Тарталетки

Это было оно. Как если бы Тэхён нашёл в изумрудном поле — четырёхлистный клевер. Как если бы Намджун однажды проснулся, а весь мир заговорил на едином языке. Как если бы Чонгуку сказали — Тони Старк настоящий и он берёт тебя в ученики. Как если бы Чимин мог чуть-чуть летать, подпрыгивая со смешинками в облаке золотистой пыльцы. Как если бы Хоби… — Хосокка, ты чего хочешь? Для себя? Чон удивлённо моргает, отвечая: — Кофе, и никогда не болеть. …Как если бы Хоби имел бесконечный запас энергии и был неуязвим. Это было оно. Стоящий в огромном костюме альпаки — АрДжея — Юнги. Шли съёмки развлекательного шоу, а Сокджин хотел его, матрёшечного, обнять так, чтобы почти задушить. Когда Джин был ребёнком, он придумал себе друга, что было обычным делом для детей его возраста. Кто-то верил, что управляет ветром, кто-то болтал с деревьями. Казалось, что тучи всегда одинаковы и плывут по небу со дня сотворения земли, а вот дождь из них — это исключительно новая вода. Что учителя и продавцы бывают только на своих рабочих местах. Что если не съесть ложечку за маму, то мама умрёт. У вымышленного друга не было имени и конкретной формы. Время от времени Джин просто узнавал — в розовом рассвете, в красивом цветке. Друг пел голосами птиц, оставлял послания на рекламных щитах. Незримый, вселяющийся в разные предметы и сильный. Не такой, как Бог, строгий и карающий, а игривый и добрый. Мог подсунуть червяка в клубнику, камушек в ботинок, запутывать пряди волос. Джин чувствовал его, искал и ждал. А потом… Он не то чтобы перестал верить, но не осталось времени на то, чтобы останавливаться и замечать. Друг, оказывается, материализовался рядом, и это Юнги. Добрый и заботливый, такой… Живой, настоящий. Лучше, чем белая и пушистая, игрушечная альпака с бусинками-глазами. — Юнги-я. Сокджин слегка наклоняется, прижимая тонсена к груди. Судьба. Не зря же они в одной группе, не зря лучшие на свете руммейты. Всё сходится. — Происходит какая-то странная херня. Шуга редко когда бывает смущён и, сейчас, переминаясь на пороге студии Намджуна, засунув руки в карманы толстовки и сжавшись, он не знает, как объяснить. — Мы заметили. Проходи. Наму нарочито осторожен, предлагает лечь на диван и спрашивает, хочет ли Мин чай, включая лёгкую музыку на фоне. — Это не… Я, блять, не знаю. Это не фансервис, Нам. — Он тебя трогает? — Нет! Без сексуального подтекста. То есть, да, трогает, но… Нежно. Как раньше, и в то же время нет. — Как ты это воспринимаешь? Тебе нравится, или противно? — Непонятно. С чего вдруг? Сокджин меняет постельное бельё, взбивает подушки, зовёт к себе в кровать поспать. — Просто спать? — Конечно. Юнги настороженно пялится в полутьме на постель. Неуверенно делает шаг вперёд, замирая на половине пути. — А почему? — Что почему? — Почему ты хочешь спать со мной? Кошмары мучают? Одиноко? Бессонница? — Всё в порядке. Я не давлю, но был бы очень рад засыпать и просыпаться с тобой. — С игрушками своими спи. — Это не то. — Значит… — А вот с тобой самое то. Давай, не стесняйся. Будет тепло и хорошо. — Очень всё подозрительно. — Юнги-я, станет неудобно, переползёшь обратно к себе. — Делать мне больше нечего, кроме как по кроватям прыгать. — Не ворчи, попробуй хотя бы. «Согласись» — мигает фантомно перед глазами. Обречённо вздохнув, Юнги валится на самый край, заматываясь в одеяло. — Молодец! Спокойной ночи, сладких снов. Расслабиться не получается, напряжение сковывает, парализует. Хён обнимает со спины, кладя руку на едва выпирающий, мягкий живот. Мычит довольно в ухо, устраивая маленькой ложкой вплотную к себе, греет. Он не лезет в трусы, хотя Юнги ожидал, засыпает почти мгновенно, тихонько сопя у виска. — Сокджинни влюбился! — кричит Чонгук. Для макнэ изменившееся поведение Джина — повод для стёба со стремлением выяснить, как обстоят дела. У Юнги самые лучшие кусочки еды в тарелке и свежевыжатый мандариновый сок рядом с чашкой кофе и стаканом воды. Юнги думает, что он лопнет, если съест и выпьет всё это за раз. Сокджин, запахивая халат, не отшучивается, садясь последним за стол. — Что тебе известно о платонической любви, ребёнок? Намджун роняет палочки под удивлённое чоновское «Охуеть». Тэхён показывает пальцами буквы, составляя «Love», и подтрунивания длятся из-за того, что мемберы пытаются уложить в голове — Юнги можно любить. — Обычно, когда парень начинает с кем-то встречаться, на него смотрят иначе. Он становится интересен в этом смысле и остальным. — Мы не встречаемся! Юнги и сам не ожидал, что однажды будет втянут в броманс. Что вниманием обласкают не только золотого макнэ и что вот так, как липнет к Чонгуку Тэхён — прилипнет к нему самому лично Сокджин. Грубовато отсекающий возражения, заматывая в шарф, впихивая рис в рот, и принимающий с распахнутой душой. В их динамике старший-младший не случился глобальный переворот, просто… Откровенное, бесконечное добро, улыбки, «хён позаботится», «хён с тобой». Юнги из вредности не отвечает на сообщения, задерживается в