самое страшное

После той ночи Кэйе часто казалось, что все теперь обо всем знают. Что его отправили сюда выполнять какую-то миссию, о которой он понятия не имел. Что он потомок последней королевской династии давно разрушенной цивилизации. Что он предатель, который вот-вот уничтожит Мондштадт. Все это было, конечно, не так. Никто об этом не знал. Кроме Дилюка, но того не было в городе уже почти год. Вряд ли он присылает в Ордо письма, в которых рассказывает о том, какой Кэйа мудак и ублюдок. Дилюк о Кэйе не думал. Это Кэйа решил, что справится за двоих — будет думать и о себе, и о нем, и еще о рыцарях в своем подчинении. Чтобы вероятность двинуться на почве работы, неразделенной любви, проебанной дружбы — нужное подчеркнуть — была близка к ста процентам. Но мысли о том, что все всё знают, преследовали его, а от проблем Кэйа обычно не убегал, предпочитая их либо решать, либо создавать. Он же, в конце концов, не был Дилюком. Тогда они впервые поговорили с Джинн. Из них двоих с ней близок всегда был Дилюк — чертов Дилюк, который был везде — абсолютно, блядь, везде, в каждой вещи, в каждой знакомой и незнакомой спине, в каждой клеточке такого привычного Монда. Кэйа с Джинн тесно не общался, оставаясь в прохладно-приятельских отношениях. Но отчаянные времена требуют отчаянных мер, а Кэйа уже достаточно отчаялся. Он начал разговор издалека. Спросил, что ей известно о том, почему Дилюк покинул город, о том, как умер мастер Крепус. Джинн лишь вздохнула — было видно, что эта ситуация гложила ее, даже спустя столько времени. Конечно, Дилюк ведь послал к чертям весь Ордо — и Джинн в том числе, хотя от нее ничего не зависело. Но когда Дилюка вообще заботили такие мелочи? — Почему ты спрашиваешь? — поинтересовалась Джинн. — Почти год прошел. Да и я думала, что ты о его отъезде знаешь больше. Вы ведь поссорились в ночь смерти его отца, да? Кэйа только кивнул. Может быть, роль в отъезде Дилюка он сыграл все-таки не последнюю, хоть и хотел думать иначе. — Не расскажешь, что случилось? Кэйа надеялся, что этого вопроса не возникнет, но, видимо, зря. Джинн, конечно же, имела право знать. Джинн, конечно же, имела право задавать вопросы в ответ. И Кэйе было противно от того, что он все понимал. — Ты ведь знаешь, что я не отсюда родом? — дождавшись кивка, Кэйа продолжил: — Скажем так, это связано с моей родиной. Джинн смотрела на него, ожидая ответ, а Кэйа не мог найти в себе смелости признаться. Что бы она ответила? Разозлилась бы, как Дилюк? Сказала бы ему выметаться отсюда и не возвращаться никогда? Или простила бы столько лет лжи, покачав головой и смущенно, прощающе улыбнувшись? Кэйа не знал. И не узнал, потому что больше ничего не сказал ей. Джинн на него не давила, не пыталась залезть в душу и вывести на чистую воду. Кэйа был ей за это благодарен. Поняв, что он ничего больше не скажет, Джинн спросила о предстоящей экспедиции магистра Варки, и Кэйа с радостью принялся рассказывать ей известные ему детали. Может быть, у Кэйи когда-нибудь получится стать своим. Может быть, однажды он научится доверять, не боясь получить по лицу в ответ.