Сон первый
Вставать категорически не хотелось. Пушистые хлопья снега за окном устроили настоящий бал, сплетаясь друг с другом в ритмичном вальсе. Будильник прожужжал уже в третий раз, призывая незадачливого подростка к подъему в школу, получая в ответ лишь недовольное мычание. Внезапно голову пронзила мысль: «сегодня мы с Марком впервые идем в школу как пара!». Это подействовало на него куда лучше, чем трель телефона. Он вскочил с кровати и начал нервно собираться. Наскоро позавтракав оставленными мамой панкейками с кленовым сиропом и запив все это дело остывшим кофе, он подлетел к двери. Со второго этажа донесся голос сестры: — Шон, подожди меня, я уже бегу. Лора никогда не завтракала по утрам, предпочитая маминой стряпне перекусы в школьной столовой. Она с диким грохотом сбежала по лестнице и начала копошиться в прихожей вместе с ним. — Ну, как вчера все прошло? — лукаво улыбнувшись, спросила сестра, когда они уже топали по заснеженной тропинке навстречу школьному автобусу. — О чем это ты? — Да брось, Шон, ты же опять ходил в гости к новеньким? Слышала, ты запал на младшего Джонсона, прям проходу ему не даешь. Уже признался? — От кого слышала? — Да вся школа только и говорит о том, как ты слюни пускаешь на Марка. Столько лет после твоего каминг-аута прошло, а ты так ни с кем и не замутил. Естественно, люди уже ставки делают на того, кто растопит твое холодное одинокое сердце. Шон раздосадованно поморщился. Он и не думал, что его романтический интерес к брату одноклассника мог привлечь столько внимания. Он не любил отношений напоказ, хоть и сам состоял в них впервые. — Ну так что? Признался, да? Только не говори, что он тебя послал, не хочу становиться твоей жилеткой на ближайшее время. Хотя, справедливости ради, ты это заслужил за разбитое сердце Скотта, потом Грэга и Бог знает, кого еще ты там отшил за эти годы. — Ой, отстань, Лора! Никто меня не посылал, мне и вправду нравится Марк, и да, я вчера ходил к ним домой, и да, я предложил ему со мной встречаться. — И? Ну, Шон, не будь таким засранцем! Расскажи мне все, и не жалей подробностей. Я же сижу с ним за одной партой и должна знать, как вести себя с ним дальше. — Веди себя с ним, как с моим парнем. Подъехавший очень вовремя автобус заставил сестру замолчать. Зайдя в теплый салон, Шон нашел глазами уже сидевшего возле окна Марка и с облегчением увидел, что тот занял ему место рядом с собой. Он не знал, как приветствуют друг друга парочки, поэтому, не придумав ничего лучше, просто сел рядом и невесомо чмокнул вмиг покрасневшего парня в щеку. — Доброе утро. Он физически ощущал направленные на него пару десятков глаз, но ему было глубоко плевать. Раз все равно обсуждают, почему бы не подкинуть им пару тем для разговоров? — Доброе, — Марк неуверенно улыбнулся, — как спалось? — Лучше не бывает. Неожиданно в автобусе раздались аплодисменты и крики поздравлений. Марк вжался в сиденье в надежде слиться с несчастной обивкой, испуганно мотая головой. Шон встал на ноги, по кругу поклонился всем присутствующим и, показав средний палец особенно воодушевленным, сел обратно. Широкая улыбка не покидала его лицо всю дорогу до школы. Первым, кто налетел на него с вопросами в школе, ожидаемо был Томми. Новенький в классе, его сосед по парте, который не ездил в школу на автобусе по причине постоянного укачивания, предпочитая выходить на час раньше и идти пешком. — Ты так светишься, что хочется тебя ударить. — И тебе доброе утро. — Ну, рассказывай, Ромео, как дела с моим братом? Я не слышал, как ты вчера ушел, надеюсь, он тебя послал и ты не хотел показывать мне свои слезы. — Ой, да хорош! Ты ж не отец ему, в самом деле. Нормально все прошло. Посидели, поговорили, начали встречаться — вот и вся история. И че это вы все хотите, чтоб меня послали? — Я, конечно, рад за вас обоих, но не забывай, что ему четырнадцать, а у меня дома есть ружье. Шон выразительно закатил глаза. Угрозы от Томми он не мог воспринимать серьезно. Высокий, худой, в форме, которая была ему на два размера больше (как и зачем оставалось загадкой, ведь форму выдают каждому индивидуально и шьют на заказ), в огромных очках-окулярах, которые визуально увеличивали его глаза, делая