Sorry, I love you

Поле... Запах цветов... Вокруг, куда хватает глаз– сплошное поле белых тюльпанов. Без конца и края. Уджин на этом поле совершенно один. Больше никого. Белоснежные цветы слепят глаза яркой белизной. Они роняют лепестки, которые витают в воздухе, словно очень-очень крупный, благоухающий снег. Лепестки летают, шелестят, кружатся, сталкиваются, задевают лицо. Самая настоящая метель, только из лепестков. Вдруг в метели лепестков возникает силуэт. Он медленно движется по направлению к Уджину. Сквозь лепестки ничего не видно, поэтому Уджину ничего не остаётся, кроме как ждать. Силуэт подходит, и Уджин чувствует объятия. Мягкие, тёплые, от которых плавится душа и текут слёзы. Уджин понимает, что это Чан. Лепестки успокаиваются и оседают вниз. Уджин смотрит: это и правда Чан. Хочется никогда не просыпаться, чтобы этот сон был вечным, хочется вечно стоять так, и никогда не отпускать. Уджин поднимает руки, чтобы обнять Чана в ответ... и снова жалеет о содеянном. Руки находят лишь пустоту. Силуэт разлетелся на белые лепестки, один из них упал в раскрытую ладонь Уджина. Лепесток напоминал по форме сердце. Из глаз Уджина полились слёзы. Он сжал лепесток в кулаке и заплакал. Заплакал, как маленький ребёнок, потерявшийся в большом и жестоком мире...

–

Проснулся Уджин от того, что подушка стала неудобно мокрой от слёз. Он долго не хотел смотреть в зеркало, чтобы нанести косметику и сделать укладку, потому что знал– опухший весь, с красными глазами от бессонной ночи и слёз. Но всё-таки сделал это, разочарованно вздохнув и осуждающе-презрительно посмотрев на своё лицо. Ведь нужно собираться на съёмки и делать селфи для Кабс. После относительно весёлого и лёгкого дня, проведённого на съёмочной площадке и с друзьями, Уджин вернулся в свой номер. Тут он вспомнил, что обещал позвонить своему другу Дэхо насчёт совместного похода по магазинам. Открыв список контактов, он начал искать контакт друга. Но вместо этого глаза упёрлись в другой контакт. Чан-и🤍 Ком встал у Уджина в горле. Почему он до сих пор не заметил этого контакта в своём телефоне? Почему именно белое сердечко? Когда он вообще пришпандорил его, и почему не удалил этот номер? Помотав головой и отбросив телефон, вместе с мыслями, на кровать, потому что не хотелось загружать голову, Уджин собрался готовиться ко сну, ведь сегодня он решил по-человечески выспаться. И тут он резко, до хруста в спине, вскочил с кровати. На полу, возле двери балкона, лежал смятый белый лепесток, по форме напоминающий сердечко. Дрожь охватила Уджина, в глазах вновь собрались и сами полились слёзы, обжигая лицо, которое и так горело. В голове сразу возникла картинка из сна, как он сжимает этот лепесток в кулаке. Ничего не понимая, и пребывая далеко не в лёгком шоке, Уджин непроизвольно вышел на балкон, чтобы удостовериться в отсутствии каких-либо цветущих деревьев и белых цветов: вдруг ветром занесло? Естественно, таковых не наблюдается. –Что за... Ему всё больше думалось, что он наконец сошёл с ума или... Или что? Он смотрит на часы: девять часов вечера. В Корее сейчас девять часов утра. Он берёт лепесток и телефон, кладёт лепесток под чехол, открывает телефонную книгу и гипнотизирует номер Чана. Так проходит десять минут, двадцать, тридцать... По прошествии часа Уджин наконец очнулся. Ему вдруг резко захотелось нажать и позвонить. Он, как только мог, удерживал себя, потому что знал, что это лишь заденет и заставит кровоточить почти зажившие шрамы на сердце. Но он не выдерживает. Искренне надеясь, что Чан поменял свой номер, или хотя бы просто не поднимет трубку, он подносит телефон к уху. Гудок... Ещё один... Ещё... Шум в трубке. –Ёбосэё? Уджин вздрогнул. Сердце сжалось, услышав до боли любимый знакомый голос. Он открыл рот, но словно потерял свой собственный