и больше ничего.

Небо начинало медленно светлеть. Ладони вспотели и ныли от появившихся на них мозолей. Последний раз Ронан держал в руках лопату около пяти лет назад — еще до смерти отца. Труп ночного кошмара лежал у края ямы. Кавински, опершись на свою лопату, молча курил, наблюдая за происходящим. — Чувак, я бы поторопился на твоем месте, — сказал он, наклонив голову так, что солнцезащитные очки только чудом не съехали с переносицы. Порой Ронану казалось, что они — такая же часть тела Кавински, как его подрагивающие руки. Порой эта мысль казалась более чем реалистичной. С Кавински никогда и ни в чем нельзя было быть уверенным на все сто. Ронан не был уверен даже в том, что происходило сейчас. Он словно балансировал на тонком лезвии, разделявшем реальность и ощущение реальности. Спал наяву. Бодрствовал во сне. На секунду ему показалось, что ночной кошмар пошевелился, и дернулся от неожиданности. Кавински расхохотался и щелчком пальцев отправил окурок в сторону. — Успокойся, чувак. Он мертв. Да, ночной кошмар был мертв. Кавински выпустил в него всю обойму. — Зачем тебе пистолет? — спросил Ронан. Яма была уже достаточно глубокой, чтобы вместить в себя труп, но он продолжил копать. Кавински, казалось, задумался. Затем поправил очки, взявшись двумя пальцами за дужку, и причмокнул губами. Сел на капот своей Митсубиши. — Что ж. Твои варианты? Ронан не знал ни одного драгдилера в Генриетте, кроме Кавински. Больше того, он был лучшим во всем, что касалось нелегального, касалось подделок и касалось нелегальных подделок. Если кому-то было что-то нужно, этот кто-то непременно рано или поздно оказывался на окраине города и оббивал порог особняка Кавински. — В жизни не поверю, что ты заботишься о своей безопасности. Это утверждение вызвало у Кавински полуулыбку-полуоскал. — Это верно. Люди не представляют опасности для меня. Но Волмарт, — он мягко коснулся указательным и средним пальцем виска, и выглядело это так, словно он собирался выстрелить из этого импровизированного пистолета, — знаешь, всякое бывает, когда ты пиздишь оттуда вещи. Как же странно все это было. Всю свою жизнь Ронан провел в непонимании и ненависти к себе, гадая, ч т о он такое, и никогда даже не задавался вопросом, есть ли кроме него и его отца еще кто-то такой же, как он: страдающий от ночных кошмаров и умеющий доставать вещи из своих снов. Кто-то, умеющий делать фокусы из воздуха. Настоящую магию. Кто-то такой же непостижимый. Ронан Линч был непостижимым. Джозеф Кавински был непостижимым. Ронану совершенно не нравилась мысль о том, что они с Кавински становились друзьями. Он не собирался что-то менять в их сложившихся за все время не-отношениях: только вечное соперничество — и больше ничего. Все, чего ему хотелось — поскорее разобраться с проблемами. Первой из них был ночной кошмар. Второй — разбитая Свинья. — Спроси меня, о чем был мой первый сон. — Мне все равно, — отрезал Ронан, выбираясь из ямы. Он пинком спихнул труп ночного кошмара в яму и кинул лопату Кавински. Тот поймал ее и лениво сполз с бампера Митсубиши. — Ох, ты только что разбил мне сердце, Ронан Линч. Я так надеялся на душещипательные беседы между нами. Ну, знаешь, браслетики дружбы, общие секретики, обсуждение снов, проблем с папочкой и вся херня, — Кавински приложил ладонь к сердцу и наигранно всхлипнул. Ронан рассмеялся с этого перфоманса, Кавински в ответ растянул губы в ухмылке — шутку оценили оба. На секунды Ронан почувствовал себя так, как чувствовал с Гэнси: знаки и фразы, понятные только им двоим, ощущение не-одиночества и какое-то своеобразное спокойствие от осознания того, что тебя понимают. Только с Гэнси у них была общей бессонница, а с Кавински… Нечто более масштабное. Практически целый мир, неизведанный, непостижимый, как они сами, мрачный, поглощающий и бесконечно притягательный. Это ощущалось настолько же хорошо, насколько паршиво: он словно становился частью чего-то большего, и не мог понять, нравится ему это или нет, в то время как это большее, чем бы оно ни было, пускало корни и утягивало его все глубже. Багажник Митсубиши хлопнул с такой силой, что Ронан, сидя на ее бампере, ощутил вибрацию от удара своими костями. Кавински, в грязной уже-не-белой майке, появился перед ним, словно призрак. Несмотря на то, что небо стало заметно светлее, темнота все еще заливала все вокруг — просто из густого черного перетекла в жидкий серый. — Мы с тобой теперь подельники, Линч, знаешь об этом? — он наклонился так близко, что Ронан мог ощущать его дыхание на своих губах. Так близко, что Ронан мог разглядеть черные глаза за черными стеклами солнцезащитных очков. И все, что читалось во взгляде Кавински, было: я сожру тебя заживо. Ронан растянул губы в улыбке, острой, как лезвие: — Как скажешь. Он не собирался что-то менять в их сложившихся за все время не-отношениях: только вечное соперничество — и больше ничего.