Став центром бури, ты обретешь покой

Тобирама сидел в кабинете брата, с недовольством просматривая клановые документы, которые брат должен был разобрать еще вчера. Он просидел все утро согнувшись над чужим столом, пока со вздохом не потянулся, издав тихий выдох, и встал из-за рабочего стола. Все остальное могло подождать хотя бы до вечера. Вчера ему пришла в голову идея, которую он хотел попробовать как можно скорее. Он прошел через поселение Сенджу, окрашенное цветами и зеленью, цветущее и процветающее, несмотря на приближающуюся зиму. Тобирама кивал на приветствие шиноби и делал вид, что не замечает опасливых взглядов гражданского населения клана. У репутации Белого Демона Сенджу были свои недостатки, но пока она защищала клан от воров родословной и просто мелких кланов, опасающихся связываться с Сенджу из-за него, Тобирама был готов смириться. Гражданские и не должны были его любить, как и шиноби, хватало их уважения и готовности следовать приказам. Его лаборатория стояла в стороне от жилых помещений. Одинокое одноэтажное здание, сделанное из камня, что было редкостью для Сенджу, предпочитавших строить свои дома из дерева, серое и неказистое. На каждой стене было по два окна, закрытых белыми ставнями, покрытых печатями, и такая же белая дверь. Тобирама выбрал это место как из-за его тишины и малой посещаемости, так и из-за соображений безопасности. Некоторые его эксперименты были опасны для него самого, не говоря уже об окружающем мире или тех, кто мог бы попытаться прервать его. Тобирама бы не хотел, чтобы его соклановцы пострадали от взрыва или ядовитых испарений. В лаборатории было тепло, ему пришлось повозиться с печатями, чтобы достичь необходимого климата. Один из его экспериментов предполагал выращивание пенициллина. Плесень, которая обладала противомикробными свойствами. Антибиотик, который помог бы шиноби Сенджу восстановиться после ран без инфекций и осложнений. Во времена военных стычек подобные препараты были жизненно необходимыми и стояли в приоритете. Тобирама потратил несколько мгновений, чтобы осмотреть плесень в чашках Петри, из дорогого жаропрочного стекла, которые он с трудом смог достать через перекупщиков. На мгновение он представил лицо Хаширамы, если бы тот узнал, что его брат держит в святая святых своей лаборатории изделия стеклодувов Учиха. Это было бы лицо запорного щенка, встречающего своего любимого человека. В стране огня клан Учиха были чуть ли не единственными, кто занимался стеклодувством и обладал умением делать свои изделия жаропрочными. Они также ковали прекрасное оружие, и Тобирама отдавал им должное в этом. То, что Сенджу и Учиха воевали уже много поколений, не значило, что Тобирама не был способен оценить их мастерство, он просто не признавал этого вслух, если его не спросят. Его плесень чувствовала себя прекрасно, довольно хорошо разрастаясь, и Тобирама отошел от стола, на котором стояли его препараты. Основное помещение лаборатории имело стол-прилавок, пущенный по трем стенам, образуя букву «П». Каждая из сторон предназначалась для своего занятия. По левую руку от входа жила его плесень, в чашках Петри, над ними на полках выстроились ряды химических реагентов в пузырьках из темного стекла, все кропотливо помеченные. Прямо располагался стол, заваленный книгами и свитками, с трехъярусными полками на всю стену, также заваленными бумагами и исследованиями. По правую руку шел стол, который всегда содержался в чистоте для новых экспериментов или создания печатей, абсолютно ровная поверхность, любовно зашкуренная. Тобирама пододвинул единственный стул к пустому столу, взял из кучи чистый свиток и кисть с чернилами, и погрузился в работу. Он расписывал свою теорию на бумаге, приводя известные ему техники суитона, позволяющие работать не только с водой. Несколько часов ушло у него на построение теоретической базы и составления плана. Когда Тобирама отодвинул от себя свиток, снова проверяя последовательность