похожим на персонажа мультфильма. Он был обладателем копны огненно-рыжих волос и россыпи веснушек по всему лицу. Лишь ямочки на круглом добром лице делали его хоть сколько-то похожим на младшего брата. Прозвенел звонок, и разговоры пришлось прекратить. О чём говорили учителя в тот день, Шон не вспомнил бы и под дулом пистолета. Он просидел в школе лишние полтора часа, дожидаясь, пока у Марка закончатся занятия. Он уже начал волноваться, когда увидел торопливо бегущую к нему знакомую фигуру. — Прости, я опоздал, Андерсон оставил пересдавать зачёт по отжиманиям. — И как, пересдал? — Посмотри на меня. Я что, похож на того, кто умеет отжиматься? — Не особо, если честно, — Шон рассмеялся, за что получил несильный удар по плечу. — Ну что, идём? — Марк неуверенно протянул ему свою руку. Переплетя пальцы, молодые люди вышли из школы. — Зайдем куда-нибудь выпить кофе? Тут неподалеку есть кафешка, там просто невероятные маффины готовят, — Шон аж слюной подавился при упоминании десертов. — То есть, мы идем на первое свидание в кафе по дороге из школы домой? — А почему бы и нет? — И не поспоришь. Они заняли столик возле окна в маленьком семейном кафе. Сделав заказ, — себе — кофе, Марку — горячий шоколад и парочку малиновых маффинов для них обоих, — Шон сел напротив своего новоиспеченного парня. — Холодно сегодня. — На этой неделе вообще минус двадцать пять обещают. Невероятно полная официантка с доброй улыбкой поставила перед парнями поднос с заказом и, пожелав хорошего дня, удалилась обратно к себе за стойку. Пока молодые люди были заняты едой, разговор ненадолго прервался. Тишину первым нарушил Марк: — Красивый город у вас, — посмотрев в окно, протянул он, запивая слова глотком какао. — Летом будет еще красивее. Видишь площадь за окном? Во время фестиваля вишни там стоят разноцветные палатки со всякой ерундой, по всему городу бродит толпа туристов и просто огромное количество вишни повсюду. Она буквально везде: в магазинах, в пирогах, в напитках — весь город пропитывается этим ароматом и расцветает как эти самые вишни. — Звучит круто, учитывая тот факт, что наш отец собирается открыть мини-отель ближе к лету. Хочет, чтобы все было так же, как и в Ньюпорте. — А почему вы переехали? Марк поморщился как от удара. — Из-за смерти мамы. Отец решил вернуться в город, из которого она родом, чтобы мы не забывали о ней. — Прости, я не знал, Томми мне не рассказывал. Что с ней случилось? — Она долго болела, и болезнь победила. — Давно это было? — Почти три года назад, так что мы уже смирились. — Извини, я плохо подбираю темы для свиданий. — Ну, зато отлично подбираешь места: маффины действительно вкусные. Шон неловко улыбнулся. Мысленно он влепил себе пощечину за то, что затронул столь щепетильную тему. Они просидели еще почти полчаса, и напряжение, возникшее из-за разговора о матери, сошло на нет. Больше они таких тем не затрагивали. Они говорили обо всём и ни о чем. О машинах, о вишне, об учителях. Обсуждали жизнь под одной крышей с братьями и сестрами, домашних животных и компьютерные игры. Проводив Марка до дома, Шон неуверенно замер на крыльце. Вмиг вернулось волнение. Вчера, после признания, все, на что хватило его смелости, это крепко обнять парня и пожелать спокойной ночи. Сейчас же он не знал, как попрощаться в первый день их отношений. — Ну, увидимся завтра? — он встал напротив Марка и взял его руки в свои. — Спасибо за прогулку, за маффины и за то, что проводил. Шон притянул парня, обвив его талию руками, и легонько чмокнул в щеку. В ответ Марк улыбнулся, запустил свою руку ему в волосы, поднялся на цыпочки и, зажмурившись, прижался губами к губам Шона. Всего на пару секунд, но сердце молодого человека, казалось, успело пропустить тысячу ударов. «Проснись!».Возвращение в город вишни
13 мая 2022 г. в 01:16
Автобус ехал без остановок, укачивая пассажиров мерным гудением двигателя. Глаза слипались, подбородок падал на грудь, а пассажир вздрагивал, приходил в себя и ребром ладони вытирал рот от слюны. Когда он выезжал, уже было давно за полночь. И все, о чём он сейчас мечтал, — так это побыстрее оказаться в родительском доме, выпить крепкого виски из запасов отца и уснуть как минимум на пару дней.
