***
Спустя 3 недели после победы над Прародителем. Энни Леонхарт с детства привыкла к боли. Кроме того, со временем она стала видеть в ней успокоение — боль забирала с собой все мысли, тревоги, всю ненависть и сожаление; поглощала их. Оставалась лишь сплошная боль. Так действительно было легче жить. Она изводила себя до тренировками, била стены кулаками, выбирала себе самых сильных противников для спарринга, чтобы почувствовать физическую боль. Со временем Энни не просто привыкла к этому, но стала любить — если подавлять чувства не удавалось, то она всегда глушила их болью. Потому что чувствовать что-либо — значит быть слабой. Этому научили её приемный отец, наставник Магат и годы тренировок на Воина. А закрепили в ней эту установку годы на Парадизе, ведь тогда минутная слабость могла стоить ей целой миссии. Боль стала самой прочной привычкой — а привычек у неё было много. Поэтому Леонхарт на тех вылазках даже чувствовала облегчение, когда в неё — в обличии титана — стреляли. Так хотя бы не стояли перед глазами убитые ею солдаты разведкорпуса — оставалась лишь боль. Поэтому сейчас, сидя в ванной временной квартиры Альянса, она морщилась, вытирая кровь с новеньких аккуратных царапин на руках и ногах. К такому способу она прибегла впервые — здесь, ночью, в тишине и спокойствии, другого выхода не нашлось, а тело требовало боли. Пришлось импровизировать. Из свежих шрамов всё ещё выступали капельки крови, а рука почти онемела, но Энни знала — это лучше, чем очередную ночь задыхаться, думая о том, что стало с Марли, с её друзьями, с ней самой и с другими — по её вине. Она — как и привыкла — завязала волосы в аккуратный пучок. Как привыкла — накинула толстовку (непременно с длинным рукавом), надела джинсы (морщась, когда ткань дотронулась до шрамов) и (по привычке аккуратными, неслышными шагами) вышла в общую гостиную, которая тут служила ещё и кухней. По привычке налила себе стакан ледяной воды и села на диван, поджав под себя ноги. Всё как и много лет подряд. Только вот... — Энни? Ты чего не спишь? — в дверь аккуратно заглянула растрёпанная блондинистая голова. — Армин? А ты чего тут делаешь? — она недоверчиво посмотрела на Арлерта и жестом пригласила его присесть. — Я ещё не ложился... Всё думаю о завтрашнем выступлении, — парень аккуратно устроился на диване напротив Энни и устало вздохнул, — мне кажется, что что бы я ни сказал, этого будет недостаточно, чтобы марлийцы прислушались к нам. — Ты обязательно справишься, — Энни сама не понимала, почему ведёт себя с ним не так холодно и равнодушно, как с остальными, и почему сейчас улыбается, смотря на него, — ты же крутой. Я в тебя верю. Юноша, казалось, мгновенно позабыл о усталости — на его лице засияла счастливая улыбка, а щеки покраснели, отчего ему пришлось спрятать их в ладони. — Спасибо, Энни, — казалось, в эту секунду в его глазах снова заиграл радостный огонёк. "Хотя, возможно, это просто освещение.. " — пронеслось в голове у Леонхарт. — Не хочешь чаю? — спросил Армин, кивая в сторону чайника, накануне заваренного специально для Леви. — Если капитан не будет против, — усмехнулась Энни. — Думаю, он не настолько жадный. Они и сами не заметили, как легко за чаем пошла беседа — словно в старые-добрые, ребята обсуждали какие-то абсолютно простые вещи, вроде цвета костюма на завтрашнее мероприятие или забавных историй с участием Жана Кирштайна. Армин совсем забыл о том, какой сложный день его ждёт впереди, а Энни перестала обращать внимание на покалывание в руках и ногах. Ближе к рассвету Арлерт уснул прямо на диване в гостиной, и Энни решила притащить туда подушки и одеяло, чтобы ему было комфортнее спать — всё же, перед сложным днём нужно хорошенько отдохнуть. Ввалившись в комнату, которую она делила с Пик, Энни ещё долго не могла уснуть, но теперь её мысли были, как ни странно, полны спокойствия и чего-то вроде нежности, что девушка по привычке маркировала "слабостью" (как