печатей, которую он составил, уже давно минуло время обеда. Он чувствовал небольшой голод, но не сдвинулся с места, слишком нетерпеливый, чтобы попробовать то, что пришло ему в голову еще вчера. Тобирама достал из кармана штанов небольшую бутылочку спирта и поставил ее перед собой. Откупорив пробку, тот медленно сложил последовательность ручных печатей, чутко прислушиваясь к собственной чакре и жидкости в бутылке. Ответ был слишком слабым, почти неслышным, недостаточный, чтобы жидкость даже колыхнулась. Он отпустил технику и попробовал снова. Несколько подходов спустя, после пересмотра и изменения последовательности печатей, жидкость послушно сформировалась в маленького дракона, больше похожего на угря, медленно и дергано скользящего между его, поднятых на уровень груди, рук. Понадобилось еще около часа, прежде чем жидкость стала двигаться проворнее, но все еще не так гладко как вода. Тобирама секунду раздумывал о том, чтобы выйти из лаборатории для следующего этапа эксперимента, но не стал этого делать. Степень разрушения последующая за срывом эксперимента при нынешних условиях была минимальна. Он встал со стула, пуская спиртового угря на новый круг, контролируя его одной рукой, в другой он зажег искру райтона. В тот момент, когда спирт и молния встретились, кто-то дернул его за плечо с громким криком: «БУ!». И движимый инстинктом шиноби, пылающий угорь ринулся в лицо противнику. Раздался громкий крик, запахло сгорающим белком. Хаширама метнулся в сторону, пытаясь сбить пламя руками, повалив стол за своей спиной. Стекло рухнуло на пол с громким звуком, и брат снова дернулся. Тобирама вытащил из воздуха достаточно воды, чтобы плохо сформированная техника суитона волной пролилась на Хашираму, туша пламя. — Ани-сан? — позвал Тобирама, подходя к присевшему на корточки брату, и отрывая его обожженные руки от лица. — Дай мне посмотреть? Глаза были целы, и Тобирама вздохнул немного свободнее, он действительно не знал, мог ли мокутон восстановить выжженные глаза. Лицо опухло и окрасилось красным, кое-где уже набухали пузыри. Волосы были сожжены почти до ушей. Тобирама сосредоточил свою чакру, используя ирьедзюцу, чтобы залечить самые серьезные травмы, оставив легкие красные ожоги чакре брата. — Тобирама… — проскулил брат, поднимая на него мокрые обиженные глаза. — За что ты так со мной? По его чувствам резкой волной хлестнуло обидой, болью и наигранной депрессией. Тобирама поморщился, чувствуя, как в висках заломило от слишком большой интенсивности чувств Хаширамы. Он приподнял голову брата, еще раз осматривая глаза и проверяя их своей чакрой. Все было в порядке, и даже красный цвет под действием мокутона начинал бледнеть. — Ани-сан, — строго позвал Тобирама, вставая. — Сколько раз я говорил тебе не подкрадываться ко мне в лабораторию, если я работаю! Он перевел взгляд на поваленный стол, и разбитые в дребезги чашки Петри. Два месяца работы были загублены и затоптаны. — Но ты опоздал на обед! — намеренно заскулил брат. — И не пришел ко мне утром на чай! — Потому что выполнял твою работу, — грубо осадил его Тобирама, сжимая переносицу и закрывая глаза. — Которую ты должен был сделать вчера, Ани-сан! Возможно, мне не пришлось бы пропускать обед, если бы не твоя лень! Он тяжело вздохнул, сразу пожалев о своих словах. Хаширама был его единственным братом, он не должен был на него злиться, даже если ему этого очень сильно хотелось. — Когда ты станешь серьезнее? — пробормотал он себе под нос невольно. — Я серьезный! — воскликнул Хаширама, мотнув головой и заметив что-то странное. — Мои волосы? Брат ринулся в соседнюю комнату, обставленную для отдыха, потоптавшись по тем чашкам, которые еще можно было спасти. — Ани-сан! — рявкнул Тобирама вслед. — Мои волосы, Тобирама! — заорал Хаширама, чувствуясь себя как пятилетний ребенок в истерике, отчего Тобираме захотелось встряхнуть брата. — Это хуже, чем стрижка отца! Что мне теперь делать? Я не смогу показаться в таком