Неделю назад он получил сообщение от матери, что отца, наконец, официально признали погибшим, и теперь они могут отдать ему последние почести, попрощаться и предать земле гроб, который так и останется пустым. Касаемо этого Шон испытывал довольно смешанные чувства: с одной стороны с груди будто сняли неподъёмный груз, и теперь он может нормально дышать, а с другой... С другой гроб так и останется пустым.
Полгода назад самолет, на котором отец возвращался домой после встречи с сыном, рухнул в море. Его тело, — так же, как и тела еще трех пассажиров, — так и не было найдено. Именно поэтому семье Шона пришлось ждать шесть месяцев, прежде чем им позволили официально похоронить отца.
На глаза снова начали наворачиваться слёзы. Горло сдавило спазмом. Пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, Шон без интереса посмотрел в окно. Стена дождя не давала увидеть того, что находилось снаружи.
Впрочем, он и без того знал эти места наизусть.
Прожив в Траверс-сити девятнадцать лет, он был знаком с каждым деревом на этом маршруте. А теперь чувствовал себя так, будто пейзаж не рад его появлению. Словно кроны деревьев медленно смыкаются над крышей автобуса, утягивая его и всех остальных пассажиров в тягучий мрачный водоворот, из которого уже не получится выбраться. Где-то в районе солнечного сплетения клокотало странное зыбкое чувство. По мере приближения к городу его тело тяжелело, в голове растекалась лава из мыслей, стекая в раскалённую лужу у основания черепа и отзываясь приступом тупой боли.
Тейт проверил телефон на наличие новых сообщений. Мама писала ему, что ещё не ложилась и будет дожидаться его приезда. От Лоры снова тишина. Шон открыл переписку с сестрой. Последним своим сообщением она поздравляла его с новым две тысячи двадцатым годом. Сегодня было второе сентября. Она не писала ему практически девять месяцев, даже когда умер отец. Не поздравила его ни с днем рождения, ни с повышением, ни с переездом в Бирмингем. Конечно, он мог это списать на то, что в этом году сестра заканчивала институт, что у неё прошла помолвка с Майком — парнем, о котором он знал только из рассказов матери. Мог списать это на то, что она вступала в новую жизнь, и места для старшего брата в ней не было.
Но не ответить на звонок после смерти отца? Ни разу не позвонить за полгода после этого? Конечно, жизнь не стоит на месте, и у него и самого не всегда было время, чтобы связаться с мамой, но чтоб совсем тишина?
Стало дико тоскливо. Вот так по кусочкам прошлое отрывается от тебя настоящего и растворяется в паутине времени. И иногда, в такие дни, как вот этот, это чувствуется особенно ярко и остро, словно вместе с воспоминаниями с тебя сдирают кожу.
Он пробовал поддерживать связь с Лорой после того, как уехал в Англию, но с каждым разом ответы становились все холоднее, сообщения все короче, пока и вовсе все общение не свелось к паре сообщений в год. Объективных причин для такого поведения Шон не видел. Да, сестра была близка с Марком — его первой школьной любовью, — они сидели за одной партой, болтали часами по телефону, как закадычные подружки-сплетницы, наверняка, обсуждали и его самого в те редкие моменты, когда он ссорился с Марком, и его отъезд вместе с разрывом трехлетних отношений мог вызвать у сестры гнев, но не на семь же лет.
