Дети пустого города

       Снитч исступлённо забился у меня в кулаке.        — Запретить нам... — Я услышал свой глухой голос со стороны, — навсегда?        — Да, Поттер. Пожизненная дисквалификация будет вам наукой. Мётлы будут конфискованы, дабы избежать соблазна. И, полагаю, к близнецу этого молодого человека тоже стоит те же меры, он тоже напал бы на мистера Малфоя, если бы его не сдержали. — Амбридж повернулась к застывшей профессору МакГонагалл, — но я не фанатичка, профессор. Остальные члены команы могут продолжать играть, они не проявляли склонности к насилию...       ***        — Запретили... — простонала Анжелина, — без ловца да загонщиков, что за команда!        Не смотря на победу в матче, весело в Доме было разве что как на кладбище. Куда ни глянь - всюду расстроенные и злые лица, а сами члены команды, выпотрошенными шкурками, валялись в креслах, на диване и на ковре перед камином. Все, кроме Рона, который так и не появлялся после конца матча.        — Это просто несправедливо, — говорила убитая горем Алисия. — Крэбб запустил бладжером после свистка, и хоть бы хны!        — Да, — уныло подтвердила Джинни (они с Гермионой сидели по бокам от меня и от их граничащего с жалостью сочувствия хотелось выть как от боли). — Его только пожурили, я слышала, как Монтегю смеялся над этим за ужином.        — А Фреду запретить, когда он ничего не сделал! — Алисия стукнула кулаком по колену.        — Не по своей вине не сделал, — ощерился Фред. — Я этого гаденыша размазал бы, если б вы втроём меня не держали!        Я почти не слышал их. Я потихоньку осознавал происходящее. Вспоминал свой первый полёт, на дрянной, забирающей влево школьной метле, который поднял во мне такое фантастическое ощущение, что я потом вызывал на него своих первых патронусов, представляющих собой тогда ещё только бело-серебристые бесформенные тени и облака. Полёты стали моей отдушиной, моим спасением и утешением. Все неприятности забывались, стоило сесть на метлу. Я меньше всех других членов команды сопротивлялся внеплановым тренировкам от Оливера Вуда, и, теперь, от Анжелины. И после ночных кошмаров я иногда брал метлу, мантию-невидимку, и прямо среди ночи вылетал из окна, добирался до стадиона. А там, уже без мантии, ведь поле почти не видно из окон замка, гонялся за тренировочным снитчем по полю пока не доводил себя до полуобморочной усталости.        После этого мне не снилось ничего.        Таковы были варианты моего сна: или странный (лишь изредка приятный), сюрреалистичный бред; или кошмар; или пустая, но уютная чернота, которую я предпочитал. Однако ради неё надо было измотать себя вдрызг, и тело и мозг. В этом мне тоже помогали тренировки по квиддичу, без которых кошмары были почти ежедневным (ну, то есть, еженочным) мероприятием.        ***        " Учебная площадка полётов для первошей. Мне десять. Первый курс.        — Отдай это мне, Малфой. — Сказал я тихо, но чётко.        — Лучше спрячу куда-нибудь. — Ухмыльнулся он. — Чтобы Лонгботтом её поискал. Например на дерево...        — Дай сюда! — Заорал я и рванулся вперёд, чтобы отобрать у него напоминалку, но тот схватил метлу и поднялся над площадкой.        — В чём дело, Поттер? За пределами досягаемости?        Я ещё ни разу не летал. Что же делать-то?        — Даже не думай об этом! — Гермиона Грейнджер, приставучая девчонка, что ужасно выводила своей правильностью, видимо прочитала мои мысли по метнувшемуся к метле взгляду. — Мадам Трюк не велела этого делать! И кстати, ты даже не умеешь летать!        "Вот не пытайся изображать мою тётку; детским голосом этот тон не пугает, а только бесит!" — подумал я и назло, что этой всей-из-себя-идеальной Гермионе, что противно ухмыляющемуся Малфою, что самому себе, схватил метлу.        Кровь стучала в голове молотом, самодовольный смех Малфоя разнёсся над площадкой. Ну нет! Нет, я не дам ещё и здесь так с собой! Там никем другим мне было не стать, но здесь...        Под протестующие крики Гермионы я вскочил на метлу и оторвался от земли, как нас учила мадам Трюк...        