***
Томоэ чуть ли не ползет по коридорам откашливаясь и судорожно вдыхая. Воздух постепенно сушит его тело, но для него сейчас важно не это. Ученый, так давно не испытывавший физических и эмоциональных нагрузок, чуть ли не умирал от прилива адреналина. Он не любил перемены... Длинные волосы свисали с плеч, спутанные, с них лилась вода. Прыгать с завязанным хвостом в воду — не лучшая идея. Теперь они давили, добавляя еще больше дискомфорта ко всему тому, что уже испытывал мужчина. Голова раскалывалась... Наконец Томоэ доковылял до своей комнаты и переоделся в первые попавшиеся футболку и домашние шорты, одновременно с этим распуская хвост и встряхивая волосами. Оставлять надолго Мидзуки одного было опасно, потому после этого уже в достаточной степени оправившийся Томоэ вернулся назад, переходя с шага на бег и обратно. — Сделал все по инструкции? Отлично, — сухо сказал ученый. По его голосу не было понятно, что он только что пережил, но вот вид говорил за себя — вымучен. — Прыгай в воду, — очередной приказ. Обычно Томоэ садился на бортик бассейна, наблюдая сверху за тем, как Мидзуки носится с какими-то игрушками или пытается поиграть с хозяином, но на этот раз они оба были не в настроении. Эти стены отравляли, отравляли их обоих, с одной лишь разницей в том, что Томоэ верил в добровольность своего отравления. Он не умел жить по-другому. Всегда один, в бумагах, чашках с прокисшим кофе — некому было позаботиться, женщины такого как Томоэ терпеть не могли. Разве что те, которым за это платили... Он еще и остер на язык. По, как правило, исполнительному и обязательному характеру ученого никто такого не говорил, но мастерство ответить на оскорбления проявлялось на каждой из его конференций, когда хитрость и расчетливость сходились в одном ответе. Томоэ сел на бортик, опуская ноги в воду и чувствуя, как они мокнут, вызывая неприятное ощущение — еще не отошел морально. — Ко мне, — пробормотал он, вновь отдавая приказ, будто бы собаке, притягивая халат и накидывая его на себя. Даже не придал значения тому, что забыл его здесь. Снова запустив руку в белые, слегка отдающие бирюзовым, волосы, он почесал парня по затылку, даже не догадываясь, что свою вину перед этим несчастным крохой ему не искупить никогда. Мидзуки уже привык улыбаться хозяину во все тридцать два, с хитрым, беззлобным, любопытным прищуром наблюдая за тем, как его жизнь — до конца рабочей недели весьма обычной и не пестрящей запоминающимися событиями — каждый раз разделяется на пресловутые «до» и «после» До – хозяин всегда был сосредоточен и серьёзен. Нет в памяти рептилии хоть момента, где мужчина позволял себе дать слабину. (может быть, все люди так себя ведут?) И после – только по воскресеньям хозяин улыбался, отчего на душе у Мидзуки было неспокойно и крайне тревожно. Приходил домой он почему то усталый, но довольный, будто бы сытый кот. В чем же причина? — Как ты себя чувствуешь, Мидзуки? — ...Неважно. Чешуйчатый даже забывает о том, насколько сейчас не в настроении хозяин, что даже испугался снова услышать его. Мидзуки пристраивается к хозяину, жмется ближе, ложится на бортик и утыкается мордой в локти. Хотелось бы сейчас подремать. Томоэ же не будет против? Рептилия трётся щекой о чужую ногу, сопит и чувствует такую же мокрую ладонь на своих волосах. Разве он выглядит таким несчастным? Он потягивается, зевает, оголив белоснежные клыки и снова примыкает к мужчине, сам того не заметив. Ему уже нет дела до своей злости, ведь впервые в жизни Мидзуки стало все равно до того, что Томоэ неожиданно всадит ему скальпель в спину. Пусть всадит тысячу ножей, копий, игл и кинжалов, теперь это не имеет значения, ведь Мидзуки уже достаточно взрослый, чтобы принимать смерть как данность, а в его положении — как милость. — Завтра проверю тебя еще раз. Мне не нравится твое состояние. — Я не понимаю тебя. – сонно мычит Мидзуки и дальше упирается в свои локти. Он нагло лжёт, ведь "глупая рыбка" прекрасно понимает о чем сейчас идёт речь. Томоэ хмурится, когда слышит слова глупого парня. "Конечно, ты не понимаешь... В твоей голове рыбьи мозги, а ни одна треска не поймет, что я говорю..." — думает он, болтая ногами в воде и, даже будучи такого невысокого мнения о Мидзу, все равно гладит его по голове. Мужчина любит эту амфибию, но не видит в ней человека. Он любит ее за то, что она есть, но она существует лишь как питомец, живущий в своем мире, в котором есть все для существования. Как собака не понимает, куда уходит хозяин, так и Мидзуки никогда не поймет, почему Томоэ улыбается по воскресеньям, а в остальные дни грустит. Многое не понять этому мальчишке, ошибке природы и достижению ученого. Но все-таки он его любит. Пусть даже и как аквариумную рыбку. — Хочешь спать? Плыви. Хочешь, постелю в лаборатории? Томоэ общается отрывисто, лишь изредка проявляя эмоции, но, наверное, это не столько из-за его отношения, сколько из-за снисхождения. Вдруг его приказа не поймут..? Мидзу уже подрос. Надо проверить его умственные способности. Несмотря на, в основном, физиологический интерес, раз в несколько лет Томоэ все же опускался до того, чтобы провести пару тестов на интеллект. В