— Я говорю только правду".— Заявил он как-то с гордостью. А теперь почему..? Неужели испугался, что его так же схватят, начнут щипать и дёргать за волосы? Хотя ему и не за что дёргать-то, он стриженный...        Я озирался, заметался взглядом по детям, надеясь встретить хоть чьи-то глаза, но все опускали их, или смотрели в стороны. Маски-пятна стали ещё менее одушевлёнными, чем когда взгляды светились каким-либо выражением, пусть даже выражая то самое садистское любопытство. Те, кто скрывался за ними действительно видели что происходит, но именно по этому теперь молчали, что сбило миссис Хайл с толку.        — Ну тогда... Гарри, вот от тебя я точно не ожидала! Что на тебя нашло?        Я лишь моргал, переводя взгляд с одной маски на другую. Почему-то мне казалось, что если я отведу от них взгляд, то они тут же сорвутся с мест, и когда я посмотрю на них в следующий раз, будут уже совсем близко, словно в игре "тише едешь - дальше будешь". А потом навалятся, задавят...        — Ну-ка, иди тогда в угол.        Я в последний раз растерянно огляделся и тихо отошёл в угол, не сказав ни слова.        Я достал из кармана Бима и сев на полу по-турецки, стал снова кидать его об пол и в стенку. Мне ничего ни сказали. А я продолжал кидать мячик, словно и планировал изначально. У меня даже обиды не было.        Я просто пытался осмыслить, что вообще произошло.