виде! Тобирама! — Твои волосы? — не выдержал он, входя в комнату отдыха, и находя Хашираму сидящим на корточках, прикрыв голову руками. — Твои волосы это все, что тебя волнует? А как же мой двухмесячный эксперимент? Я почти закончил его, Хаширама! — Ну прости, — протянул брат плаксиво, — вырастишь свою плесень снова. — Мою плесень? — прошипел он, сузив глаза. — Мою плесень? Эта плесень лежит в основе моего нового антибиотика! Ты же знаешь, сколько наших людей умирает от воспалений, даже несмотря на твой мокутон! Моя плесень помогла бы снизить это число! Не говоря уже о стоимости той посуды, в которой она росла! Старейшины и в первый раз с большой неохотой выделили мне эти деньги. А сейчас и подавно этого не сделают, не с приближающейся зимой! — Да твои эксперименты тебе дороже брата! — закричал Хаширама, будто он двенадцатилетний гражданский избалованный подросток. — Только о них постоянно и говоришь! Видеть тебя не хочу! И выскочил из лаборатории, не заметив, как Тобирама побелел от его слов, тяжело прислонившись к стене. Злость прошла так же быстро, как и вспыхнула. Он длинно выдохнул, съезжая по стене и утыкаясь лбом в колени. Внутри все сжалось и болело, словно он нечаянно вылил кислоту себе на сердце. В висках пульсировало от той интенсивности чувств, какой был Хаширама во время их ссоры, он чувствовал нарастающую мигрень. Тобирама закрыл глаза глубоко дыша, пытаясь взять себя в руки. Ему нужно было встать и догнать Хашираму, извиниться за свою резкость, предложить в качестве извинений ту технику для отращивания волос, используемую кланом в период ухаживаний. Но он не нашел в себе сил сделать это. Тобирама знал, что обижаться на Хашираму глупо (опасно, а если один из них не вернется из очередной стычки?). Тот иногда шел на поводу у своей постоянно меняющейся чакры, особенно в периоды, когда мокутон чувствовал умирание всего вокруг. Им еще повезло, что Хаширама в подобные моменты чувствовал себя неуклюжим истеричным ребенком, в хрониках клана были и другие. Те кто становился жестким и жестоким, требующим крови в такие моменты. Мокутон всегда был безжалостен. Через час он с трудом встал, чувствуя себя старым и разбитым. В висках все еще кололо, нужно было зайти к целителю, взять настойку. Вряд ли Хаширама захочет его сегодня лечить. Первым делом он убрал осколки с пола. Смел два месяца кропотливой работы в ведро, чтобы утилизировать их позже. Чтобы починить стол, понадобилось еще некоторое время, но он справился так быстро, как мог. Перед уходом запечатал лабораторию, и медленно направился к целителю. По пути его перехватил гонец. — Тобирама-сан! Стычка с Учихой на восточной границе! — доложил юноша и застыл, ожидая указаний. — Хашираме доложили? — спросил, поворачиваясь в сторону главного дома. — Хаширама-сама не откликается, — парень смотрел растерянно, слишком нетипичная ситуация. Все давно привыкли, что Хаширама бежит вперед клана, чтобы увидеться со старым другом и снова предложить ему мир. Клан даже в какой-то степени смирился с грядущим, присматриваясь к Учихе и ожидая, когда те согласятся. Некоторые, подобно Токе даже выбрали себе любимчиков из Учих. И это была та причина, по которой интенсивность их стычек снизилась, переходя больше в обычную драку, чем в убийство друг друга. Из всех, пожалуй, только Изуна все еще хотел его по-настоящему убить. В то время как Тобирама не мог позволить себе причинить ему реальный вред, убив тем самым шансы на мир. — Скажи Токе, — кивнул Тобирама, срываясь в главный дом. Он прекрасно слышал хандрящую чакру Хаширамы в его комнате. Тобирама пролетел белым вихрем по всему дому, остановившись у запертой двери, дернул ручку, но она не поддалась. — Хаширама, — позвал он громко. — Стычка с Учихой на границе! — Уходи, — отозвался брат плаксиво. — Хаширама, прекрати страдать, ты нужен клану! — Тобирама начинал злиться, не самая лучшая эмоция рядом с обиженным братом. — Мне все равно! — закричал тот, кидая что-то в дверь. — Я