же много у Энни Леонхарт, на самом деле, дурных привычек). Она сама не знала, почему этот светлый человечек всегда так добр к ней. Почему ещё со времён кадетского корпуса он искренне считал её доброй, будто бы заглядывая в самое нутро, сквозь привычную маску. Почему разговаривал с ней столько времени, пока она сидела в кристалле, и не дал помереть со скуки. Почему она сама была готова с ним снять эту привычную маску стервы и говорить часами, когда с остальными не готова была поддерживать беседу дольше пяти минут. Почему его присутствие заставляло её чувствовать себя так спокойно...***
6:30 утра. — Слышь, Арлерт, какого хрена ты тут спишь?! — спросил сонный, раздраженный Жан, крайне недовольный тем, что место, на котором он собирался сидеть во время завтрака, было занято спящим Армином. — Чего... — тот, едва проснувшись, удивлённо уставился на Кирштайна, — слушай, я походу здесь случайно уснул, пока чай пил... — Ты всегда чай пьешь с подушками и одеялом? — тот поднял одну бровь, всё ещё недовольно глядя на Армина. Сам Арлерт только сейчас заметил это крайне странное обстоятельство и пытался спросонья сообразить, как на кухонном диване оказались спальные принадлежности. — О боже, заткнись уже, Кирштайн. Шуму создаешь больше, чем Йегер в кадетке, — на кухню завалилась недовольная (как обычно) Энни и тут же юркнула к холодильнику в поисках чего-нибудь съедобного. — Вот именно, — подтвердила зашедшая следом за подругой Пик, — лучше бы кофе заварил. — Марлийки все такие грубые или вы исключение? — буркнул Жан, но уже спокойным тоном, наконец-то приходя в себя после пробуждения. Девушки лишь подмигнули друг другу и молча принялись за приготовление завтрака. Мелкие стычки по утрам были обычным делом, а уж с участием Жана — это обязательная утренняя программа, поэтому Альянс быстро остыл и принялся готовиться к очередному сложному дню, молясь, чтобы сегодняшнее выступление прошло успешно. — И да, Армин, а всё-таки, почему ты притащил сюда одеяло с подушкой ночью? — спросила Пик, когда они остались вдвоем убирать посуду. — Секрет фирмы, — ответил Армин, пряча смущенную улыбку и вновь покрасневшие — от мысли, что Энни решила о нём позаботиться — щеки. Ведь кто, если не она, мог это сделать... Все остальные давно спали тогда, когда они расходились. — Кстати, Райнер уже выдвинулся за Микасой, — перевела тему разговора Фингер, — обещал управиться за пару часов. — Надеюсь, она не откажется от вступления к нам, — задумчиво ответил Арлерт, отрываясь от мыслей о Леонхарт и возвращаясь к грядущему дню. — Думаешь, она может отказаться? — спросила бывшая носительница Перевозчика, заканчивая уборку. За время, проведённое в самопровозглашённом Альянсе, они нашли общий язык. Друзьями себя считать, конечно, было очень рано, но Армин был рад разговорам с Пик, и это, казалось, было взаимно — девушка чувствовала облегчение, понимая, что она не останется лишней в кругу ребят, которые, как-никак, несколько лет росли вместе и хорошо знают друг друга. — Я боюсь, что она может не захотеть... Вообще ничего, — честно признался Арлерт, — последний раз, когда мы виделись, Микаса была словно в бреду. Понятия не имею, как она сейчас... — Скучаешь? — с капелькой сочувствия спросила Фингер, поднимая вечно уставший взгляд на товарища. — Очень, — ответил тот, — надеюсь, она придёт на наше выступление...***