голос, словно забыл все слова. Он не мог ничего ответить, будто оказался в вакууме. –Кто это? Два слова. За ними осознание, резанувшее, как острой бритвой, по сознанию и мыслям. Чан удалил его номер. У Уджина вырвалось, полное боли и отчаяния, глухое и сдавленное: –Я... Он резко оторвал телефон от уха и раз десять нажал на красную кнопку с перевёрнутой вниз трубкой, пока Чан не услышал его глухого всплипа. Он хотел что-то сказать, но вырвалось лишь одно это жалкое слово. Волна накатила, и он утонул в слезах, осев на пол и опершись спиной на кровать, согнувшись в три погибели, поджав колени и уткнувшись в них лицом. Чан забыл его, Чан удалил его номер, Уджина для него больше нет. "Ну конечно! Как я мог подумать о чём-то другом?" Уджин проклинал свою слабость и свою ничтожность, свою наивность и такую глупую надежду, которая ещё не умерла, но уже билась в предсмертных судорогах и хрипах. Отчаяние скреблось в грудной клетке, от слёз жгло лёгкие и горело лицо. Спустя полчаса, Уджин успокоился. Он принял душ, окончательно утихомирив свои нервы, и лёг спать. На часах было одиннадцать часов вечера. 5:00 Телефонный звонок Уджин с трудом открывает глаза и берёт телефон в руки. Не глядя на экран, закрыв глаза, он прикладывает телефон к уху, и говорит сонным, хрипловатым голосом: –Ёбосэё. –Уджин-а, привет,– прозвучало из телефона улыбчивым, соскучившимся и заинтересованным голосом. Уджин распахнул глаза и резко сел. Он судорожно оторвал телефон от уха и посмотрел на экран: Чан-и🤍 Дыхание перехватывает, и он молчит. –Ответь хоть что-нибудь. Уджин не понимает, что происходит и как это понимать. Придя к выводу, что это очередной, слишком реалистичный, сон, он пытается справиться со своим ступором и, наконец, спустя долгих пять секунд, отвечает. Его голос дрожит, он всё ещё глухой и хриплый после сна: –П-привет, Чан. –Что с голосом? Ты болеешь? Уджин прокашливается, собирается с мыслями, пытается привести голос и голову в порядок. –Нет, я в порядке. –Это хорошо. В голосе Чана слышалась улыбка. Слёзы снова начали собираться в глазах Уджина. –Чего звонил? Уджин долго думал, что ответить, пока Чан терпеливо ждал. Наконец он заговорил, делая поистине долгие паузы: –Я...Я просто...Просто решил позвонить... Я...Я скучаю, Чан-и... Последние два слова он сказал очень тихо. Слеза скатилась по щеке. –Ох... В голосе Чана послышались неожиданность и сочувствие. –А чего ж ты раньше не звонил? Я...–он запнулся, но всё-таки продолжил:– Я ждал. –Что? Мир перевернулся, скрутился, взорвался, склеился обратно и теперь шатался в глазах Уджина. Он никак этого не ожидал. В животе зашевелились умершие, а теперь воскресшие, бабочки. –Но... Как ты узнал, что это я? Ты же спросил, кто это. Я подумал, что ты удалил мой номер... –Я просто не посмотрел на экран. Так вот оно что. Уджин с глухим стоном ударил себя ладонью по лбу и обессиленно, с выдохом, упал на подушку головой, которая ещё чуток побаливала после того, как он плакал перед сном. "Какой же я тупой." –Эй, ты там как? –Я... дерьмово, Чан. Он решил сказать суровую правду. Сказать, как есть. Это ведь Чан. –Ты в порядке? Как у тебя жизнь вообще? В конце концов, столько лет прошло. Три года не виделись. –Мне... Мне плохо и больно. Чан издал звук наподобие того, когда собираешься что-то сказать, но слова застревают в горле. И начал говорить: –Но у тебя же сольная карьера, как ты и хотел. Песни уже свои есть. Классные кстати очень. Фандом в миллион фанатов! Хотя, что я говорю, их наверняка гораздо больше! Это же круто! Я тобой горжусь, Уджин! Он пытался подбодрить Уджина. Тому стало теплее от того, что Чан интересуется его жизнью. –Спасибо, но... Мне так жаль, что я ушёл.... Это было так по-идиотски... –Не говори так, пожалуйста. Не надо. У тебя наверняка были ещё какие-то веские