Смотри, скорее! Падает ивы лист на траву пожелтевшую.
В небе ярко светит тёплое сентябрьское солнце, но под густыми кронами деревьев его почти не видно. По лесу разносится радостный щебет птиц, редкие возгласы диких животных и шелест листвы, нарушаемый чужими шагами. Под кронами деревьев переплетаются косые тени, туманы и широкие тёмные стволы. Сино-Одори это не волнует. Приняв свой истинный облик, ёкай медленно крадётся по шуршащей листве, умудряясь бесшумно перескакивать через валуны и низенькие кусты. В облике ёкая охотиться куда проще. «Могла бы обернутьс-ся лис-сичкой и быть с-сейчас с-со мной. Ей это полес-сно. Но нет ш-ше». Сино-Одори пристально вглядывается в тени деревьев и редкие отблики солнца, выискивая добычу. Это помогает ей расслабиться. В прошлой жизни в лесах у неё практически не было родственных душ. Теперь всё изменилось... Но лес — это спокойствие, умиротворение, красота. Лес необходим такой, как она. Это неотъемлемая часть её жизни, как для гейши — танцы. Ёкай сосредоточена на охоте, честно сосредоточена. Но после всего пережитого полностью вернуться в прежнее русло уже не получается. Мысли поневоле возвращаются к той, кто в них сейчас нуждается больше всего, но не хочет этого признавать. «Лис-сичка Мэй». Ярко подмигивает тёплое сентябрьское солнце. Оно искренне пытается согреть своим теплом абсолютно всех на планете. У него получается. Почти.***
Ступать приходится осторожно, но уже не так осторожно, как раньше. С каждым месяцем боль утихала, но полностью ей не утихнуть никогда. Ставший уже таким родным и оставшийся таким ненавистным посох плавно ложится в узкую ладонь. Резные украшения из янтаря красиво переливаются на солнце. Большая сиреневая заколка в пепельных волосах кидает яркие отблески на стену. Чёрное кимоно с серым поясом и искусно вышитой лисой аккуратно облегает плечи и руки. Больно будет всегда В тишине покоев гулко раздаются неровные шаги. Плавное движение левой рукой. Вверх, над головой; ещё выше — аккуратно выпрямить; вниз. С правой рукой приходится немного сложнее — нужно переложить посох в левую руку, а это в танце гейши непозволительно. В принципе, кто вообще танцует с посохом? Смешно. На секунду глаза Мэй пустеют — больше, чем обычно. Но лишь на секунду. Пришедшую в голову мысль отогнать сложно. Так же, как и сложно танцевать с посохом. Представив себя со стороны, невольно становится очень стыдно. Пора бы уже понять, что танцы для неё закончены навсегда, но... Подобравшись, натянув улыбку на лицо и вновь придав лицу выражение строгости, Мэй продолжает.Тихо-тихо в сердце утро запоет Раненное сердце плачет, но живет Руки твои стали для меня тюрьмой Сотворенный нами мрак и голос твой
Она всегда любила танцевать. В окия танцы были неотъемлемой частью обучения, и Мэй настолько привыкла к этому, что больше не представляла без них своей жизни. В танцы девушек учили вкладывать свои эмоции, свою страсть, свой холод. В танце можно было показать историю своей жизни. В танце можно было забыть обо всём, подставить волосы ветру, расслабиться и просто наслаждаться миром. Конечно же, при этом оставаться сосредоточенной. Это было отдушиной для Мэй, потому что в танце она чувствовала себя живой. И это было ей так необходимо сейчас — вновь ощутить жизнь. Но с посохом не танцуют. Мэй, хромота останется. Навсегда, — твёрдым голосом, глядя прямо на девушку, говорит Такао. — Уменьшится незначительно, когда приспособишься. — Приспособлюсь... — глухо произносит девушка. — Танцы... Сино-Одори с грустью смотрит на кицунэ и произносит лишь: «бедная лисичка». — Это не одолеет тебя, Мэй. Ты умеешь справляться со сложностями. Сможешь. Приходится ухватиться за посох обеими руками, так, что белеют костяшки пальцев. Мэй уже привыкла к этому. Никто, кроме Сино, не может её утешить, потому что каждый пытается самостоятельно оправиться с полученной