Сойка-пересмешница

За окном серого ниссана стояла приятная сумеречная темнота. Вдалеке были слышны надоедливые разговоры и рёв моторов, а по всему телу Тсукури бегали мурашки. Время вокруг будто бы замерло, позволяя секундам застыть, словно камни, и не мешать своим шумом происходящему. Пальцы дрожали, сжимая ткань чужой футболки, а в голове было абсолютно пусто. Он не верил, что это происходит. Приятной деталью было то, что ощущалось не только собственное бешеное сердцебиение. Если его реакция такая же, значит... Это не просто что-то импульсивное. Не то, о чем потом можно будет жалеть. В данную секунду в крови блондина было слишком много гормонов счастья, особенно в момент, когда он острее всего ощущал чужую ладонь, скользящую по собственной талии, чужой язык и губы, исследовавшие собственные с приятными слуху звуками, чужое дыхание, опаляющее щеки. Рядом с ним Дейдара не просто согревался. Он сам по себе становился теплом. Спустя такие долгие, и вместе с этим такие короткие минут пять, губы ощутили ставшую уже непривычной пустоту и лёгкую прохладу прошедшегося по ним кислорода. С талии исчезла тёплая ладонь, но дыхание всë не успокаивались. Дейдаре было страшно открывать глаза: он откроет, а Учиха исчез. Или откроет, а перед глазами лишь своя квартира, старые занавески, потолок... и всë это окажется сном. Однако, когда Тсукури все-таки разомкнул дрожащие веки и поднял взгляд, после чего он обнаружил, что на него точно так же смотрят глаза напротив. Голубоглазый впервые почувствовал его взгляд вот так. Не через очки. Он мог видеть его, как говорят в народе, "зеркало души". В груди что-то защемило, а дыхание снова начало прерываться. Значит, вот насколько он в Учиху влюблён... Отвести взгляд было невозможно в самом прямом значении этого слова: его будто связали по рукам и ногам. Блондин не мог пошевелить и пальцем, и все, что было ему подвластно - так же пристально вглядываться в глаза напротив. — Тебя преследуют неприятности, или всё-таки ты их? — вскоре раздался очень тихий и спокойный полушепот, а после него - тот самый смешок, который больше не звучал таким уж саркастичным. — Ты всë время пытался посмотреть сюда. Надеюсь, ты доволен. Моргать не забывай. Даже услышав это, Тсукури продолжал его разглядывать. Можно было посчитать его сумасшедшим, взглянув на ситуацию без контекста, но кому сейчас какая разница. Взору блондина предстала картина, которую он не совсем ожидал. Шрам, который был заметен и до этого, продолжался выше, превращаясь в, лучше будет сказать, месиво из небольших шрамов ближе к глазу. От лба к нижнему веку, через бровь и глаз, тянулся кривой рубец. Правый глаз был бледно-молочным, на нём не было видно пигмента радужки от слова совсем. Вглядевшись, Дейдара заметил лёгкие красные вкрапления ближе к хрусталику. Второй же глаз был обычным: глубокий карий, не обрамленный шрамами и, очевидно, смотревший в душу Дейдары. Такого количества повреждений на лице блондин не видел никогда. Его не пугал вид шрамированной кожи, он никогда не ощущал дрожи в руках при просмотре особо жестоких фильмов ужасов, где в деталях изображалось, как кому-то выпускают кишки. Он не находил это уродливым. Но при мысли о том, откуда могли эти шрамы у Обито взяться, кровь в жилах Тсукури начинала стыть. Он боялся представить, что конкретно стало причиной такого, но спросить прямо он не смел. — Можешь мне не верить, но я впервые не знаю, что сказать... — нервно усмехнулся Дей, чуть смущённо прикрывая ладонью в перчатке рот и опираясь спиной на пассажирское сиденье автомобиля Учихи. Отвернувшись, он ощутил, как на щеках проступает румянец, а с губ не может сойти улыбка. Все-таки, сейчас о плохом думать не хотелось. — Тебя так разозлил тот мужик? — Ну, я удивлён и одновременно нет, что ты не болтаешь, как обычно. — хмыкнул Учиха, доставая с заднего сиденья очки и вновь опуская их на переносицу. Смущало то, что нормальных слов и у брюнета не находилось. — Он сыграл свою роль, не спорю. У меня есть... виски двенадцатилетней выдержки. Если ты такое пьешь, конечно. Дейдара закутался в оверсайз-кожанку с сойкой на отвороте, понимая, что в таком