***
— Подъем! — строгим голосом крикнул Томоэ, как и всегда, в восемь включая свет в лаборатории. Мужчина тут же перешёл к нескольким переключателям, что-то щёлкая кнопками, будто бы стремясь настучать мелодию. Взглянув на Мидзуки в его аквариуме, мужчина не смог сдержать улыбки. Он никогда не принимал амфибию, живущую у него, за человека, но был так доволен результатами, которые показывал Мидзуки, что все же обращался тепло с опытным образцом. Может, только с ним у него и были хорошие отношения... Как у пса с хозяином? — Опять твои клетки начинают делиться ещё быстрее. Локусы с генами рыбы подавляют активность человеческих, твое тело чувствует, что надо адаптироваться под среду... А, ну, конечно! В аквариумной воде опять повышается уровень солей. Это... Нехорошо. Я поговорю с водопроводной компанией сегодня же... Напишу письмо. Они, кажется, начали халтурить и опять перекачивают плохо отчищенную воду из моря, — бормотал Томоэ под нос, будто бы самому себе. На самом деле он обращался к Мидзу, хотя и знал, что слышимость в воде так себе. Иногда было приятно поговорить хоть с кем-то, пусть его даже и оставаясь без ответов. Сняв первые показатели, мужчина жестом указал парню подниматься на первый этаж, где был верх бассейна и где они обычно работали вместе. По пустым коридорам вновь пошел шорох — одернув белый халат, засунув руки в карманы, размеренными шагами Томоэ направлялся наверх, покачивая длинными волосами, собранными в хвост в такт ходьбе. Он прекрасно знал, в его спину устремлён взгляд настоящего морского чудовища, оно плывёт за ним, смотрит, источает из своего нутра неясный гул и вибрации. Так Мидзуки себя обычно вёл, когда невероятно на что-то злился. Несмотря на это, Томоэ чувствовал распирающую гордость от того, что он скрывает здесь, от того, что всему миру не терпится увидеть Мидзуки, но он никогда его никому не покажет. Это личное развлечение, научный интерес. Никаких сенсаций. Только он, этот мальчик-амфибия и темные секреты лаборатории, нарушающей все права человека. Учёного беспокоило лишь то, что в последнее время Мидзуки стал гораздо молчаливее, чем раньше, и, если позавчера он еще хоть улыбался и щурился, то сейчас его состояние крайне тревожило мужчину: как бы тот не заболел или, не случилось бы с ним чего-нибудь. Наконец существо раскрывает свой силуэт сквозь толщу воды, оставаясь все еще на дне. Что случилось с ним? Может, ему перестал нравится тунец, которым он всю жизнь питался, или надоело ему слушать невнятные речи хозяина с самим собой? Возможно, он стал обижаться на что-то, но на что? Выяснится ли причина сразу, как только Мидзуки вгрызется тому в горло, или затянет под воду, задушит и сожрет? Томоэ наклоняет голову, смотря на парня, и расправляет длинные полы белого халата. Он подзывает Мидзуки к себе, кладет руку на его белые волосы и гладит его по голове, но лишь ради избавления от чувства долга, что-то вроде понимания "мы в ответе за тех, кого приручили". А в данном случае, ещё и вскормили, вырастили чуть ли не из пробирки. Мужчина наклоняется и снисходительно смотрит на "рыбеху". — Вылезай. Еда готова. Томоэ кивнул на резервный бассейн, заполненный живым тунцом. Для своей любимой игрушки ему было не жаль любых средств даже на содержание собственного озера с единственным отличием от естественных только тем, что он был залит дистиллятом и выложен аккуратной белой плиткой. — Перед и после взвеситься и измерить температуру. Томоэ повторил порядок действий, словно бы у Мидзуки и память была как у селёдки. Кто забудет то, что повторялось семнадцать лет подряд? Сам мужчина уселся в углу, где находились точно такие же приборы, как и в лаборатории, разве что в меньшем количестве. Он собирался включить резервные каналы с фильтрами, чтобы хотя бы немного урегулировать состав воды в