Педики на велосипедике

      — Ты уверен, что мы едем верной дорогой? — Амрит поднялся с узкого сиденья и уперся на педали ногами. В эту часть города он заезжал не часто: тут жили низшие касты и мылись в сточных канавах. Амрит же предпочитал мыться в них, но стоя у истоков грязи. К его радости, сейчас здесь не было никого. Живого так точно, а по запаху определить было сложно: это кто-то умер или просто он вспотел.       Рэйтан остановился, опуская ноги на высушенную почву, отчего поднялось облачко коричневой пыли, оседая на подол серебристого шервани.       Опять стирать в Ганге, а у меня ваниш закончился. Придется хозяйственным.       Тонкие губы неприятно сжались, и он их пожевал. Невкусно.       Амрит тоже остановился, спешиваясь со своего железного розового коня.       — Рэй-рэй, — привлек он внимание Рэйтана, называя его неприлично-лично-сокращенным именем. На что тот обернулся, выглядывая из кустов Амалу или ствол Киллиана. Рэйтан посмотрел на товарища (близкого по очку товарища) и заметил, как тот переминается с ноги на ногу. — Я натер сиденьем себе все там.       Он указательным пальцем указал на пах, показывая место, где натер.       Рэйтан закатил глаза, доставая из кармана шервани белый пластиковый флакон.       «Не страпон», — грустно подумал Амрит.       — Присыпка! — поднял Рэйтан очень нужную вещь в самой заднице Индии. — С ней ничего не преет, хочешь потрогать? — Рэйтан уже был готов переступить через раму велосипеда «Дружок» и дать доступ к огурчику, но Амрит его остановил жестом руки.       — Хочу, — тот сухим языком облизнул сухие губы. И этому невкусно.       Ехать три часа по Индии, не зная дороги, в национальном халате из бархата, ехать без воды и шляпы — шляпа, а не план. — Хочу, но не время. Нужно найти то, что мы потеряли.       Рэйтан кивнул, протягивая не страпон товарищу. Тот по привычке пару раз провел по нему сомкнутой ладонью, проверяя наверняка. Увы — присыпка. Не долго думая, так как долго было нельзя в такую жару, да и думать нечем, Амрит Дубей высыпал присыпку Johnsons Baby себе под нижнее белье.       Зачем я надел стринги Амалы?       Мысль быстро испарилась из головы, так как подул ветер.       — Ну, — поигрывая бровями, Рэйтан поудобнее расположил пятую точку на сидении, — в путь, мой джалеби?       Амрит от такого обращения покраснел, как томат из рекламы сока, и, не задумываясь, с размаху сел на узкое сиденье розового «Аиста». Но узкое сиденье — не член сладкого Рэй-Рэя, и даже не щедро напомаженный смазкой с ароматом лотоса страпон.       — Шахти мне в задницу! — завопил индус, подскакивая от соприкосновения тела и сидушки. Жжение подсказывало, что теперь там не «как у младенца», а мозоль — Амрит бы хотел думать, что в форме сердца. Он был бы прав, если бы не был.       Натер знатно, может поехать без штанов? Проветрить генерала?       Присыпка не помогла, помог бы топор или ружье, чтобы избавить нас от этой пары кретинов, но у них были только ритуальные ножи и лубриканты, которыми Рэйтан еще обрабатывал кутикулы после жертвоприношений. Кровь, знаете ли, сушит нежную кожу длинных проворных пальчиков. Ему бы в пианисты или, на худой конец, мастером маникюра с переездом на северный полюс, а не вот это все.       — А ты нежно, — ласково промурлыкал Рэйтан, — хочешь, сиденье снимем, может будет привычнее без?       Амрит задумался, вспоминая старый анекдот, услышанный на жертвоприношении в Туле, что у почтальона Печкина не было седла на велосипеде, поэтому он и был такой злой.       Амрит тогда не понял, что плохого в массаже простаты? Кэтрин рассказывала, что это совершенно райское наслаждение, словно кушать Баунти.       Амрит опять не понял, зачем есть остров, но переспрашивать не стал. Дабы не пошло молвы, что любитель левого пути в вере (сторонник правой в ванне) туповат.       Не дело это — переспрашивать, поэтому о том, как подковывают блох и жрут землю, думать приходилось самому. Выходило скверно, еще поганее, чем притворяться потомком брахманов, но тут уж как с розовым «Аистом» — только терпеть и нехотя вертеть педали. Жаль, что вертеть шестеренки в мозгах так не выйдет: ни тех, ни других в прекрасную голову джалеби не завезли.       — Прием! Красивый мужчина и любитель сари вызывает Амритушку! — Рэйтан махал руками как мельница. Амрит подумал, чтобы привлечь его внимание, но на самом деле, тот сушил подмышки. Олд спайс, как и ваниш, закончился.       — Нет, не хочу без седла на штыре, вдруг подцеплю хламидий. Говорят, они передаются через общую мочалку, я в песне слышал.       Сладкая парочка педиков на велосипедике двинулась в путь. Навстречу приключениям. И на поиски того, чего они потеряли. Жаль, конечно, что время поджимало — будь иначе, может, смогли бы сделать крюк и заехать за мозгами. Но чутье подсказывало, что все лавки с серым веществом, даже те, что с навесами, уже закрылись, не вынеся красоты и ума Амалы.       Здоровье, мозги и целое очко. Им бы в Страну Оз, но нет — переродились в вонючей Индии.       «Домовой, домовой, поиграй и отдай», — думал Рэйтан, вспоминая, как утром искал ключи от велосипеда. Но там поговорка не помогла, пришлось заводить по старинке, с толкача.       «Черт, черт! Отдай мою игрушку, а то сломаю твою избушку!», — бубнил под нос Амрит, мысленно представляя, как ломает избушку, хоть слова такого не знал.       — Ты отметил на карте место крестиком? Так всегда отмечают клад! — Амрит нашел удобное положение на седле — сейчас натирали только стринги. Впервые за три часа езды он поймал хорошее настроение, которые нормальные люди называют галюны. Но нормальные люди — не великий брахман, ему виднее.       По тропинке уже, запевая песенку, шли ослик, суслик, паукан и мокренькая кисонька. Они всё пели и пели: «На-на-на на-на-на-на-на», — а нарисованное облако поливало их нарисованным дождём. Жалко, что нарисованным, уж очень хотелось освежиться.       Пекло так, что плавилась кожа. А мошонка давно превратилась в пашот. Но какая разница, если можно весело шагать по просторам и петь песни хором? Но тут ехать и молчать.       — Нет! — Рэйтан в этом пати из двух человек выл «Брейн». Хоть он и не был похож на толстую мышь-коротышку, коварные планы по захвату мира были его прерогативой. Он поправил складки ткани на брюках, тату слоника хоть и зажило, но почесывалась.       Или это вши?       Сегодня он наконец-то преподнесет подарок дорогому другу. И слоника и вшей. Тату мастер таки разрешил потрогать хоботок.       «Дружок» и «Аист» рассекали пыльную дорогу сдутыми шинами. Амрит хотел надуть их перед выездом, но рот оказался не в состоянии выдавать от 2,38 до 4,08 атмосфер. Да и рот он берег для товарища, что уж скрывать.       Надо было дуть очком.       Но эта святая и безусловно светлая мысль заднего прохода пришла поздно. Но вновь подул ветер. И вжух. Унесло и мысли, и приподнялся приклеенный парик Рэйтана. Он бы это заметил, если бы чаще ходил к парикмахеру. Но мысль от того, что кто-то потрогает его приклеенные волосы на клей карандаш, пугала.       В голове все еще крутилась песенка:       На-на-на-на-на-на. И мокренькая кисонька.       Хотя мокрым было уже все и повсюду. Не от дождя.       Мужчины (но это не точно) крутили педали, ища потерянное. А оно так активно пряталось, что найти не получалось. Прятки порядком вымотали товарищей, каждый поворот был знаком, а пейзаж словно повторялся. Лавки, разметка, кустики с индологом и подозрительным блеском серого.       Лавки?       Мужчины спешились, мужчины оглянулись, мужчины одновременно стукнули себя по лбу как в мемчике. Парик Рэйтана дрогнул, но остался на месте. Мысленно молясь великому Клей-карандашу, тот воздел кутикулы к небу.       — Приехали, — повеселел Амрит, наконец-то оглядываясь по сторонам.       — Приехали, — подтвердил Рэйтан слова товарища. Приехали, ехали и приплыли. — Три часа по кругу, — голос звучал грустно, всю поездку он думал только о сари и «стволе» атташе и совсем не смотрел вокруг, ища дорогу по звездам в обед. А нужно было по навигатору или, на худой конец, по компасу.       Амрит спрыгнул с велосипеда, что тот ударился рулем о слой пыли, колесо отвалилось, а цепь, которую смазали лубрикантом, соскочила. Слишком скользко, знаете ли.       