откровенном наряде, все-таки, ощущает себя некомфортно. А Конан вот постоянно так щеголяет... И как ей удаётся не испытывать постоянный дискомфорт? Может, у девушек это в крови? В салоне пахло вкусно: приятным автоароматизатором с хвойной ноткой, слегка бензином, свежим парфюмом. Дейдара принюхался, а на губах снова заиграла улыбка. — Я пью всë. — улыбнулся Дей, в самоволку приоткрывая тонированное окно и впуская в салон хоть немного ночного, свежего воздуха. Выдохнув, он вновь нашёл в себе силы повернуться к Обито. Всë тело слегка трясло от волнения, хотелось расслабиться, но не выходило. — Хорошая машина, всë-таки. Давно она у тебя? Обито же в этот момент ощущал внутри себя только комок смешанных чувств. Ведь теперь Дейдара бы мог с лёгкостью уничтожить его, если бы захотел. Эта тёмная голубизна глаз могла быть сравнима, разве что, с сапфиром или глубокими водами мирового океана. И даже они решительно уступали тому, что Учиха мог заметить в радужках напротив. Лёгкий мандраж отпустил только тогда, когда все уже было сделано. Он ненавязчиво пригласил его к себе, а блондин так же завуалированно согласился. Обито сглотнул, заводя авто и откидываясь на спинку сиденья. Ему точно нужен был никотин. Выехав с парковки и предупредив Кисаме, что он остаётся здесь за главного, Учиха зажал между зубов сигарету, поджигая её конец и затягиваясь. Едкий, но такой привычный дым заполнил салон, выветриваясь лишь тонкой струйкой через приоткрытое окно со стороны Дея. — Давно. Когда брал, она была в том же состоянии, что и твой этот жучок. А я, наоборот, был посвежее. — усмехнувшись, брюнет вывернул руль и слегка ускорился, объезжая пару машин на трассе. Постучав сигаретой о пепельницу, он снова затянулся и продолжил. — Мне было лет восемнадцать, когда я её угнал с парковки бракованных партий на одном заводе. Километров пятьдесят тащил с другом на буксире до базы, а потом месяц возился с заменой деталей. Дала она мне помучиться, конечно. Зато теперь как второй дом. — Угнал?... — Дейдара почти рассмеялся, удивлённо глядя на Учиху и продевая таки руки в рукава кожанки, чтобы было удобнее. — Ну ладно, не скрою, не ожидать подобного было бы глупо. Это очень круто. — проведя ладонью по приборной панели, Тсукури кинул взгляд на начисто протертую поверхность: автомобили, видимо, и правда были страстью Учихи. Ловкие пальцы скользнули ниже, открывая бардачок. — Можно? — Можно. — вздохнув, бросил Учиха, ощущая, что мысли все ещё где-то не здесь. Перед глазами были несколько километров асфальтированной дороги. Тот самый путь домой, только теперь не в одиночестве. Как он будет показывать ему нору, где существовал все эти годы? Дома, конечно, было относительно чисто, да и не скажешь, что условия сильно плохие, но, наверное, блондин всё-таки привык к немного другой жизни. — Там ничего интересного толком. Бумаги и... — внутри все упало. Он обещал себе убраться в бардачке... Перебирая бумажки, Дей глянул вглубь бардачка, всматриваясь и замечая пару пакетиков с чем то. В голове сразу всплыли события дня, когда он помогал Обито в трейлере. Самому Учихе врать не хотелось, но внутри себя он молился, чтобы Дей либо забил, либо не заметил содержимого ящика. Но Тсукури заметил, и сейчас сомнений оставалось все меньше. Блондин стабильно убеждал себя, что это лишь товар, за который ещё не получены деньги. Сейчас ведь лучше об этом не думать, к тому же Дей никогда не видел Обито в состоянии "прихода". Значит, всë в порядке? Но внимание голубых глаз зацепило что-то ещё. Сунув руку внутрь, парнишка вытащил оттуда небольшой, потрёпанный временем стальной брелок в форме шестиконечной звезды. — А чего это такое? У тебя ещё и еврейские корни? — улыбнулся Дей, разглядывая нечто, напоминавшее звезду Давида и вертя это в руках. — Красиво. — Это... — Обито на миг выдохнул, понимая, что разговора о пакетиках не будет. Облегченно улыбнувшись, он переключился на мысли о брелке. — Это мне подарили когда-то. Не помню, кто. Но эта штука означает что тебя не возьмут в плен в бою, а ещё что ты сможешь говорить с животными. Вот благодаря этому я понимаю, что говорит мне Хидан. Дей не смог сдержать