Микаса не знала, сколько прошло дней со дня, когда они спасли мир – и, говоря честно, не хотела знать. Говоря совсем честно, она не хотела совсем ничего. Аккерман с трудом могла вспомнить всё, что происходило после того, как Армин взял на себя ответственность за всё произошедшее и ушёл разбираться с политической частью вопроса. Вот она идёт к морю по улице — если быть точнее, по тому, что осталось от неё после Гула — вперёд. Ноги сами вели девушку вперёд, всё остальное тело мигом потеряло контакт с мозгом, а в голове пульсировала лишь одна мысль — "надо добраться до Шиганшины, надо увековечить голову Эрена именно там". Микаса лишь тусклыми отрывками помнила, как дошла до порта, как без сил упала навзничь, как видела чьи-то лица рядом (кажется, среди них был Жан...). Как её спрашивали наперебой о том, как она здесь оказалась, почему она держит в руках голову Эрена... Как отвечала всем лишь одно, раз за разом повторяя, словно мантру — Шиганшина, родина, Эрен, похоронить... Как кто-то дотащил её до местного военного госпиталя, где, вроде бы, в соседних палатах был кто-то знакомый... А дальше был один сплошной ночной кошмар — ужасные сны в бреду, в которых раз за разом колоссальные титаны топтали всё, что было дорого ей, в которых постоянно был Эрен — и каждый раз он либо умирал, либо творил что-то кошмарное, заставляя её вновь проснуться в холодном поту. Порой она просыпалась окончательно, долго пыталась понять, что из произошедшего — правда, а что — её сны, и раз за разом эти мысли пронизывали её болью насквозь, так, что Микаса начинала задыхаться, не в силах вынести произошедшего, и хмурая медсестра в марлийской форме снова вводила ей огромные дозы успокоительного, отчего девушка вновь впадала в состояние, близкое к бреду, на несколько дней. Спустя какое-то время она впервые полностью пришла в себя. — Пациент Микаса Аккерман, 3 палата. Солдат разведкорпуса Парадиза, выступившая против геноцида Эрена Йегера, — механическим, равнодушным голосом произнесла медсестра, не заметив или принципиально проигнорировав то, как руки пациентки затряслись после последних слов, а взгляд стал каким-то расплывчатым. — Так точно... — едва слышно произнесла Микаса, впившись ногтями в ладошку, чтобы вернуть своё внимание в реальность. — По моим данным вы полностью выздоровели. Через пару часов состоится выписка. Подготовьтесь, — всё тем же механическим голосом произнесла медсестра, которая была настолько обычной и серой, что её присутствие почти не было заметно в комнате. — Выписка... — эхом отозвалась девушка и упала на кровать, закрыв лицо руками. Она не помнила даже, сколько тут находилась — время смешалось для неё в единый, непроходимый и монотонный кошмар, от которого нельзя было спрятаться нигде, и Микаса даже не знала, что было хуже — реальность или сны, которые казались особенно реалистичными, когда её ежедневно пичкали какими-то лекарствами, сильнейшими седативными и хрен знает чем ещё. — Вам что-то принести? — спросила медсестра, и только тогда Аккерман вспомнила, что та ещё находилась здесь. — Ничего... не нужно. Который час? "Разве что, если вы можете принести ружье". — Полшестого. Пришлось разбудить вас раньше, чтобы подготовить к выписке, — отчеканила медсестра и удалилась из копнаты. Если быть совсем откровенным, единственное, чего хотела Микаса Аккерман в эту секунду — перестать существовать. Каждой клеточкой своего тела она ненавидела даже сам факт существования во вселенной, где не осталось никого, кого она могла бы назвать своей семьей. Вселенной, где она собственноручно убила того, кого любила больше всего на свете...***
— Ну же, Микаса, это же ты меня убила. Ты счастлива? — с каждым словом он подходил всё ближе, сокращая расстояние между ними, заставляя девушку испуганно пятиться назад. — Эрен, ты же знаешь, я этого не хотела... — шепотом тараторила она, всё больше впадая в состояние паники. С каждой секундой говорить было всё сложнее, горло всё больше сдавливалось, и она начинала задыхаться, — Эрен, пожалуйста... — Не ври мне! Ты сама этого хотела, признайся же! Теперь я заберу тебя с собой, дорогая, — на лице Йегера расплылась неестественно-пугающая улыбка, больше похожая на оскал, а его глазавнезапно налились красным. Девушка почувствовала, что не может пошевелиться, не может издать ни звука — словно невидимые оковы приковали её к стене, а невидимые прищепки держат её глаза и язык, из-за чего она вынуждена безмолвно наблюдать за происходящим. Внезапно парень