раной. Такао, больше ни слова не говоря о произошедшем, активно работает с кланом. Мэй знает — это способ отвлечься. Сатоши проводит всё время с Хонгом или на заданиях. Хонг пытается жить с сожжённой половиной лица. Но Мэй и не нужна поддержка. Она не имеет права такого просить. После всего, что они ей дали, просить поддержки непозволительно. Она теперь императрица. Ей нужно поднять с колен Нойрё. Мысли о клане вызывают улыбку. Кицунэ представляет каждого по отдельности. Вот Чонган заставляет её выпить очередную кружку кисло-горького снадобья. Вот Кими готовит провиант в дорогу. Вот Азуми, проходя мимо, склоняет голову в благодарность за спасение. Вот Сатоши смешно прицепляет на лицо накладную бороду, попутно объясняя девушке, как это делать. Кицунэ в деталях представляет их диалог. Спустя несколько минут она уже говорит вслух, а Сатоши почти осязаемо находится рядом. Поблагодарив его за помощь, Мэй низко кланяется и падает на пол. «Смогу. Он так сказал, значит смогу. Я должна». Левую ногу влево — медленно. Затем обратно. Теперь правую. Больно. Но девушка, стиснув зубы, продолжает. Она гейша. Её учили быть изящной. Это её жизнь, всегда было её жизнью, потому что она такая Мэй — красивая, изящная, строгая, добрая, страстная, холодная, сильная. Аккуратный взмах веером. Другую руку за спину, чуть согнув в локте. Приняв надёжную опору, Мэй подкидывает веер и делает резкий, но плавный разворот. Веер красиво летит, переворачиваясь в воздухе, и, кажется, вот оно — спокойствие... И едва не падает на пол, но в последний момент всё же попадает в руку девушки. Коря себя за неудачную попытку поймать веер, Мэй украдкой потирает отчаянно болящее бедро. Раньше за то, что она не поймала веер вовремя, её бы засмеяли другие майко, а Сумико стукнула бы её этим же веером по голове. Стыдно. Раздаётся тихий стук в дверь. — Войдите, — голос холодный, твёрдый, постепенно привыкающий к власти. В покои входит один из сотни Йоко Наён, вернее, из тех, кто от неё остался. Личная охрана покоев императрицы. Низко кланяется. — Госпожа, прибыла ваша служанка. Мэй кивает. Когда дверь за ними закрывается, Сино-Одори подходит к девушке, пристально вглядываясь в её глаза. Мэй улыбается чуткости и наивности этой девушки. — Поохотилась? — Да-да. В лесу чудесно. Танцуешь? — ёкай кивает в сторону веера. — Пытаюсь... — Мэй вновь улыбается, уже смущённо, и опускает глаза, будто сделала что-то постыдное. — Вот и правильно. Пытайся. Только ногу сильно не нагружай. А ещё в лес со мной сходи. Это поможет тебе расслабиться, ты же лисичка. — Я императрица. Ёкай лишь с улыбкой качает головой в ответ на слова кицунэ. Обойдя девушку по кругу, легонько касается её руки. — Как ты, императрица? — Благодарю, я в порядке. Но Сино-Одори уже достаточно хорошо знает Мэй, чтобы понять по её глазам, голосу и внутреннему состоянию, правду она говорит или нет. И дело не только в смерти самого родного человека со злыми глазами, но и в отношениях с кланом, танцах, власти, ужасе от пережитого, ответственности. Девушка снова вглядывается в глаза Мэй, а потом без стеснения подходит и заключает её в объятия. Она единственная, кому это дозволено. Она единственная, кому Мэй может это позволить. Теперь. — Сино... Тёплое сентябрьское солнце весело подмигивает в окна роскошных покоев кицунэ. Они стоят посреди комнаты, в обнимку, две девушки — одна, прошедшая путь от майко до императрицы, спасшая мир, утерявшая огромную часть своей души и ставшая очень сильной, и другая, самая искренняя, самая близкая, самая верная на свете. Две девушки, которые просто заслуживают счастья. Ёкай и императрица. Дочь кузнеца и настоящий друг. Где-то далеко за столицей раздаются первые раскаты грома. Солнце по-осеннему тепло смотрит в окна огромных покоев. Мир красив, если к нему присмотреться. Но, отдав и потеряв так много, присмотреться бывает очень тяжело.