смеха. Сейчас между ними вообще не было той стены, что раньше. Ощущалось только приятное тепло и постепенно открывающаяся чужая душа. Приятно было слышать шутки вместо напряжённого молчания. Конечно, тайны всë ещё были. Откуда такие раны, почему он не видит одним глазом, что за вещества в трейлере и здесь? Но этот момент такими расспросами портить не хотелось. За окнами проносились другие автомобили, свет их фар отражался в зеркалах и стёклах. По мере продвижения к району, где жил Обито, цветных огоньков витрин становилось все меньше. Наконец, автомобиль остановился. Хранить такую красоту просто так в этих местах было опасно, поэтому, со скрипом открыв небольшой гараж, Учиха заехал туда, уже окончательно глуша двигатель. В гараже было светло, красиво и, на удивление, прибрано. Кое-где висели даже гирлянды, потухшие на несколько лампочек. В углу лежал сложенный клетчатый плед, а на нём - запылившаяся приставка, которую никто не трогал уже очень давно, судя по виду. Повсюду стояли коробки и инструменты, какие-то детали и остальные декорации типичного гаража. — Ты что, живёшь тут? — усмехнулся Дей, выходя из машины и пихая руки в карманы кожанки уже инстинктивно. — Уютно. — Не живу, просто когда-то проводил здесь много времени. Сейчас уже нет. Пойдём. На закусить у меня только арахис в панировке и консервированные оливки. — хмыкнул Обито, воспроизводя в голове отрезки времени, когда гараж был наполнен смехом и шутками, в приставку играли все, кто захотел, но чаще всего они с Хатаке. Становилось тоскливо, а это последнее, чем хотелось наполнять сей вечер. Дей не был избирателен в еде. Исключение составляла, возможно, лишь колбаса, которую покупал Сасори. Как была дерьмовой, так и осталась, но красноволосый почему-то упорно продолжал её брать, хотя ему самому она тоже не нравилась. Парадокс природы. Крыльцо дома Учихи было покоцанным: местами ободранная на дереве краска, какие-то пятна, торчащая из-под половиц ступеней жёлтая трава. Да уж, на их с Акасуной квартиры совершенно не походило. Со скрипом открывшаяся дверь впустила двоих парней в постоянную обитель Учихи. — Не хоромы, но уж извини, что имеется. — слегка устало произнёс брюнет, кидая ключи на ближайшую тумбочку и выдыхая, а после сразу же удаляясь на кухню. Дей же принялся осматривать помещение. Снаружи дом не выглядел презентабельно: простая коробка грязно-серой расцветки, заросший травой дворик. Внутри же было чуть лучше. Перед голубыми глазами возникла довольно просторная для небольшого строения гостиная: симпатичный тёмно-зелёный диван с подушками, столик рядом, на котором не было ничего, исключая пульт от кондиционера. Телевизора не было, хотя тумба под него стояла напротив дивана, а на стене висел единственный плакат с группой "Red Hot Chili Peppers". Заметив его, Дей улыбнулся, узнавая и тут свой же музыкальный вкус, и начиная очень тихо напевать себе под нос "Californication". Зайдя в смежную с гостиной кухню, парнишка увидел Обито, достающего из ящика резную бутылку, наполненную янтарной жидкостью - виски, и два стакана под него. Ну, прямо таки, сервис. Оглядев небольшой кухонный гарнитур, тоже на удивление невероятно чистый - буквально ни пылинки - Тсукури улыбнулся, подходя к Учихе ближе. Было ужасно неловко, но хотелось прикоснуться, поэтому блондин почти невесомо провёл пальцами по плечу брюнета. — Уютно у тебя тут. Я ожидал большего бардака... — усмехнулся Тсукури, расслабленно выдыхая и потягиваясь. — В гостиной будем? Жаль, я заранее не знал, что у нас будет фуршет. Принёс бы что-то тоже... — Садись уже, тусовщик. Чем есть, тем и кормимся. — фыркнул Обито, относя всю провизию на столик у дивана. За окном слегка выл тёплый летний ветер, разбавляя предосеннюю прохладу нагретым воздухом. Все-таки, в саутсайдских трущобах была своя романтика. — Здесь давно никого не было, кроме меня. Честно, я забыл уже, чем занимаются в гостях. "Но я просто захотел провести с тобой больше времени, потому что только с тобой я ощущаю себя живым" - добавил бы Учиха, если бы умел по-человечески определять и выражать чувства словами. Вместо этого брюнет ловким движением руки