не выйду отсюда, пока мои волосы не отрастут! — Ты не можешь просто отсидеться здесь, Хаширама. Ты наш сильнейший воин, и должен вести нас в битву, — попытался он снова. — Я никуда не пойду! — его чакра была злой и била по чувствам Тобирамы подобно кувалде. — Там будет Мадара, — это был последний аргумент, который он мог придумать. — Тем более! — в дверь опять что-то кинули, послышался звук разбивающегося стекла. — Я не могу показаться перед Мадарой в таком виде! И это твоя вина! Ты все испортил! Уходи! Дрожь пробежала по телу Тобирамы, когда он услышал и почувствовал брата. Хаширама был предельно серьезен и правдив, когда выкрикивал свою предпоследнюю фразу. Тобирама сглотнул и повернулся к выходу из дома. Это была не его вина, он ведь так часто предупреждал Хашираму, чтобы тот не лез под руку во время экспериментов, но тот никогда не слушал. Хаширама продолжал развлекаться, пытаясь напугать его, радуясь, когда ему удавалось обойти чакрочувствительность брата. Но его вина была в том, что Тобирама не смог найти слов, чтобы успокоить брата. Его вина была в том, что кто-то из клана сегодня умрет. Потому что Мадара, не уравновешенный Хаширамой, будет буйствовать на поле, и никто не сможет его остановить. — Тобирама? — Тока поймала его на выходе и встряхнула за плечи. — Где Хаширама? Почему ты еще не в доспехе? Тобирама встрепенулся, сосредотачиваясь на старшей кузине. — Хаширамы не будет, — сказал он так уверенно, как мог. — Пойду я, ты и мой отряд. Собери их. Тока потратила мгновение, чтобы осмотреть его обеспокоенным взглядом, но подчинилась. Выбежала за дверь, выкрикивая приказы. Тобирама рванул в свою комнату. У него было мало шансов против Мадары в прямом контактном бою. Мадара, как и Изуна, был тяжелым нападающем, когда как Тобирама был приспособлен для быстрой скорости и точных атак. Но это не значило, что Тобирама не мог попытаться умереть достойно. Он возьмет на себя Мадару и продержит его занятым так долго, как сможет. И надевая легкий серебристый доспех, взамен привычного синего и тяжелого, он лишь молил Ками о том, чтобы его отряд и Тока смогли выжить. За себя он не давал и старой рë. Его отряд состоял из восьмерых молодых людей, подобранных Тобирамой в разных странах и в разных обстоятельствах. Каждого из них он привел в Сенджу, как своих учеников. И каждый из них достиг высокого уважения в клане. И каждый из них был способным воином, Тобирама сам обучил их всему. — Отправляемся! — командует он. Он бежит первым, не так быстро, как мог бы, но быстрее, чем они передвигаются под предводительством Хаширамы. Остальные уверенно следуют за ним, хотя Тока и ворчит немного злобно из-за спешки. Но Тобирама ничего не может с этим поделать, он потратил слишком много времени на препирательства с Хаширамой. Именно эта скорость позволяет им прибыть одновременно с отрядом Учиха. — Тока, на тебе Изуна, — говорит он злобно скалясь. — Научи мальчика хорошим манерам. — Как скажешь, маленькая кузина, — смеется Тока. Оба патруля, столкнувшиеся ранее, становятся бодрее, когда приходит подкрепление. Учихи на мгновение замирают, когда понимают, что их встречает непривычный отряд, Мадара открывает рот, явно желая что-то спросить. Тобирама использует эту заминку, чтобы ударить смешанной стихийной техникой, состоящей из холодного ветра и воды, тараном вышвыривая мужчину назад. Он позволяет своей ярости и злости, обиде и боли смешаться с чакрой, алой дымкой покрывая его фигуру. Мадара не успевает приземлиться, все еще перегруппировываясь в полете, когда Тобирама уже там с водяным драконом и холодной сталью. Он теряется в собственном разуме, продолжая наносить быстрые точные удары, уворачиваясь от огня и гунбая, так сосредоточенный на Мадаре, что остальной мир прекращает существовать для него. Учиха не остается в долгу, он щурится, пытается угнаться за ним, но неизбежно отстает. И тогда Мадара решает продавить его силой своей чакры и огнем. Он превращает все вокруг