И тут случилось чудо. Чудо, из-за которого меня охватил приступ внезапного, бесконечного счастья. Чудо, для которого не надо было всю жизнь без перерыва в почти девять лет жить в магическом мире, воспитываться в семье волшебников. Потому что я летел. Я просто взял и полетел, и это было легко и прекрасно. Я просто удерживал себя и метлу в воздухе намерением удержаться в воздухе, я просто летел туда, куда потяну метлу и потянусь нервами! Это было едва ли не проще, чем ходить..." " — Профессор Флитвик, могу я взять кое-кого? Мне нужен Вуд.        "Вуд"? - Я почувствовал, как у меня пересохло во рту: называли ли они так что-нибудь вроде розги, которой пороли провинившихся? О том, что она сказала "кое-кого", а не "кое-что", я в своей полуобморочной панике как-то не подумал.        Вуд оказался человеком. Крепким, плечистым пятикурсником, которого профессор МакГонагалл потащила за собой вместе со мной. Он с любопытством косился на меня, а я на него с опаской: может быть всё-таки она хочет использовать его для наказания? Просто сама уже не молода, вот и зовёт в помощь старшекурсников покрепче? Ну, чтоб подержали?        Эта догадка особенно окрепла, когда профессор завела нас в пустой класс.        — Вон отсюда, Пивз! — Рявкнула МакГонагалл полтергейсту, который писал на доске неприличные слова.        Потом она захлопнула дверь, отрезая мне путь на свободу, и, тяжело дыша, повернулась ко мне и этому Вуду.        — Поттер, знакомьтесь, это Оливер Вуд. — Резко сказала она. — Вуд, я нашла вам ловца. — Продолжила она не менее резко, словно сообщая нам обоим, что мы арестованы по обвинению в убийстве.        Озадаченное выражение на лице Вуда сменилось восторгом.        — Вы серьёзно, профессор?        — Абсолютно. — Сухо сказала МакГонагалл. — Он летает, как птица, словно с пеленок это умел. В жизни не видела ничего подобного. Вы в первый раз сели на метлу, Поттер?        Я несмело кивнул, переводя взгляд с одного на другого. Кажется, меня не собирались ни исключать, ни даже лупить, и от этой догадки мне стало полегче.        — Он поймал эту штуку в воздухе, спикировав с тридцати метров. — Профессор МакГонагалл кивнула на шарик, который я по-прежнему растерянно сжимал в руке. — И ни одного синяка. Даже Чарли Уизли так не смог бы.        У Вуда стал такой вид, словно все его мечты каким-то чудесным образом осуществились.        — Когда-нибудь видел, как играют в квиддич, а, Поттер? — Спросил Вуд.        Глаза его загорелись фанатичным огнём.        — Вуд — капитан сборной факультета Гриффиндор, — пояснила профессор МакГонагалл.        — Для ловца он идеально сложён, — заключил Вуд, обойдя меня кругом, и оглядев, как оглядывают на пригодность покупаемый велосипед, или как меня оглядел в первую встречу Логи. — Лёгкий, быстрый... Нам надо будет раздобыть для него приличную метлу, профессор... «Нимбус-2000» или «Чистомет-7», думаю, что-нибудь в этом роде.        — Я поговорю с профессором Дамблдором и попробую убедить его сделать исключение из правил и выдать первокурснику подростковые лётные права и разрешение играть за сборную, — произнесла профессор МакГонагалл. — Потому что нам нужна более сильная команда, чем в прошлом году. Слизерин буквально растоптал нас в последнем матче, я потом несколько недель не могла заставить себя посмотреть в глаза Северусу Снейпу... — Профессор МакГонагалл сурово уставилась на меня поверх очков. — И учтите, Поттер, отказ не принимается, а если вы будете недостаточно упорно тренироваться - у меня есть повод наложить на вас взыскания вплоть до исключения из школы.        И тут она внезапно улыбнулась.        — Ваш отец просто потрясающе играл в квиддич, Поттер. Будь он всё ещё с нами, он очень бы вами гордился."        ***        Гордился бы он сейчас, тем, что я постоял за мамину память; или отругал бы за то, что что я поддался на провокацию и потерял спортивную форму, метлу и права на полёт?        Не знаю. Ничего не знаю...        