наполнил стаканы виски и ударил свой стакан о стакан Тсукури, делая первый глоток. Проблем с алкоголем у мужчины не было никогда: его организм попросту не был подвержен влиянию промилле. Как раз это и являлось причиной, по которой Обито спустя полтора года после смерти Какаши, так и не смирившись и не сумев потеряться в алкоголе, перешёл на более жёсткие способы отключить мозг. Выпитые литры давали лишь лёгкое расслабление и возможность не муштровать себя и не пытаться задушить собственные чувства. Сейчас же беседа с Дейдарой принимала все более открытые обороты: блондин много шутил, много смеялся, частенько оставлял взгляд своих голубых омутов на лице Учихи: ему безумно нравилось любоваться им без линз, скрывающих верхнюю часть лица. И Тсукури так и подмывало все-таки задать вопрос насчёт травм Обито. Спустя несколько стаканов виски, закинув очередную оливку в рот и стянув с плеч кожанку, в которой сидеть уже было жарко, Дей придвинулся слегка ближе, осмелев и проведя пальцами по крупным рубцам на щеке мужчины. Поджав губы, он не встретил сопротивления или неприязни. Так близко, но все ещё так непозволительно далеко... — Как ты получил их? — всё-таки рискнул Дей, шёпотом задав вопрос и с максимально открытым взглядом посмотрел в глаза Обито, большим пальцем обводя каждую неровность на бледной коже. — Не говори, если это слишком личное даже для меня, или типа того. Я понимаю. — Нет. — так же тихо прошептал Обито, позволяя уголку губ слегка нервно дернуться вверх. Его пальцы обхватили запястье Дейдары в перчатке и аккуратно стянули её с ладони, вновь позволяя ей опуститься на щеку. — Ничего особенного, обычная практика здесь... ——— Осень, южный пригород Анджело, семнадцать лет назад. — Найди мне этого сучëныша. Они решили убежать, так пусть живут с мыслью, что из-за них помер их пиздюк. — мужчина в околовоенной форме раскуривал косяк, вертя в свободной руке бабочку и расхаживая по дому, скрипя деревянными половицами. — Ëбаные торчки. Второй мужчина, с собранными в хвост, слегка сальными, русыми волосами и татуировкой на шее сновал по дому в поисках сына задолжавших им крупную сумму мужчины и женщины. Его рука потянулась к шкафу, открывая дверь, и оттуда тут же выбежал малец, на ходу воткнув широкий, кухонный нож прямо в боковую часть живота длинноволосого мужчины, и тут же вытаскивая. Последовал крик, нож упал на пол, а мальчик отбежал в сторону, собираясь вылезти через окно. — Твою мать, Гибс, лови уëбка... — хрипя, мужик опустился на одно колено, ощущая как вязкая, винного цвета кровь пропитывает грязную футболку, забивается в лёгкие и покидает тело в огромных размерах. Названный Гибсом, отбросив косяк в сторону, бросился в погоню за их целью. Детская нога уже почти оттолкнулась от рамы окна, через которое брюнет хотел сбежать, но крепкие пальцы схватили его за щиколотку, больно дергая назад. Полоснув бабочкой по голени, мужчина втянул ребёнка назад, в дом, и с грохотом прижал его к половицам. — Ты поплатишься, отродье вшивой псины. — грозно прорычал мужик, блокируя любые попытки мальца отбиться. Все-таки, двенадцатилетний мальчик был слабее двухметрового амбала. В глазах парнишки стояли холодные слезы, которым он не позволял покинуть нижнее веко. Челюсть была плотно сжата, и он понимал свою участь, хотя отчаянно пытался отбиться. — Молчишь, сука? Хуй с тобой, твоя шлюха-мать и говорить то тебя, наверное, не учила, только принимать умеете. А платить по счетам нет. Я научу. — крепкая рука сжала челюсть мальчика, колено мужчины мучительно больно давило на солнечное сплетение и не давало двигаться. — Сначала ты помучаешься. Лезвие ножа прошлось по детской коже, открывая глубокие надрезы и заставляя его истекать кровью. Тело дрожало, а все, что мальчик мог позволить себе выдать это мычание и утробный крик в ладонь травмирующего его мужчины. Высокий болевой порог даже не позволял ему отключиться, а агрессивно настроенный дилер героина, который принимали его родители, в порыве гнева размахнулся и полоснул ножом уже по глазу. Надрез вышел кривым, мальчишка успел плотно зажмуриться, чтобы не дать стали совсем раздвоить глазное яблоко. Кровью