в огненный ад, но Тобираму это мало трогает, его вода, соприкасаясь с огнем Учихи, порождает туман, и в нем у них равные шансы. Они продолжают танцевать друг вокруг друга, уклоняясь и атакуя, совершенно не замечая, как оба клана отступили, кто куда мог, чтобы расчистить им место. И чтобы не попасть в то месиво из стихий, чакры и стали, которую они оба устроили. Тобирама умудряется нанести несколько сильных ударов, заставляя Учиху биться своей тушей об деревья, снося их. Сам он получает несколько чувствительных ожогов, которые болят и протестуют, каждый раз, когда он двигается. Но Тобирама почти не чувствует этого, все что имеет для него значение, это держать Мадару подальше от отряда, но при этом живым. И он продолжает делать это. Для него становится полной неожиданностью, когда Мадара отпрыгивает от него, крича отряду собраться рядом с ним. Тобирама с трудом выныривает из своей боевой ярости, ему тяжело не преследовать добычу, но он берет себя в руки. Вокруг него вспаханная мокрая земля, воняет гарью и кровью. Он сосредотачивается, проверяя своих людей. Все они живы и не сильно пострадали, и Тобирама вздыхает свободнее, сразу чувствуя сильную слабость в теле и боль. Учихи толпятся вокруг своего лидера, все с активным шаринганом, с потрясенными испуганно-восхищенными лицами. — Нарушаешь традиции, Сенджу? — шипит Изуна, потрепанный, с красным размазанным по одной щеке. Тобирама поднимает бровь, чувствуя, как его отряд собирается рядом. Все как один испытывают тот же злой кураж, что недавно бушевал в его крови. — Что ты имеешь в виду, Изуна-сан? — спрашивает он спокойно и отстраненно, наклоняя голову к плечу. — Разве при каждой стычке Сенджу не предлагают мир Учихе? — скалится Изуна, Мадара шипит, дергая его за хвост. В будущем Тобирама не сможет объяснить, что на него нашло. Было ли это усталостью от нескончаемой войны, желание ущипнуть Изуну за гордость или позлить брата. Он переводит взгляд на Мадару, внимательно осматривает его, подмечая сломанный нос, несколько порезов на руках, усталость и упавшую чакру. — Мадара-сама, — говорит он, чуть кланяясь, — пожалуйста, женись на мне! Там есть мгновение тишины, когда и Сенджу и Учихи смотрят на него с абсолютно одинаковыми непонимающими лицами. Его ученики и Тока приходят в себя первыми и издают коллективный тяжелый вздох. — ЧТО? — орет Мадара, сверкая дикими глазами. — ЧТО? — Я не глава клана, — говорит Тобирама, и прикрывает глаза, чтобы спрятать пляшущих там чертей, — я не могу предложить вам мир, без одобрения старейшин и главы. Единственное, что я вправе предложить любому, кого я посчитаю достойным, это свое сердце и руку, как говорят у нас в клане. Он пожимает плечами, будто не сказал ничего особенного. — При этом брак наследника клана с главой другого клана, означает мирный договор, поскольку две главные линии в глазах людей и богов будут считаться семьей, — кивает Юа задумчиво. — Умно. На этой неделе она официально становится любимицей Тобирамы. И ладно, после этих слов Мадара загнан в ловушку, потому что не может отнестись к его предложению, как к шутке. На самом деле они все в полной заднице, потому что если Мадара откажет, то он оскорбит Сенджу, и тогда агрессия их клана возрастет. Все труды Хаширамы будут уничтожены, потому что клан не потерпит оскорбления наследника даже такого, как Тобирама. Стычки снова наполнятся жаждой крови и агрессией. А если Мадара согласится, то им придется пожениться, потому что он будет обязан сдержать свое слово, как и Тобирама. Мир, конечно, наступит, но они оба будут связаны друг с другом. Мадара, конечно же, все прекрасно понимает. Он сверлит Тобираму внимательным алым взглядом, пока его соклановцы приходят в себя. Изуна издает звук похожий на крик зайца, пойманного аистом. Он машет руками, как ветряная мельница и переводит взгляд с одного на другого. — Ты не можешь! — кричит он, указывая то на Тобираму, то на Мадару пальцем. — Это МОЙ соперник, аники! Ты не