На прощание

      Вокруг всё цветет, в мае природа особенно прекрасна. Вишневые деревья в саду хорошеют с каждым днем: цветы красиво собираются в пышные соцветия, которые обильно раскиданы по веткам дерева. В лесу громко поют птицы. Тень от кроны скрывает двух мужчин от всех прочих обитателей имения. Сложно или даже невозможно понять, что нынче они расстаются навсегда. Впервые они говорят друг с другом без издевок, ухмылок и повышенных тонов.       — Как-никак все-таки я тебя люблю, — улыбаясь всем лицом, произносит Трофимов, а затем берет чужие ладони в свои, ощупывает их и ласковым голосом продолжает. — У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая нежная душа…       Несколько секунд Лопахин стоит смирно, ничего не предпринимая. И только после того, как Петр заканчивает свою речь, он осознает ценность момента. Внутри разливается приятное обволакивающее нечто, что согревает его изнутри и становится так легко и радостно, что хочется расхохотаться как ребенок. Но вместо этого Ермолай Алексеевич обхватывает товарища и стискивает его в крепких объятиях. Как бы он хотел, оставить всё так. Но он не может.       — Прощай, голубчик. Спасибо за всё, — Лопахин отстранился, но продолжал держаться за надплечья Трофимова, словно не желая отпускать от себя. — Если нужно, возьми у меня денег на дорогу.       Это предложение послужило началом длительных уговоров и хотя Петр отказывался, бумажник уже был в руках Лопахина. Он пересчитывал средства, которые при нем были, намереваясь дать несколько бумаг человеку напротив.       — Оставь, оставь… Дай мне хоть двести тысяч, не возьму, — Трофимов махнул ладонью, тем самым остановив пересчет бумажек. — Я свободный человек. И всё, что так высоко и дорого цените вы все, богатые и нищие, не имеет надо мной ни малейшей власти, вот как пух, который носится по воздуху. Я могу обходиться без вас, я могу проходить мимо вас, я силен и горд. Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах!       — Дойдешь? — уточнял Ермолай, глядя на того с нескрываемым волнением.       — Дойду, — твердо, но тихо ответил ему Петр, смотря в глаза собеседнику.       Лопахин дернул юношу за воротник, тот пошатнулся и наклонился ниже, столкнувшись губами с мужчиной. Бумажник был небрежно сунут в карман, а освободившаяся рука тут же припала к гладкой щеке Трофимова. У него нет щетины. Лопахин был уверен в этом, потому что горячо целует Петра на прощание и жадно удерживает в ладонях его лицо. Прижимается ближе и жмурится от сладких ощущений долгожданной близости. Петр приобнимает товарища, позволяя ему этот поцелуй. Сладость таяла на губах, а внутри разрасталась горечь, которую выдавали дрожащие веки.       — Дойду, или укажу другим путь, как дойти, — шепчет Петр, отстранившись. Их прерывают звуки топора по дереву. Лопахин тут же отнимает руки от чужого лица, улыбается и часто моргает.       — Ну, прощай, голубчик. Пора ехать. Мы друг перед другом нос дерем, а жизнь знай себе проходит, — говорит в полголоса тот, кивком указывая на рабочих, которым не было никакого дела, до их расставания. Ермолай слышит приближающийся топот, кашляет в кулак и тут же меняет тему. — Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего. Ну, все равно, циркуляция дела не в этом. Леонид Андреич, говорят, принял место, будет в банке, шесть тысяч в год… Только ведь не усидит, ленив очень…       Тут же в дверях появляется Аня и просит не рубить сада, пока они еще не уехали. «В самом деле, неужели не хватает такта», — в полу-шуточном тоне возмущается Трофимов, на что получает удивленный взгляд друга.       — Сейчас, сейчас… — нынешний хозяин имения направился за Петром в переднюю, — Экие, право.       Вскоре поезд уходит, навсегда разделяя судьбы героев. Их провожают вишневые пеньки и раскиданные ветви с цветами в соцветиях. Дом опустел, тишина заполнила собой все пространство. Её изредка нарушали звуки топора, стучащего по дереву, далеко в лесу.