был залит пол старой террасы, а рот мальчику зажимала потная ладонь. — Твоя мамка была шлюхой, которую пускали по кругу все дальнобойщики на заправке, а отец торчок-мямля, который мог только убегать от проблем, а не решать их. — буквально вырывая слова из своей груди, мужчина брызгал слюной на мальца, ровно до того момента, как услышал звуки умиравшего напарника. — Патрик, блять. Лежи тут, шавка, все равно никуда не убежишь. Мужчина удалился, пытаясь в соседней комнате закрыть рану приятеля и вызвать ему скорую, а мальчик, захлебываясь в собственной крови и дрожа всем телом, на какой-то чудодейственной тяге нашёл в себе силы подняться на ноги и схватить выроненную бабочку. Лицо дико болело, глаз было невозможно открыть, а второй истекал слезами. Но суровые уличные законы юга научили маленького Обито, куда надо бить, чтобы наступила мгновенная смерть, поэтому в следующую секунду острое лезвие ножа пронзило артерию на шее Гибса, а мальчик, провернув с огромным усилием рукоять, громко вскрикнул и потратил последние силы на то, чтобы повернуть ручку конфорки на газовой плите и выбежать на улицу. Благо, ему было куда сбежать. ——— — Видимо, двигаться они не могли. Позже я читал о взрыве. От них ничего не осталось, поэтому искать виноватого никто не стал. — произнёс Учиха, почти не смотря на явно шокированное лицо блондина рядом. — Меня подобрали. Помогли. Научили говорить, писать. Одна семья из соседнего города. Фермер и его жена. Сейчас они уже умерли. У них кроме сына никого не было, а в Анджело мне соваться было нельзя, поэтому годами позже я похоронил их сам, мне помог Какаши. Мы вместе мыли машины на автомойке у того городка. Там встретили нужных людей и стали заниматься ставками на уличные гонки. Дальше я просто хватался за любую возможность вылезти. Смог собрать эту компанию пропащих и, как видишь, существую до сих пор. Тсукури в этот момент сидел, застыв и абсолютно не осознавая ситуацию. Услышанное не укладывалось в блондинистой макушке, а глаза были широко раскрыты. Внутри бурлила и кипела ненависть ко всему: к югу, к Анджело, ко всему миру. Он не понимал, как такое может происходить. До этой минуты Дейдара видел такое в фильмах. Он допускал, что где-то это таки происходит, но ни разу не позволял себе представлять, что это произойдёт где-то рядом. Руки слегка дрожали, но Тсукури постепенно успокаивал себя. Опрокинув залпом стакан виски, он повернулся к Обито всем корпусом и вгляделся в черты его лица. Спокойный, уравновешенный. Говорит о таком, будто просто рассказывает новости за день. Однако, по подрагивающей на шее венке, было можно заметить, что именно открыть это Дею стояло перед Обито как непосильная задача, через которую он тоже смог перешагнуть. Проведя пальцами вновь по рубцам на щеке и лбу брюнета, Дей шумно выдохнул и, откинув любые сомнения, приподнялся, мягко касаясь губами шрамов и оставляя на них лёгкие поцелуи. Ладони легли на шею Учихи, поглаживая и прижимая к себе. — Ты заставил их заплатить. Мне... возможно, не понять этого. Не возможно, а точно. Я никогда не смогу понять эту часть тебя, я не жил в таких условиях. — смазанно и неровно шептал блондин, водя пальцами по тёмным, коротким волосам и ощущая как бьётся собственное сердце. — Просто. Могу я... Слова так же не были коньком Дейдары. Тяжело было выражать то, что чувствуешь, тем более, когда это чувство такое интенсивное, что раненой птицей вырывается из под клетки хрупких рёбер. — Можешь. — прошептал таки Обито, до этой секунды просто пытаясь принять ситуацию. Он вновь открылся этому парнишке. Тсукури сам читал его, как книгу, бережно и неторопливо переворачивая сожженные по углам страницы. Учиха опустил блондина на свои бёдра, мягко прижимая к себе и накрывая его губы своими. Стоило позволить его чувствам раскрыть себя в действиях. Кому, как не брюнету, понимать, каково это, не уметь сказать о чем то. Не уметь, не успеть, не сделать. Руки Тсукури оглаживали крепкие плечи и шею, стараясь показать ему то, что Обито вообще никогда не встречал. Нежность. Близость. Понимание. Им многое стоило сказать друг другу, но на своём, лишь им двоим понятном языке.