Сказка о пастухе и виле

      Змея что-то прошипела и пропала, как будто и не было. Лука даже не успел разглядеть её толком. Его снова накрыло чувство нереальности происходящего. Отчего-то так и подмывало ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это всё — не сон. Однако понял — ночью не почудилось.       Но ничего. Ничего! Главное, что Иван рядом. А остальное — ерунда.       — Так это ты мне об этом вчера хотел сказать? — севшим голосом пробормотал он. — Когда советовал ничему не удивляться.       Дождался ответного кивка, посидел в задумчивости. Иван же, не мигая, смотрел на него с непроницаемым лицом. Повисла тишина.       — Значит, отныне я смогу видеть всяческую нечисть? — уточнил Лука, когда пауза уж слишком затянулась. — И полудницу? И стржигу? И мавок? И…       — Всех, — коротко прервал Иван.       — Что же, — Лука покусал губы, раздумывая — то ли пугаться, то ли радоваться, затем пожал плечами (в конце концов, он всё равно ничего не мог изменить, так почему бы и нет?!) — наверное, будет занятно…       — Не будет, — Иван некоторое время буравил его глазами, затем легко встал из-за стола, подошел к нему, притянул к себе, спросил тихо. — Не забоишься?       — Знаешь, что я тебе скажу? — заговорил Лука, поглаживая иваново колено. — В малолетстве дед много разных историй сказывал, да так славно, что верилось безоговорочно. А потом, помнится, я ночами не спал, домового всё хотел подстеречь. На рассвете после дождя в горы сбегал, дабы увидеть, как феи пляшут…       — Ты это к чему, Лукица?       — А к тому, что я так отродясь никого и не повстречал. Ну, а потом… — Лука задумался, подыскивая нужные слова, — потом дед поведал о виле. И так запала мне эта сказка в душу, что готов был слушать о ней добрую сотню раз. Мечтал, что встречу её… Тебя, — тотчас поправился, почувствовав, как ивановы пальцы сжали плечо Луки, сдавили так, что перехватило дыхание. — Не забоюсь, не волнуйся. Я же тебя, Иванко, не боюсь. Да и ты, чай, всегда неподалёку будешь?       — А коли не буду?       Лука скосил глаза: и снова что-то в лице Ивана было не то. Что-то непонятное. Сердце как будто в живот упало. Эх, а ведь утро так хорошо начиналось!       — Что ж, с тобой ли, один ли, — он упрямо мотнул головой. — Небось, не помру.       Иван хмыкнул, прижался губами к его уху. По шее побежали щекочущие мягкие волны, и Лука даже зажмурился…       И лишь позже, спустив своё семя Ивану в рот, Лука понял, что тот так ничего не сказал о том, останутся ли они вместе.

***

      Иванка шагала по улице широко и уверенно, подставляя лицо свежему ветру. Луке пришлось даже придержать её за руку: негоже молодице идти впереди мужа. Сей же час он поймал в ответ откровенно насмешливый взгляд. Уши заалели. Лука всё ещё чувствовал себя неуютно в её обществе, и, хоть убей, не знал, как себя с ней вести и о чём разговаривать. Да и как?! Как смириться и привыкнуть к этому, начать воспринимать Ивана и Иванку за единое целое?       Он суетливо провёл ладонью по волосам, откашлялся:       — Что за вести принёс Стопан?       Иванка блеснула белозубой улыбкой:       — Давай справляться с трудностями по мере поступления. Перво-наперво разберёмся с дитём Ведрана.       Лука чуть повеселел: эвон чего, «давай», «разберёмся»… По всему выходило, что они станут делать это вдвоём.       Она тем временем продолжила:       — Токмо виду не подавай, что узрел нечто странное. Чаю, что не просто нищенка к ним наведалась. Бабице это была. Эх, зря я тогда отговорила святого отца от крещения.       Лука ойкнул, испуганно взглянул на Иванку. Бывалоча, в дом, где находился некрещённый младенец, приходила дикая баба — бабице. Могла она оборачиваться зверем лесным или гадом ползучим, и даже превращаться в туман, чтобы украсть или заменить новорожденного подменышем. Он слышал истории об этих созданиях и прекрасно знал, что распознать их почти невозможно. Были такие случаи, якобы, даже у них в округе.       — Так это ребёнок нечистой силы! И ты знаешь, что нужно делать?       — Знамо дело, — Иванка наклонилась и сорвала несколько стеблей крапивы, хмыкнула, — с родителями вот справиться бы. Ну, надежда кое-какая есть на матушку Ведрана.       — А крапива тебе на что?       Супруга посмотрела на него внимательно:       — Да чтобы сечь подменыша долго и безжалостно. Он будет орать столь жутко, что настоящая мать не сможет этого вынести. И жалеючи собственного младенца, она вернёт человеческое дитя родителям.       — Зачем ей всё это надо? — ахнул Лука. Бить ребенка ему совсем не хотелось. Даже подменыша.       Иванка лишь пожала плечами.