По пути в Дом, после того, как мы дождались вызванного летающей, похожей на министерскую запиской, Фреда с нашими мётлами; после того, как пришлось призвать и самолично уничтожить небольшой документик на обитой кожей корочке, с моим колдофото, именем, датой рождения и записью о том, что я имею право свободно летать без какого-либо надзора в местах, изолированных от магглов; я прибывал в состоянии некоторого шока. А теперь, потихоньку осознавая реальность, я чувствовал в лёгких это колюще-скребущее ощущение, словно там всё это время был незаметный и уже привычный комок, периодически твердеющий и ощетинивающийся занозистыми, острыми шипами. Я еле сдерживал себя, чтобы это колотьё не перешло в кашель.        Плакать по настоящему у меня уже давно не выходило.        А хотелось, словно маленькому ребёнку, у которого забавы ради отобрали и сожгли любимую игрушку. Только вот всё было масштабнее. У меня отобрали часть жизни.        Снова! И снова заставили своими руками уничтожить то, что её олицетворяло! И снова ни за что!        Когда "комок-шарик" подобрался к горлу, ещё сильнее всадив в него изнутри острые шипы, а кислород начал куда-то теряться; я, из-за всех сил стараясь сохранять нормальное дыхание, ушёл на лестницу в мальчишечьи спальни; оттуда вылез через окно и по широкому карнизу прошёл на крышу перехода в нашу башню из небольшой угловой башенки. Этот переход и соединял Башню Гриффиндора через башенку с малой частью замка.        По сути это была каменная кладка трёх метров в ширину, с неширокой и невысокой аркой по середине внизу и двускатной, на первый взгляд, крышей вместо верха; с обеих сторон которой торчали слуховые (выступающие) окна. На этом верху, в пространстве под крышей, которое Гриффиндорцы ласково называли чердачком, и находился коридор с портретом Полной Дамы в конце. В крыше каждые полметра торчали полукруглые слуховые окна, но в них нельзя было что-либо разглядеть из-за витража. Так же, крыша была приплюснутой, то есть скаты были средней степени крутости, но оба упирались в горизонтальную полосу, шириной в две трети метра, являющуюся вершиной крыши. Так же в горизонталь загибались сгибы снизу. В общем, строение было абсолютно нелепое, за что мы его и любили.        Обойдя башню по карнизу, я добрался до крыши коридора-чердачка и забрался в своё любимое место между двумя слуховыми окнами. Оно было уютным, защищённым от ветра, и я сюда часто забирался, если хотел успокоиться, или побыть одному.        Здесь я наконец позволил себе закашляться.        И тут, произошло кое-что, чего я никак не ждал.        Резкая. Боль. В груди.        От нового порыва кашля, который не прекратился.        Больше не удерживаемый, он как в старые-добрые времена лишал кислорода, драл горло словно тёрка, а я мог лишь заставлять себя в перерывах между припадками хватать губами одновременно очень разряженный и мучительно густой воздух.        С новым припадком, внутри меня скребануло с новой силой, кашель перестал быть сухим, но не стал менее жгучим, лишь теперь я ещё и захлёбывался чем-то горячим и металлическим на запах, сглатывая, в попытке не допустить попадания крови на мантию. Это было бесполезно, ведь она заструилась и из носу. Сжатые кулаки тряслись; чтобы облегчить эту боль, эту убийственную жажду воздуха я бил одним из них по крыше, снова сдирая кожу. Глаза, голова и шея знакомо чесались, горячие и липкие струйки, как слёзы побежали по щекам. Когда я приоткрыл глаза, пространство исказилось перед глазами, окрасилось в красноватый, расплылось, закачалось подо мной, как палуба корабля...        Я же знал эти чувства, знал, что они значат.        Знал даже, где лежит вещь, что поможет, только вот ни добраться до неё не сорвавшись вниз, ни произнести приманивающее заклятье и сосредоточиться на нём в таком состоянии не представлялось возможным.        Я безумно жалел, что не взял с собой воды, она бы сделала хоть что-то. Искажённый мир в глазах начинал темнеть.        Какая же это будет тупая смерть!        