студии и проверяет ширину новых границ. — Оу, — Чимин цокает. — Значит, вот как ты себя ведёшь. Как маленькая су… — Следи за языком. Сокджин приносит ужин, рассказывает анекдот, делает массаж головы, массируя виски и зарываясь пальцами в волосы. Разомлев в продюсерском кресле, сытый и развеселённый, Юнги начинает привыкать. Чувствует стыд, уколы совести и не прячется, не становится потребителем, а учится отдавать. Отплачивает добром за добро, смотрит фильмы с хёном, сбегает посреди ночи в круглосуточный магазин, хохочет над какой-то фигнёй и пускает ситуацию на самотёк. Ничего страшного в бромансе нет, это поддержка и опора, переплетение рук и ног и комфорт. — Спи сладко, — уже традицонно желает Сокджин, обнимая. Мемберов достаёт горделивое «У меня офигенный руммейт», вызывающее уже исключительно закатывание глаз. — Да мы в курсе, вы на каждом ивенте только об этом и говорите. Сокджин и Юнги вместе просыпаются, вместе умываются, вместе готовят, вместе доучивают хореографию, вместе разбирают песни и молчат тоже вместе. Джин как брат, как Хосок и Намджун, как все они и ещё ближе. Засыпая от поглаживаний по щеке, машинально водя пальцами в ответ по пояснице хёна, Мин вдруг резко распахивает глаза. — Ты гей? — Мм? — Сокджин-хён, ты гей? — Наверное, нет. Меня не привлекает анальный секс. — Это и не обязательно. Не каждый практикующий анальный секс это гей. И не каждый гей занимается им. — Ладно… К чему ты спрашиваешь, Юнги-я? Зевнув, Сокджин утыкается губами между бровей. — Так, всё, отпусти. — В чём дело? — Мне нужно побыть одному. У Хоби паника от дерзких заигрываний Шуги. — Ты ревность пытаешься вызвать? Используя меня? — Фансервис?.. — Отстань! — Ну-ка тш-ш-ш! Сокджин снимает Мина с колен Хосока как пушинку, усаживая возле себя, и разве что по попе не шлёпает за устроенную возню, отвлекающую на общем собрании. Вечером Хоби настраивается на серьёзный разговор, подпирая Юнги к стенке и тыча пальцем в грудь. — Признайся, что ты по-настоящему влюбился в хёна. Тебя с непривычки размазало, да? Ничего особенного Джину и не нужно. Соблюдать порядок в комнате, проявлять уважение, не гаситься. Свиданий он не требует, мнёт как плюшевую альпаку и не замечает, как Юнги изучает ладонями изгибы плеч и обводит позвонки безотчётно томно. — Короче… — Намджун морщит лоб, сжимает переносицу и тяжко вздыхает. — Кажется, нарисовался мисандэрстэнд и… — Я не андерстэнд. — Вот именно! — Намджуни, выражайся яснее? — Давай я тебе кое-что покажу, а ты сделаешь вывод, Джин-хён? Сокджин смотрит в экран, и на записи, когда он отворачивается, Шуга пожирает его взглядом, прикусывая губы. — Кто я для тебя? На крыше прохладно, темнота добавляет таинственности. — Тот, кого я всегда ждал. Друг. — Окей. — Куда ты уходишь опять, Юнги-я? — Выпить. — Возьмёшь меня с собой? — Мы с Чимини договорились только вдвоём, ему я тоже друг. Пак сонно моргает, сползая со стула. Бутылки опустошены, а Юнги прорвало и он всё никак не замолкнет, рассуждая об эросе, филосе… — Ты же лучше всех разбираешься в любви, Чимини. Это она или нет? — Вот что я тебе скажу, хён, — Пак оглаживает воображаемые усы и бородку, — Люди любят любовь. — То есть… — Ты влюбляешься в знаки внимания, в проявление чувств, начиная их испытывать ответно. — Мне уже кажется, что мои чувства сильнее. — Нууу… Сложно судить. — Всё вообще сложно. На собрании спустя несколько дней — ведётся разговор о фанатах. — Выстраивая отношения с ними, держите в голове, что они не будут целую вечность преданны исключительно вам. Рано или поздно девушки выйдут замуж и родят детей, станут слушать бэйби шарк вместо Mic Drop. Это нормально. — Оно и понятно, — кивает Намджун. — Есть и иной вариант. Люди воспринимают вас как воображаемых партнёров, и пока у них в голове проекция вас реальных, найти спутника жизни им не удастся. Сравнивая обычных мужчин с прекрасной фантазией, это никогда не будет в пользу среднестатистического человека. Юнги внезапно ударяет по столу ладонью. — Сокджин-хён? Тебе нужно отказаться от концепции, где я твой друг. Джин сидит на краю кровати, сосредоточенно разглаживая штаны на коленях, одёргивая ткань. — Разве же это плохо? — Это не плохо, нет, — присаживаясь перед ним на корточки, Юнги накрывает его пальцы своими руками. — Совсем немножечко похоже на самообман, впрочем. Что ты чувствуешь по отношению ко мне на самом деле? — Ты тот, кто… Кого всегда хотелось бы видеть рядом. — Представь такую ситуацию, заходишь ты в спальню, а я в процессе самоудовлетворения. Это бы ты тоже хотел видеть? Уши Сокджина краснеют, щёки, шея… — Ни разу такого ведь не было. — А пора бы и позврослеть. Мне тесно в том амплуа, что ты для меня создал. — Почему мы не можем быть как Тэхён и Чимин? — Они соулмэйты. Чимин не хочет целовать Тэ. — А ты… Меня хочешь? — Целовать? Да. — Это всё изменит. Станет… Трудным. — Нет, хён. Это легко. Закрой глаза. Юнги невесомо касается трепещущих век губами. — Вот так… Страшно было? — Щекотно, — жмурясь, Сокджин улыбается.