причины, я уверен. –Угу. –Кстати, может расскажешь уже, чего ты всё-таки ушёл? Столько времени уже прошло. Уджин долго колебался. Нет, он не может сказать ему настоящей причины. По крайней мере, сейчас. –Нет, Чан, не могу, прости. Не сейчас, хотя бы. –Окей-окей. Значит они всё-таки есть. Я подожду. Просто мы все так расстроились, что ты ушёл. Все. Он сделал акцент на последнем слове. –Мы видели всё, что устроили те недостэй. Нам было очень больно на это смотреть и знать, что мы ничего не можем сделать. Представляю, каково было тебе. Уджин сглотнул слишком шумно. И сказал слишком тихо: –А я думал, что вы меня забыли... Но Чан услышал: музыкальный слух никто не отменял. –Эй, ты что? Как же мы могли тебя забыть? Мы все скучаем, просто нам нельзя говорить это на камеры. Уджину стало ещё больнее. –Понятно,– прошептал он. –Ты большой молодец, что смог позвонить. Я просто был занят, а потом позвонил, когда время нашёл. Я же тебя не отвлекаю? Уджин вдруг прыснул и засмеялся. –Нет-нет, ты что. Просто у меня тут пять утра, а так всё в порядке. Бан Чан ответил смехом. Заразительным неудержимым ржачем. Слышно было, как он от смеха стучал рукой по столу. Оба смеялись так минут пять. Наконец они успокоились, но животы у обоих болели от смеха. –Ууух. Какой же я дурак. Ты наверняка в другой стране сейчас, да? –Да, я в Бразилии. С разницей во времени в двенадцать часов. –Ого. А что ты там забыл? –В сериале снимаюсь. –Ооо, так ты у нас теперь ещё и актёр! Поздравляю! Впервые Уджин чувствовал настоящую, тёплую радость от того факта, что он актёр. –Когда выйдет? –В 23-ем году. –О, так скоро. "Ага, очень скоро,"– подумал Уджин. –Ты следишь за нашими новостями? –Конечно. –Видел наш камбэк– "MANIAC"? Мы крутые? –Да, очень. Особенно ты. О, чёрт. Уджин не хотел говорить это вслух. –О, правда? Очень приятно слышать. Снова эта особенная улыбка в голосе. От неё становится очень тепло. Уджину стало так тепло, что его прорвало на откровенность. Он словно опьянел от этого тепла, он не контролировал слова, которые вылетали из его рта. По мере того, как он говорил, его речь становилась всё более отрывистой, постепенно переходя в плач. –Знаешь, Чан-и, я скучал. Так скучал! Я не пропускаю ни одной твоей "Комнаты" я смотрю все твои фанкамы, все ваши выступления, все концерты, все новости– всё. Я почти справился с одиночеством и депрессией, но всё равно часто плачу и не сплю до рассвета. Мой уход был самой большой ошибкой. Мне больно, очень больно. Когда Стэй меня предали, это было слишком больно. Я думал, что вы забыли про меня. Когда я вижу, что у вас всё просто превосходно без меня, я очень, очень рад, но мне больно. Так больно... Больно... Больно! Он снова сорвался на рыдания. Чан молчал. Это, пожалуй, единственный человек, который его понимает в этом мире. –Тише, Медвежонок. Не плачь, пожалуйста. Сейчас же всё прояснилось. Ну, почти. Ну не плачь, прошу тебя. Его голос дрожал. Он тоже начинал плакать. –Пожалуйста, не плачь. Ну пожалуйста. Уджин так растрогался от этого Чанового "Медвежонок", что начал плакать ещё сильнее. –Подожди... Ты сказал, что смотрел только мои фанкамы. Почему? Что это значит? Уджина как током шибануло. Он случайно сказал то, чего никогда не собирался говорить. Как теперь выкручиваться? –Просто...Нет, я не могу... Не могу сказать тебе. –Хм, ну хорошо. Только пожалуйста, не плачь. Хотя бы ради меня. Насколько я понял, ты и так очень много плачешь. Не плачь хотя бы сейчас. –Х-хорошо. Последний раз сморгнув две слезы и пару раз шмыгнув носом, Уджин успокоился. –Какой же ты хороший, Чан. Самый лучший. И, забывшись от переизбытка эмоций, ляпнул то, что так тщательно скрывал всё это время: –Я люблю тебя. До него сразу дошло, что он наделал. –Прости, прости, я не хотел... И он как можно быстрее сбросил вызов.