Пары расстаются. Тем более те, чьи отношения начинаются на школьной скамье. Марк не мог уехать из Траверс-сити, а Шон не мог остаться. Со временем их отношения разрушились бы сами собой, и парень был уверен, что оказал услугу любимому, что не стал просить его ждать. А ведь Марк бы ждал, долго бы ждал… Он мог отравить ему лучшие годы жизни, но не стал. Он слишком сильно любил его тогда, чтобы позволить прозябать в одиночестве. Как в лучших традициях романтических фильмов, он молча ушел в закат, решив, что так будет лучше для всех.
Неожиданно в голову закралась мысль: «А какой сейчас Марк? Так и остался в Траверс-сити и помогает отцу содержать их мини-отель? Встретил ли он кого-то? Завел ли семью… или, может, даже детей?». Почему-то от последнего предположения стало как-то не по себе. Конечно, он сам за семь лет монахом не стал, но самые долгие его отношения в Англии едва ли продлились больше двух недель. Как будто прошлое вцепилось в него мертвой хваткой, не давая сблизиться с кем-то по-настоящему.
За этими мыслями Шон не заметил, как автобус остановился. Внезапно его волнение переросло в настоящую панику. Сердце забилось как сумасшедшее. Ослабевшими руками он достал с верхней полки небольшую сумку, в которую в спешке накидал вещей, коих ему должно хватить на две недели, и вышел из автобуса навстречу городу, в который не собирался возвращаться никогда.
Оливии Тейт едва исполнилось пятьдесят, но за последние полгода она, казалось, постарела на несколько веков. Худое лицо еще больше осунулось, а морщины, которые еще недавно только начинали обрамлять уголки глаз, теперь пропечатались так глубоко, что, казалось, были вырезаны ножом. Светлые, как у самого Шона, волосы, которые раньше всегда были уложены в красивую прическу, сейчас безжизненными патлами свисали в хаотичном порядке. Казалось, что мама стала даже ниже ростом на пару десятков сантиметров, потому что некогда прямая спина согнулась под тяжестью утраты, окончательно превращая женщину в старуху. Но самым страшным были глаза. Пелена горя превратила океаны, которые раньше плескались в них, в безжизненные холодные лужи, как будто это не отец разбился в том самолете, а она сама, и теперь ее мертвое тело бродит по дому, поглядывая вокруг своими стеклянными глазами.
Разговор с матерью выдался недолгим. Практически сутки пути не остались незамеченными для молодого организма, да и если быть до конца откровенным с собой, Шон встречи с матерью боялся не меньше, чем возвращения в Траверс-сити. Тяжело видеть, как горячо любимый человек страдает. Тяжело при этом оставаться сильным и стараться поддержать, когда у самого боль в груди ломает ребра. Сложно сдерживать желание упасть в объятья матери и зарыдать во все горло, как маленький ребенок. Горе должно было объединить их семью, заставить сплотиться в попытке утешить и поддержать друг друга, но в итоге оно только окончательно разделило их, давно живущих своими жизнями, пеленой неловкости, замкнутости и чувства вины.
На ватных от усталости ногах Шон поднялся на второй этаж в свою старую комнату. Там практически ничего не изменилось: те же стены, выкрашенные синей краской, те же плакаты с давно забытыми рокерами, та же кровать в углу, застеленная синим покрывалом, и тот же стол, за которым когда-то Шон проводил много часов за мучительным мозговым штурмом. Все было тем же самым, но в то же время — совершенно иным. На столе царил армейский порядок вместо привычного подросткового хаоса, рядом, на стуле, не валялась груда одежды, недонесенной до шкафа, да и самого шкафа не было — вместо коричневого гиганта стояла современная стенка с полками, на которых всеми цветами радуги переливались корешки книг. На полу не валялись разбросанные небрежной детской рукой журналы вперемешку со всевозможным хламом. Вместе с ним из его комнаты уехала и сама жизнь. Внезапно захотелось плакать. Столько лет он прожил в этой комнате. Столько раз он закрывался здесь после скандала с родителями, падал лицом на кровать прямо в школьной форме и рыдал, поколачивая ни в чем неповинную подушку. Здесь произошел его первый настоящий поцелуй. Марк… как он дрожал и смущался в тот день. Как мягко его губы открывались ему навстречу, и как грубо их прервала внезапно влетевшая в комнату Лора. Шон улыбнулся своим воспоминаниям. Округлившиеся глаза сестры, в которых заплескалось осознание, застывшие на полуслове губы, из которых успело вырваться только удивленное «о-о-о, и-и-извините» и резко захлопнувшаяся за ней дверь. Цвет лица Марка в тот момент мог успешно конкурировать с помидорами. В тот день Шон настоял, чтобы дверь в его комнату запиралась на ключ.