можешь! Мой брат? Почему? Это так похоже на истерики Хаширамы, только не бьет кувалдой по его чувствам. На самом деле чакра Изуны сейчас похожа на полыхающую траву и обиженного мальчишку, у которого отобрали спички. Это даже чувствуется так же забавно, как и выглядит. Мадара смотрит на него внимательно, будто оценивает, так же как оценивал его Тобирама недавно. Он явно раздумывает над произнесенным предложением, и Изуна на мгновение замолкает. — Нет-нет-нет! Вы не можете! Ты же не серьезно, аники? — скулит он, пытаясь заглянуть в глаза брата. Учихи за его спиной перешептываются, поглядывая с интересом на Тобираму. Он чувствует их удивление, там также изрядное количество страха и нервного возбуждения. Но удивительно, что нежелания происходящего там нет. Они будто оценили Тобираму, как будущего супруга своего главы, и признали его достойным. Тобирама слышит, как перешептывается его собственный отряд и Тока. С ними все привычно, они готовы следовать за младшим Сенджу хоть в гости к богу смерти, если Тобирама скажет, что это нужно сделать. — Наследник Сенджу, — раздается над полем зычный голос Мадары, и Тобирама возвращает к нему все свое внимание. — Как глава клана Учиха, я принимаю ваше предложение о браке. Я отправлю официальный ответ главе клана Сенджу сегодняшним вечером. — Прекрасно, — Тобирама кивает ему, наблюдая, как Изуна зеленеет. — Доброго вам вечера. Он разворачивается в сторону поселения Сенджу, открыто демонстрируя спину. И это не только желание закончить этот разговор и уйти, но и небольшая квота доверия Учихе. — Доброго вечера, — слышит он голос Мадары, прежде чем скрыться в лесу. Его люди следуют за ним в молчании, перепрыгивая с ветку на ветку. Они спокойны, немного устали, но никто не чувствует сильной боли, и Тобирама позволяет себе еще чуть-чуть расслабиться. Он все еще отслеживает любое существо с чакрой в радиусе километра и, конечно же, следит, как Учихи возвращаются в свое поселение. Но теперь это больше происходит на уровне фонового шума, чем действие занимающее его концентрацию. Они спускаются с деревьев, когда ворота поселения уже виднеются вдалеке. Идут дальше неспешным шагом, уставших, но целых, шиноби. — Кто скажет об этом Хашираме? — спрашивает Тока серьезно. — Я не хочу быть там, когда он узнает. — Я тоже, — честно говорит Тобирама и пожимает плечами, когда чувствует на себе их взгляды. — Он не хочет меня видеть. — Он снова испортил твою лабораторию? — спросила Тока, закатив глаза. — И он отказался идти, потому что вы поссорились? — Его волосы сгорели, — сказал Тобирама. — Хаширама расстроился. Ты же знаешь, в таких вспышках он не слишком благоразумен. — Говоря о волосах, — Нао тихо поравнялась с ним. — Ты собираешься отрастить волосы для Мадары-самы. Тобирама задумался над вопросом молодой женщины. Согласно их традициям, он должен был отрастить волосы, чтобы показать своему избраннику, что готов ухаживать. Но они же не будут ухаживать, а сразу перейдут к браку. Стоило ли следование традиции неудобства Тобирамы? Он всегда считал, что сделал бы это, если бы нашел кого-то достойным своего внимания. Мадара ведь был достоин, не так ли? Глава клана Учиха был силен, красив, умен. Он был справедливым человеком, защищал свой клан, последним уходил с поля боя, прикрывая их спины. Он любил развлекаться за счет других кланов, заставляя их изворачиваться, чтобы ненароком не обидеть предводителя Учих. Он лично шел за каждым охотником на детей, посмевших тронуть кого-то из Учих. Как и за ворами родословной, уничтожая их семьями и гильдиями, оставляя на их месте лишь пепел. Мадара был вторым по силе человеком, которого знал Тобирама, и его чакра была восхитительно горячей, но не сжигающей. Однажды, Тобирама и Изуна были слишком близко к сражающимся Хашираме и Мадаре. Брат тогда сказал что-то, что вывело Мадару из себя. Его чакра запузырилась, прежде чем разлиться вокруг, как извергающаяся лава, заставляя шиноби отскакивать подальше в