последний раз Мидзуки было тринадцать... Сплошной ветер в голове. "Ты принадлежишь мне. Каждая клетка твоего тела принадлежит мне. Без меня ты — ничто. Со мной — все. Ты родился здесь, тут ты и умрешь", — вспоминал Томоэ слова, которые говорил амфибии, когда тот был еще младенцем, живущем в маленькой ванночке из геля и воды. Вряд ли Мидзуки помнит... Впрочем, это ведь чистейшая правда. — «Мог ли он только подумать о том, что ему на самом деле всё равно?» – думает Мидзуки и собственным мыслям ужасается. Хочется ему хотя бы раз почувствовать себя человеком, а не рыбой. Это ведь так неприятно, когда с тобой даже не разговаривают как с тем, кого ты сам вырастил и вскормил. Неприятно, когда ты в его руках всего лишь игрушка, питомец, и ничего более. — Не хочу. Мидзуки обижается и уходит под воду. И неужели он просит слишком много?***
Снова ночь воскресенья. Хозяина дома нет, а Мидзуки заперт в подвальном отделении аквариума под толщей воды в компании шума и писка аппаратов, к которым он буквально прикован. Начинает надоедать. — ... Мидзуки прижимается к стеклу, замахивается кулаком и бьёт со всей силы, но стекло до того крепкое оказывается, что все, чего парень добился – это глухой "бам". И спустя семь таких же "бам" стекло даже не дрогнуло. Неужели Томоэ это предусмотрел?.. Из рта вырывается пузырь воздуха, и рептилия крайне входит в ярость, которая заставляет парня начать суетится, что-то в спешке искать. Сердце болезненно дрогнуло, когда Мидзуки случайно задел один из вживленных в его тело проводов. Он тут же зажмурился и выдернул его с мясом. Холодное пятно крови тут же ударило его в лицо, а с плеч монстра будто свалились горы. По венам пополз липкий страх вместе с кровью, поражая словно яд. Сердце забилось еще тяжелее, почти не давая возможность сглотнуть желанного воздуха. Стало больнее. Мидзуки зажмурился еще раз, и выдернул из рук еще три таких же провода, так же больно и беспощадно. Крови стало больше, а дышать становится все сложнее. Томоэ точно не предусмотрел то, что не только тело Мидзуки начало адаптироваться, но и повадки и гены хищника вместе с этим явно дали о себе знать. Нежелание находится в запертом пространстве, чувство опасности, тревога. Аппараты запищали, красный свет подсветил грязно-красные разводы в воде аквариума, и Мидзуки в порыве гнева тут же рвется к тоннелю на верх, отрываясь от стенки стеклянного ящика и особенно болезненно выдергивает трубки из ног. Теперь этот писк стал невыносим, воздуха не хватает. Мидзуки ползёт, извивается как может, и эти 7 секунд кажутся ему мучительной вечностью перед тем, как он наконец выплывает на поверхность и выползает из бассейна вон. — Это всё ты сделал... Это ты виноват. - шипит Мидзуки, задыхаясь в порыве адреналина. Он переходит на бег, как подстреленный бежит по лестнице, спотыкается, падает, размазывает по кафельному полу кровь, стонет от боли, но не останавливается. Тело безжалостно покрывается ссадинами, но парня уже не сломить, даже адской болью. Чудовище, которым движет ненависть и злоба, уже не сойдет с пути, по которому бежит. Мидзуки пробегает коридор, поскальзывается на своей же крови, но бежит дальше. Вдруг врезается в тупик, поворачивает налево и тут же залетает в первую дверь, что ему попалась на пути... Точно такие же аппараты, аквариум и... кролики. На полках какие-то пробирки, на стенах снова протоколы и исписанные бумаги. Монстр бегом выходит снова в коридор и бежит по лестнице, надеясь, что встретит входную дверь. Перед ним встаёт новое препятствие - огромный, титановый заслон, который открывается таким же гигантским и тяжелым винтом. Томоэ сам себе яму вырыл, когда недооценивал способности подопытного. Мидзуки был сильной амфибией, поэтому, приложив немало усилий, дверь поддалась и открылась. Парень опешил. Вне подвального помещения дом выглядел абсолютно не так, к тому же, площадь его была намного меньше засекреченных этажей. Теперь... обычная входная дверь даже не представлялась такой уж сложной преградой. Начинает кружиться голова от кровопотери. Столь старые раны от проводов не закрываются... Почему? В этом Томоэ виноват. Мидзуки надоело быть рыбой. Надоело сидеть на привязи, словно собака. Надоело кому-либо принадлежать, словно вещь. Шипя и злясь, обезображенный, грязный, смотрит на свои руки и с диким рёвом припадает плечом к входной двери. Еще раз, и еще... Первая вмятина, вторая, и наконец, замок не выдерживает и с мерзким треском ломается. — Где же ты? - Прижав израненные руки к груди, он наконец высвобождается из оков. Холодный ночной воздух с улицы бьет в лицо, режет щёки тысячами лезвий. Ну же, беги, Мидзуки! Беги туда, куда тебя никогда не найдут, где ты больше никогда не увидишь черт лица учёного. Он больше не будет смеяться над тобой, улыбаться и хихикать, пока ты кричишь и плачешь в агонии, Мидзуки. Больше ни один препарат, ни один провод и тем более чья-либо рука не коснутся тебя. Агрессия и адреналин дают еще сил на несколько шагов. Пара шагов с маленькой лестницы около двери, еще один на асфальтированную дорожку и... конец. От бессилия Мидзуки падает на холодную землю, словно бездыханной тушкой. Ты слаб, Мидзуки.