***

      Ведран, хоть и серый от недосыпа, встретил их приветливо. А вот Франку перекосило раздраженной гримаской. Лука уставился на неё, поражаясь тому, как она сумела измениться всего за неделю. Спала с лица, осунулась, побледнела, под глазами зацвели синяки. От улыбчивой молодухи не осталось и следа.       Матушка Чорлука, сидевшая у окна со штопкой, с интересом уставилась на вошедших. Седая голова её была обвязана мокрой тряпкой, усталые глаза воспалены. Заприметив в руках Иванки пучок крапивы, она пробормотала что-то вроде «Хорошо хоть кому-то ума хватило» и вернулась к своей работе. Напряжение, повисшее в воздухе после этих слов, можно было резать ножом.       Из люльки раздался требовательный плач, да такой силы, что заложило уши. Лука заглянул внутрь и едва сдержал крик. Захотелось помотать головой, чтобы разогнать наваждение. Но отвести глаза от нечисти оказалось не так-то легко.       Неведомое существо ничем не напоминало человеческого ребёнка: уродливая голова, чётко очерченные узкие тёмные глаза, оттопыренные уши и вздутое брюшко, смуглая, точно опалённая солнцем кожа, похожая на кору дерева. От него исходила жаркая удушливая вонь. Так пахло болото в знойный летний полдень.       Франка подхватила крикуна на руки, и стала медленно укачивать:

Люли — люли — люленьки, Прилетели гуленьки! Стали гули говорить: «Чем нам сына накормить?»

      Подменыш никак не реагировал на её объятия и продолжал вопить.       Лука невольно оглянулся на Иванку, та прищурилась и сказала твёрдо:       — Ну-ка, дайте дитё нам. А сами идите, покуда погуляйте.       Вместо того чтобы послушаться, Франка еще крепче прижала к себе ребенка:       — Не отдам! Это мой сынок! Знаю я, чего вы удумали. А я вам не верю, понятно?! Не верю-ю!       По её щекам потекли слёзы. Ведран, сердито заворчав, торопливо поднялся с лавки и пошел к ней. Лука еле успел преградить ему дорогу.       — Матушка, не… — начал было Ведран.       — Молчи! Не мешай! — мать оборвала его резким движением руки, и спросила, обращаясь к Иванке. — Ты уже делала это, верно?       Та молча кивнула. Тогда старуха, жестом, не терпящим возражений, указала сыну и невестке на дверь.       Существо, оказавшись в руках Луки, пронзительно заверещало. Он сглотнул, увидев, как тонкие руки супруги стянули с младенца пелёнку, приподняли повыше рубашечку, обнажив тощее тельце. Резкий взмах руки — крапива мгновенно обожгла кожу на попке. Удар, ещё один, другой, третий…       Подменыш взревел так, что Лука едва удержался, чтобы не уронить его.       — Сыночек! — донёсся истошный крик Франки. — Ему же больно! Не смей, слышишь? Не смей!       И вдруг всё стихло. За дверью послышались шаркающие шаги. Вот она распахнулась. Лука с ужасом увидел перекошенное от ярости лицо уродливой худой старухи со вздутым животом и свиными клыками.       — Забирай! — крикнула Иванка. — И отдай нам человека…       Старуха злобно засопела, но подалась вперёд, выпутала из грязного тряпья узел с мирно спящим младенцем и швырнула его Иванке. Та ловко поймала дитя на лету. Старуха же выхватила из рук Луки подменыша, попятилась назад и исчезла, словно и не бывало. Иванка обессиленно упала на лавку. И только теперь Лука заметил, что прекрасное лицо её было мокро от слёз.       Впрочем, когда хозяева наконец-то осмелились войти в дом, на губах Иванки играла привычная насмешливая улыбка.