упал на колени перед ней, а из его головы начала течь темно-коричневая кровь, заливая целиком его лицо. Он был весь в крови, он истекал и фонтанировал ей, а Микаса не могла сделать ни шагу, чтобы помочь ему. — Ну что... Ты... Довольна... — прохрипел Эрен, прежде чем свалиться намертво. — НЕЕЕТ... — крик будто вырвался не из горла, а из лёгких, или, как ей казалось, из самой глубины души. — Эй, Микаса, Микаса! — донеслось где-то из другой реальности. Девушка рывком поднялась на кровати и разлепила глаза. Это всё был очередной сон. Она с минуту сидела, вглядываясь в пустоту стены напротив и осмысливая произошедшее. Значит это был лишь очередной кошмар. В этот раз не такой ужасный, как некоторые предыдущие... (Но кусочек из него был правдой, и это ранило её сильнее всего, словно осколок врезался в самую душу — Эрен правда был мертв, и это правда сделала она. Наяву.) Слегка прийдя в себя, она поняла ещё одно — кто-то звал её, в этот раз она не была одна в комнате. Кажется, она уснула после того, как ушла медсестра, кто же тогда мог быть тут... Девушка резко повернулась в сторону входа и увидела того, кого, пожалуй, меньше всего ожидала здесь увидеть — Райнер Браун собственной персоной сидел на стуле рядом с её кроватью и обеспокоенным взглядом измученных глаз смотрел на Микасу. — Привет, — произнес парень, всматриваясь в черты её лица, — может.. воды? — Что ты тут делаешь? — выпалила Микаса, слишком удивлённая внезапному гостю. Никто ни разу не заглядывал к ней с того самого момента, как она тут оказалась. И она прекрасно понимала, почему — дел у них теперь действительно невпроворот. Райнер сидел напротив и внимательно разглядывал Микасу, с каждой минутой хмурясь всё больше и больше — её кожа стала чертовски бледной, под глазами залегли тёмные тени, словно она совсем не спала несколько недель, скулы стали заметно острее, руки не переставали дрожать, а глаза потухли окончательно, словно из них высосали всю жизнь, оставив лишь всепоглощающее отчаяние, что окончательно напугало Брауна. А больше всего его напугало то, что он увидел в ней самого себя — версии несколькогодовалой давности, вернувшегося с Парадиза — самая разбитая и морально уничтоженная версия, съедаемая изнутри отчаянием, виной, болью и нежеланием продолжать своё бренное существование. — Зачем ты пришел? — повторила Микаса, возвращая юношу из мира его мыслей в реальность. — Армин попросил тебя забрать. Нам сообщили, что завтра тебя выписывают, и он настоял на том, чтобы кто-то забрал тебя и привёл на нашу временную базу... Квартиру, если быть точнее. — А... Армин... понятно... — отозвалась Микаса всё тем же равнодушным — или просто слишком уставшим — эхом, — а кстати, сколько дней прошло? — Три недели, — ответил Браун, встал и подошёл к окну, открывая форточку. Помещение, казалось, совсем не проветривали всё это время. ("Она хоть раз встала с кровати?" — внезапно ударилось в голову Райнера),— мы всё это время как бешеные таскались, но, кажется, контакт налажен... Первый шаг из миллиона, правда, но хоть что-то. Сегодня назначена конференция. Только Арлерта жаль — на его плечи резко упало слишком много ответственности. — Представляю... — Микаса снова вцепилась ногтями в ладони, почувствовав сильнейший укол вины и ненависти к себе. Пока она здесь не может победить собственную слабость, Армин там разгребает проблемы всего мира... А ведь ему не легче, просто он смог взять себя в руки и идти дальше, а она сама... "Ты всегда был самым смелым из нас". Микаса чувствовала себя ничтожеством, обузой, ошибкой... Лучше бы она тогда вместо Эрена... От него было бы больше пользы... — Эй, у тебя кровь пошла... — обеспокоенно произнес Райнер, мигом оказавшись рядом и протягивая салфетку. Микаса удивленно посмотрела на ладони и обнаружила, что проткнула их до крови. Она с виноватым взглядом взяла из рук Райнера салфетку и осторожно протерла их. — Что ты такое говорила? — всё