бассейне. Размеренное щелкание кнопок компьютеров, клавиш на панелях, тихое бормотание — подобное случалось не раз и из-за халатности водопроводной компании случится ещё тысячу. Он изредка оборачивался на Мидзуки, но знал, что и в этот раз он сделает все четко по указаниям. Все... Точно так же, как и вчера, и позавчера. Томоэ зевнул. Иногда его голову забивали ненужные мысли вроде бренности бытия и отсутствия смысла в жизни, но он тут же переставал об этом думать... Он заставлял себя об этом не думать. В конце концов, есть хорошие развлечения вроде воскресных вечеров и этого временами забавного существа. Впрочем, Мидзуки вялый и молчаливый в последнее время... Надо проверить, действительно не заболел ли он. — Блять! — красноречиво ругнулся Томоэ, хлопая ладонью по панели. Фильтры заели и если их не включить прямо сейчас, то солей станет ещё больше, так много, что это будет опасно не только для остатков человеческих генов, но и для его здоровья. Серое утро резко перестало быть таковым, когда строгому Томоэ пришлось проявить себя в физических нагрузках. Учёные потому и учёные, что не боятся испачкать руки и рискнуть здоровьем ради своих научных мелочей. — Жди здесь и не лезь в воду. — Впервые за семнадцать лет система дала сбой. И, кажется, впервые Томоэ не подумал о том, что будет делать Мидзуки, пока его не будет. Обычно за него это делали старые, но продуманные системы, потому мужчина уже и не думал об этом, полностью положившись на технологии. Он скинул с себя халат, оставаясь только в нижнем белье и нырнул под воду. И правда, кисло-соленая... Она мгновенно заткнула ноздри и уши, не давая дышать. Соли выталкивали Томоэ на поверхность, не давая ему погружаться дальше. Вот бы ему плавники и возможность выделять слизь, как у Мидзу... Разглядеть было ничего невозможно — глаза щипало, каждый раз, как он их открывал. Концентрация почти как в море... Кислород кончался, но вместе с тем и Томоэ погружался все глубже, наконец добираясь до дна и расталкивая руками шлюзы. Надо придумать очистную систему. Как только фильтр захлопнулся, Томоэ оттолкнулся ногами от дна. В лёгких начало болеть и щипать, в глазах темнело, становилось невероятно страшно... Мышцы постепенно переставали двигаться и неизвестно каким чудом, но он все же выбрался. Вылезая из воды, Томоэ раскашлялся и начал тереть глаза, свалившись на пол. Даже не смотря на Мидзу, он хриплым голосом сказал, что через десять минут парень сможет вернуться в бассейн, а сам встал и вслепую нашарив дверь, практически выполз из кабинета. В лёгких по-прежнему адски жгло.
***
Мидзуки остался один. Наедине со своей агрессией, печалью, и внутренними проблемами. Жутко болит голова, просто раскалывается... От этого у него совсем нет настроения не то, чтобы общаться, даже выплывать на поверхность кажется непосильной задачей. Ему не хотелось приносить Томоэ каких-либо проблем, ведь в конце концов, все, что требуется от Мидзуки — поддерживать хорошие результаты и всегда сотрудничать с учёным (имеется в виду, позволять ему делать с телом подопытного просто ужасные и аморальные вещи) И нет, Томоэ не был извращенцем, вниманием женщин он точно не был обделён. Вероятно, ему просто хотелось почувствовать себя Богом, и поэтому создал человека собственными руками. Мидзуки тоже порой хотелось почувствовать себя всеобъемлющей силой, пусть он только размышляет о том, чтобы затащить хозяина под воду. Узнать, будет ли ему больно так же, как больно Мидзуки? Будет ли Томоэ больно потом или, когда-нибудь больно вообще? Пора перестать думать об этом. Сейчас он один, в пустом помещении, наедине со своими страхами и пугающими мыслями. Этого положения учёного вместе с опасным зверем можно было бы и избежать, если бы тот изначально занялся его очеловечиванием. А догадывается ли Томоэ, что Мидзуки опасен?