Дух Саймона закатил глаза, это вам не радиаторы чинить.       Оба чихнули. Дважды. Тяжело жить в Индии с аллергией на пыль и индусов.       Амрит запрыгал на месте, хлопая в ладоши, как Амала при виде навеса, но быстро сдулся, как шины его железного розового друга, который вчера он отнял у девочки на улице. Очко терло, булки горели, присыпка не помогала, жизнь, знаете ли, та еще фу. Наверняка, та девочка осыпала его горой изумрудных, алмазных и рубиновых проклятий, засоряя священную карму.       — Мы нашли! Нашли!       В центре поля, давно не футбольного, стоял жертвенный алтарь для жертвоприношений. К нему был привязан мистер Роуз. Единственный адекватный человек в Индии (Я вам как читатель говорю). Мужчина был обнажен. Пара глаз велосипедистов одновременно блеснули блеском, изучая пыльное тело, подвязанное к жертвенному камню. Косой шрам на торсе подмигивал, очки поблескивали. Амрит подумал, что было бы неплохо добавить блеска и очку, но передумал. Мысли, знаете ли, не мусор в Ганге — надолго не задерживаются.       Рассечь воздух и взмахнуть!       Подумал Амрит, вспоминая популярный фильм, думая, как быстрее отсечь голову. Построить гильотину из песка и мусора!       Вспомнил Рэйтан передачу по РТР, где из говна и палок строили все. Даже храмы.       — Я не меняла сари час! — из куста вышла Амала, вытирая что-то белое с лица.       Слюна бы так не въелась.       Подумали бывалые педики спешившиеся с велосипедиков. (Второй, первый уже).       — Мы ехали три, — подсказал Рэйтан ошибочку во времени, смотря на вышивку на золотой ткани сари, на каждую петельку шва, на каждую дырочку от иголочки.       Метров пятьдесят ткани…       Грустно подумал он, решая переодеть Амрита в сари. А то дрочит на сари, а не дрочит в него.       Амала закатила глаза, что велосипедисты заметили полное ничего в ее мозгу.       — У меня вообще-то всегда есть сменка! Меня так в школе научили.       — А где военный атташе? — Амрит внимательно изучал поле и единственный куст, видя в нем макушку качка. Его серые глаза блеснули серым блеском, а генерал в штанишках откликнулся на блеск серых глаз. Моногамия — это хорошо, но если не помню, значит не было. О размере достоинства Киллиана Лайтвуда ходили легенды (сказки). Такие, что детишки рисовали его достоинство кривыми палочками на горячем песке — оно тянулось от океана до гор. Ходили слухи, что однажды оно накрыло собой целую деревню, отчего та и исчезла. Потом, конечно, все списали на культ — мы же в Индии, тут все, что не может объяснить умный и красивый индолог, списывают на культ. Так, знаете ли, и спокойнее, и для сюжета удобнее.       Еще поговаривали, что сначала входит член Киллиана, потом только он. А при его прилете в Индию с самолёта была видна растяжка с популярным рекламным слоганом: «Вышла прода, не прошло и года»!. Но как оказалось позже, достоинство не поместилось в салоне, и его пришлось везти отдельно на грузовом корабле.       Вот и сейчас, блестя серыми глазами, атташе скручивал, кажется, пожарный гидрант в кустиках.       В штанах у Лайтвуда не иначе, как Заклятье незримого расширения. По-другому не объяснить — либо заклятье, либо культ постарался.       Все так и подумали, кроме Амалы. Амала знала, вытирая с губ не слюну. Хоть ее парень и входил снизу, вышел сверху. И если сейчас она нагнется и откроет рот, то сквозняк продует насквозь.       Еще и стринги сперли.       — Не знаю, где он, — соврала Амала. — Не слежу за коллегами, я феминистка. Мне не нужны мужчины, хочу сари.       Рэйтан тоже хотел. Метров на 50, чтобы как у атташе…       Вдруг, совершенно неожиданно, раздался жертвенный крик с жертвенного алтаря для жертв.       — Помогите! Хулиганы зрения лишают!       Педики без велосипедиков оглянулись, Амала сплюнула шерсть, а Киллиан вышел из кустов (а кусты из него).       — Начнем? — предложила Амала, раскручивая сари. — Только чур без поцелуев, не люблю эти нежности, я по пути независимости.       Вечерело.       (Продолжение следует, но это не точно)       В следующей серии мы увидим: ствол, секс, велосипед, гидрант.