ещё смотря на неё максимально серьёзно, спросил Браун. — Что я говорила? — раздражённо спросила Микаса. Её начинал бесить их разговор, да даже сам тот факт, что вчерашний враг сейчас пытается проявлять неравнодушие. Она не верила в чистые намерения человека, который в последнюю их встречу с трудом сам понимал, где настоящий он. — Ты говорила что-то вроде... "Лучше бы я, а не Эрен"... — однако Райнер, похоже, искренне переживал за девушку, пусть она и считала это лицемерием и наигранной вежливостью. Он сам не знал, почему — но видя прошлого себя в ней сейчас, юноша чертовски хотел сделать для неё хоть что-то, и тут же бился головой о тот факт, что помочь в такой ситуации невозможно. — А разве это не так? — резко, с нескрываемым раздражением то ли к нему, то ли к себе спросила она. — Чего? Ты с ума сошла? — он опешил от такой неожиданности, и, сложив руки на груди, с вызовом уставился на неё, — Микаса, о чём ты? — Я абсолютно бесполезна. Я умею только убивать... Последние события это ещё раз доказали. Теперь, когда война окончена, я бесполезна. Лучше бы... лучше бы Эрен остался жив, а не я, он смог бы сделать хоть что-то... А я просто торчу здесь, пока Армин отдувается за нас троих... Ещё и болтаю тут с тобой, хотя недавно мечтала и тебя грохнуть... Да я только это и умею делать! — девушка сама не заметила, что выложила всё, что мучало её столько времени. — Мы одинаковые, Микаса, — внезапно произнес Райнер совершенно спокойным голосом, — я так же сходил с ума от собственной бесполезности. Когда с острова вернулся один, и там заваливают вопросами — что произошло, где Бертольд, где Энни, где Марсель, удалось ли захватить Прародителя... А я стою и понимаю, что провалился по всем фронтам — друзей потерял, миссию завалил, для вас стал предателем, невинных убил тучу, так ещё и титана нечестным путём унаследовал, я вообще этого не заслуживал, должны были другого парня отправить. Ничтожество, ни на что не способное ничтожество, которое подвело всех — так я себя называл. Я был согласен со всеми словами Порко о том, какой я кретин — потому что это правда так, — он перевёл дух, сделав небольшую паузу, — я понимаю тебя, Микаса. Я знаю, что ты чувствуешь. Застрелиться хочется, верно? — Откуда ты знаешь... — Аккерман, которая всё это время внимательно слушала исповедь Брауна, внезапно пришла в себя, шокированная тем, что юноша озвучил её самые тайные мысли. — Оттуда, что и мне хотелось, — горько усмехнулся Райнер, впервые с начала своего монолога взглянув на девушку, которая теперь казалась больше растерянной, чем подавленной или раздраженной, — и, признаться честно, порой до сих пор хочется. Но надо идти вперёд, Микаса. Ты нужна им. И ты не имеешь права поступить так с Арлертом. Микаса лишь вновь виновато потупила взгляд, рассматривая пол. И вправду, как она могла даже подумать о таком... Она не имеет права бросить Армина одного. — А, и придурок Кирштайн всё время о тебе беспокоился, — добавил Райнер, — каждый день интересовался, когда ты вернёшься. Ты нужна этим ребятам, Микаса, они и так слишком многое потеряли. — Спасибо, Райнер... — только и смогла ответить Микаса, чувствуя, что слёзы вновь начинают душить её. — Возвращайся к нам, вступай в Альянс — твоё умение сохранять голову холодной точно пригодится, да и физические способности тоже, — продолжил Браун. — Хорошо... Я постараюсь... — Эй, солдат Аккерман, — Райнер внезапно улыбнулся, меняя тон разговора, — я даже не думал, что ты, машина-убийца, бываешь человечной. — А я даже не думала, что ты бываешь кем-то кроме двуличного урода, — сдавленно рассмеялась в ответ Микаса. — Уж точно не об этом ты думала, протыкая мне шею, — хмыкнул юноша, — а если честно, я решил, что пора завязывать с масками. Теперь буду только самим собой, даже если я и ничтожество. Они оба облегченно переглянулись, почувствовав как никогда сильное родство душ. Как же странно порой разворачивается судьба.