Он неуверенно присел на кровать. Сейчас это была не его комната. Он как будто пришел в гости к старому другу и нахально вторгался на его территорию. Любовно проведя рукой по мягкому покрывалу, Шон печально вздохнул. Приехать было плохой идеей. Просто ужасной. Но и не приехать он тоже не мог. Воспоминания, которые он подавлял последние семь лет, грозились обрушиться на него не просто ветром, а настоящим ураганом. Тут не было колледжа, не было работы, не было новых людей — ничего, что могло бы отвлечь его от прекрасных и от этого еще более печальных моментов. Вздохнув, он встал и начал стягивать с себя свитер. За неимением шкафа вещи пришлось как можно аккуратнее сложить на стул. Оливия оставила ему чистые полотенца, но сил идти в душ просто не было, хотя смыть с себя события прошедшего дня хотелось просто до скрежета зубов. Надев пижамные штаны и свободную серую футболку, извлеченные из дорожной сумки, Шон, плюнув на все, рухнул на кровать.
Но сон упорно не хотел приходить. Было ли все дело в месте, в котором он находился, или же он слишком сильно устал, но память упорно продолжала подкидывать ему кадры его прошлой жизни.
Вот он, придя в гости к своему однокласснику, первый раз видит его брата и сразу зависает на несколько долгих минут. Шон никогда не питал иллюзий по поводу своей ориентации, признав принадлежность к «веселым людям» еще в двенадцать лет. Он и раньше испытывал симпатии к людям своего пола и никогда этого не скрывал. Но тут все было совсем не так. Все, что было раньше, показалось ему лишь детским интересом, мимолетным и незначительным. А увидев Марка впервые, он почувствовал то, что больше всего презирал в романтических фильмах. Сердце забилось чаще, ладошки вспотели, дышать стало тяжело. Слова элементарного приветствия упорно не желали слетать с губ. А потом Марк улыбнулся. И Шон понял, что именно в тот момент его жизнь окончательно разделилась на ДО и ПОСЛЕ. Ему было страшно… Страшно влюбиться в совершенно незнакомого человека, страшно было быть отвергнутым, страшно от того, что эта улыбка еще долго будет преследовать его во снах, и забыть ее ему будет ой как не просто. Но он не мог не попытаться. Он делал все, чтобы сменить статус «лучший друг старшего брата». И вот, вдохнув побольше воздуха и сжимая в кулаки вспотевшие пальцы, спустя три недели после знакомства он набрался смелости и задал Марку самый сложный вопрос: «Ты будешь моим парнем?».
Сейчас Шон толком не мог вспомнить, что так сильно впечатлило его в день их знакомства. Да, Марк был красив, классически красив: огромные глаза глубокого карего цвета; тонкий, чуть вздернутый нос; пухлые губы, высокие скулы и незаконные ямочки на щеках. Его тело было хрупким и еще по-юношески угловатым, а копна каштановых волос в красивом беспорядке обрамляла худое лицо. Но Шон и раньше встречал красивых парней, видел их на экранах телевизора, на обложках журналов, на плакатах в собственной спальне. Но ни один из них не вызывал таких эмоций. Волнение, трепет и страх. Ни с кем до этого он не хотел ничего на «долго и счастливо». Может, потому что тогда ему едва исполнилось шестнадцать лет и гормоны бурлили, требуя выхода; может, потребность любить и быть любимым сыграла с ним злую шутку, а может, просто звезды так сошлись в момент их встречи, но влюбился он тогда окончательно и бесповоротно.