страхе. Тобирама тогда еле устоял на ногах, но совершенно по другой причине. Эта, уничтожающая все на своем пути чакра, заставила его потерять связь с реальностью. Ему впервые в жизни было так тепло и спокойно, вопреки тому, что он должен был чувствовать опасность, находясь рядом с главой Учих. (В тот день Тобирама впервые испытал сенсорный оргазм. Он никогда больше не мог игнорировать звездный-свет-мех-горячий-безопасный-дом, не тогда, когда Мадара находился в зоне его чувствительности.) Учиха Мадара был в его глазах достойным человеком и великим. И Тобирама на долгое мгновение почувствовал себя подлецом, за то что так бездумно принудил его к союзу. Даже если существовал шанс, что старейшины Учих будут против, Мадара уже дал ему свое слово. А свое слово Учиха Мадара всегда держал. — Тобирама-сама? — Нао позвала его, когда его молчание затянулось. — Да, — отстраненно ответил Тобирама. — Я собираюсь отрастить волосы для него. Они входят в ворота поселения в молчании, Тобирама погружается в планирование мирного договора, который нужно будет представить старейшинам на рассмотрение завтра. Он не замечает, как его ученики расходятся, каждый в свою сторону, и только Тока остается рядом с ним, провожая до главного дома. — Тебе нужно отдохнуть, маленькая кузина, — фыркает Тока, придержав его за локоть у самого крыльца. — Как будто у меня есть на это время, — усмехается Тобирама. — Ковать железо следует, пока оно горячее. Тока качает головой, но отпускает его, смотрит, прищурив глаза, с угрозой во взгляде. — Тебе лучше сделать это самому, или я тебя вырублю, сопляк, — шипит она со скрытой заботой. Он только закатывает глаза: — Как скажешь, Тока-нии, как скажешь. Они не прощаются. Тока просто разворачивается и уходит домой, а Тобирама поднимается в свою комнату. Тяжело снимает доспехи, пытаясь не сильно раздражать ожог на левом боку. Кое-как справляется, оставляя металлические пластины грудой на полу, потом нужно будет почистить их и убрать. Достает аптечку со снадобьями, когда в комнату врывается испуганный Хаширама. — Тоби, — почти скулит он, застывая на пороге с дикими глазами. — Милостивые Ками, Тобирама! Брат подлетает к нему с нежными руками, отбирающими склянку и вату, обрабатывает самый крупный ожог, почти скулит, когда Тобирама морщится от боли. — Прости меня, — шепчет Хаширама, прикладывая светящиеся зеленой чакрой руки на его раны. — Прости, младший брат. Я так виноват перед тобой. Хаширама в этот момент полностью состоит из вины и сострадания. Он тонет в этих двух эмоциях, и тянет за собой Тобираму, который за двадцать два года жизни так и не научился отвлекаться от чувств брата. — Все в порядке, Ани-уэ, — шепчет Тобирама, когда брат притягивает его в объятия. — Я в порядке. Все живы. — Я не должен был так поступать с тобой, — Хаширама тянет его на кровать, устраивая в своих объятиях. — И говорить эти злые слова тоже не должен был. Прости меня. Тобирама чувствует, как брат намеренно приглушает свои эмоции, выводит на передний план свою любовь к нему, нежность и заботу. Тобирама вздыхает, растворяясь в этих сильных эмоциях, закрывая глаза и прижимаясь к брату ближе. Они лежат лицом к лицу, и Тобирама смещается, чтобы уткнуться лицом в шею брата. Хаширама запускает пальцы в серебряные пряди, пропуская их сквозь пальцы и тихо напевая горловую мелодию. — Ани-уэ, — шепчет Тобирама, какое-то время спустя, — я сделал что-то, что не должен был делать. — И что же? — напевает Хаширама, продолжая излучать любовь и принятие. — Я предложил Мадаре жениться на мне, — Тобирама чувствует, как пальцы в его волосах останавливаются на мгновение, чувствует подавленную волну смешанных эмоций Хаширамы, и зажмуривается, ожидая реакции брата. — Хм… — тянет брат и продолжает напевать успокаивающую мелодию. — Он согласился, — шепчет Тобирама, чувствуя, как погружается в сон. — У нас будет мирный договор. — Какой ценой? — устало спрашивает Хаширама у спящего брата. — Какой ценой…