Уже не было сил на кашель, лишь на последнем упрямстве я втягивал в сжавшиеся лёгкие воздух, что издавало жуткий, надрывный хрип.               "Воздуха..."        — Ч-чёртики?        Я круто обернулся, но меня тут же скрутило в прежнее положение. Однако мне было достаточно и голоса и знакомого нервам взгляда, чтобы узнать пришедшего.        Огонёк-Джинни.        Через секунду, я ощутил в ладони собственный же ингалятор.        ***        Маггловские врачи, впервые попробовавшие приводить меня в норму таким образом, знали, что ингалятор противопоказано использовать при лёгочном кровотечении. Однако так же они знали и другое: технически с моей дыхательной системой всё было почти в порядке, за исключением каких-то научных слов, которые я никогда не понимал. От безысходности, они поставили диагноз "астма", хотя, по их же словам, "такого при ней не бывает". Просто с туберкулёзом, на который меня проверили после первого же визита в клинику с этой проблемой, происходящее имело ещё меньше общего. А именно их жуткую смесь напоминали, по словам специалистов, эти приступы.        Но по какой причине мои лёгкие иногда оказывались в состоянии кровотечения никто сказать не смог. Их словно бы повреждало нечто, находящееся прямо у меня внутри, хотя никаких посторонних предметов там обнаружено не было. Тогда кто-то из этих докторов, от бессилия попробовал впрыснуть мне с помощью ингалятора что-то толи противовоспалительное, толи опять же, предназначавшееся от астмы. И это сработало. Тогда мне и выписали это лекарство и объяснили тётке про ингалятор. И с тех пор он был со мной. Где бы я ни был. Я научился отлавливать эти припадки на ранних подступах когда у меня начиналась одышка или кашель, или когда в лёгких ощетинивался этот "шипастый шарик", на тот момент тоже сопровождавший меня везде.        Я, правда, старался экономить спасительную жидкость, пользовался ей лишь когда совсем прижмёт; а то если слишком быстро принесёшь пустую баночку, тут же начнутся визги и напоминания, что "вообще-то здесь никто не обязан тебе это покупать", так что если я "за него чуть что хватаюсь, никто на это не будет тратиться, это деньги вообще-то, сдохнешь - меньше мороки". К счастью, на подступах можно было предотвратить худшее, если не нервничать. Да, если я понимал, к чему всё идёт, то только сильнее паниковал из-за страха нового удушья, новой боли; но меня успокаивал уже сам факт того, что на крайний случай у меня есть спасение.        Потом, приступы, как ни странно, стали реже. Насколько я помню, к моменту поступления в Хогвартс у меня не случалось их уже где-то год или два, но я всё равно взял ингалятор с собой в потайном отделе чемодана. Попросил Оливера Вуда, который не задавал мне лишних вопросов, если дело не касалось квиддича, наложить на "эту штуковину то самое заклинание замороженного состояния... да не, не заморозки, а замороженного состояния; нам недавно Флитвик о нём рассказывал, но сказал, проходить не скоро будем, а мне очень надо, чтобы это не портилось!", закинул в чемодан и понемногу забыл о нём.        Забыл на четыре года.        ***        Я сжал в кулаке ингалятор, судорожно вспоминая, как я его вообще использовал, но это оказалось ненужным. То, что выбросил из себя мозг, сохранило тело. Пальцы сами перевернули приборчик "вверх тормашками" (на самом деле нет, это его нормальное положение), и я прижал к губам клапан и нажал на кнопку большим пальцем.        Ингалятор втиснул в меня воздух, вместе с лекарством, заставив снова раскрыться сократившиеся лёгкие. Нового позыва кашля не последовало, вернее, последовал, но не с такой силой. Я стал дышать, как можно равномернее и глубже. Постепенно кровь из носа остановилась, утихомирилось головокружение, но я знал, что в обратный путь пускаться пока рискованно.        — Лучше? — Спросил сзади голос Джинни.        Видимо она сидела на другой стороне от верха крыши.        — Ага, — прохрипел я, и начал было говорить "спасибо", но в горле опять заскребло и опасаясь снова закашляться, я замолк и сглотнул.        — Да ты молчи пока, — вздохнула она, — ты же всё равно говорить сейчас нормально не сможешь, забыл?        " - И вот как тебе объяснить, что я действительно забыл?"        — Думала, у тебя это прошло, — несколько подавленно сказала она.       " - Я тоже. А откуда ты..."        — Я взяла эту твою штуку из твоего чемодана. — Ответила на мой немой вопрос Джинни. — Я услышала твой кашель из окна. Его сложно не узнать, если хоть раз слышал. — Она горько усмехнулась. — Пить хочешь?        Она, не оборачиваясь на меня, протянула мне открытую банку хвойного пива. Какое-либо питьё мне всегда помогало, да и привкус крови во рту отчаянно хотелось перебить и я не стал отнекиваться. Взял банку, жадно приложился к горлышку. Шипучая, сладковатая жидкость окончательно растворила в себе остатки боли. Огонёк, теперь точно ясно что это она, Огонёк, невесело хмыкнула где-то позади.        "- И вот что бы я без тебя делал-то? Мерлин, а как ведь перепугался-то я, когда осознал возможность, что здесь есть кто-то, знающий про меня столько лишнего! И вот, на те, куковал бы я без этого кого-то..."        — Зачем ты сюда сейчас полез? — Спросила она уже с досадой.        — Чтобы никто не помешал мне сдохнуть. — Саркастически захрипел я. — А ты как думала, Огонёчек?        — Так бы и сказал, что не ожидал этого, — ещё досадливей сказала Джинни, — вот ни х...хрена не изменился!        — Да ты тоже по прежнему лазаешь за мной по крышам. — Говорить стало легче, если негромко и по жилам разлилось облегчение и благодарность. Я сказал эти слова с беззлобной усмешкой и развернулся к огненно-рыжему хвосту волос, положившись животом на скат крыши, а коленками уперевшись в сгибы внизу.        — Не за тобой, а из-за тебя. — Огрызнулась та и так же развернулась ко мне сердитым, бледным лицом.        — Ты сейчас похожа на чихуахуа. — Бесстрастно и устало, но с ноткой юмора сообщил я.        — Какого ещё чихуя?! — Не поняла Джинни.        — А помнишь собачку Уилли Дакота? Это и есть порода чихуахуа. Ты сама назвала её адской смесью злости, ненависти и милоты. И всё в одном мелкокалиберном недоразумении...        Джинни замахнулась и треснула меня по макушке, пытаясь стереть с лица появившуюся нервную улыбку.        — Вот опять меня кто-то пытается покалечить за честное мнение! — Проворчал я, потирая макушку.        — Ничего-ничего, борцы за правду должны уметь страдать. — Мстительно сказала Джинни.        — Какая милая и добрая девочка! — Саркастично расхохотался я вперемешку с тут же снова возникшим кашлем.        Джи скорчила рожицу и тут же посерьёзнела, словно маску сняла:        — Ладно, айда в башню. Я подстрахую, если ты не оклемался.        Она действительно меня подстраховала. Один я добрался бы медленнее, если бы добрался вообще. Я всё ещё чувствовал себя на ногах нетвёрдо, хотя меня почти не вело; и ладонь, сжимающая мой локоть, пока мы шли по карнизу оказалась мне очень кстати. Огонёк помогла мне подтянуться на подоконнике нужной мне бойницы, а сама пошла дальше - к окнам своей лестницы, оставив меня с весьма помятым самолюбием: вот, спасла меня в результате девчонка!        Я же поднялся в свою спальню и подошёл к чемодану, где был открыт потайной отдел. Надо будет спросить Джинни, как она его нашла.        Я хотел просто положить туда ингалятор и закрыть его, но мой взгляд зацепился за одну вещь.        Это был старый, грязный и потёртый теннисный мячик.        Откуда он здесь? Или я это знаю?        Дрогнувшими пальцами я взял мячик, покидал из ладони в ладонь. Это движение было для меня удивительно знакомым, словно так и надо. Я лёг на спину и стал подкидывать мячик вверх одной рукой и снова ловить второй. Потом этой второй рукой снова подкидывать вверх и снова ловить первой. Вроде простое упражнение, но оно загипнотизировало меня, затянуло. Я соскочил с кровати, сел на пол перед стеной, и стал кидать мячик уже об неё...        Cтук-стук, стук... Стук-стук, стук...        От пола-от стенки, в руку...        От земли-от стенки, в руку...