Сказка о пастухе и виле

      — Лукица! Да Лукица же! Просыпайся!       Кто-то тряс его за плечи, и, кажется, не собирался останавливаться. Он, не открывая глаз, попробовал отстраниться, сказать в ответ что-то похожее на «отвали, дурень». Но дрожавшие руки не слушались, а сухой язык оцарапал нёбо. Пришлось сглотнуть, проталкивая вязкую слюну.       — Пить… — эти слова были короче. — Воды…       — Ах, наконец-то, воды! Ну-ну!       Знакомый голос прозвучал мстительно, и через миг на голову и плечи хлынул поток. Он дёрнулся, слабо отмахнулся, но тотчас высунул пересохший язык, пытаясь поймать живительную влагу. Вода попала в горло. Из глотки вырвался какой-то булькающий звук. Стало чуть легче. Он закашлялся, с трудом разлепил веки.       Замаячило чьё-то расплывчатое лицо, но кто это понять не удалось. Потом Луку повело в сторону, горница поплыла пред глазами.       — Сколько можно! — звонкая пощёчина огрела щеку.       — Ведран, ты убьёшь его! Пожалей.       — Иванка… — Лука ощутил на лбу прохладную девичью ладошку, убирающую с него прядь мокрых волос, бездумно потянулся за ней.       — Размечтался! Разуй глаза… — полушёпот был тихим и яростным. — Завтрак уже готов. Давай, поднимайся, пьянь…       На стол перед носом грохнулась миска, вкусно потянуло мясной похлёбкой, и глаза разуть всё-таки понадобилось. Несколько мгновений Лука приходил в себя, тряс головой и озирался, силясь понять, где находится. Наконец он сообразил, что сидит на табуретке за столом у себя дома, а напротив него — Ведран и Франка.       Иванки дома не было (конечно, откуда ей здесь взяться?!), и от того подмывало взвыть в голос. Только вот толку от этого тоже не было. Как и надежды на то, что боль от похмелья перекроет боль от потери.       Приятель выглядел настолько воинственно, что впору испугаться, но единственное, что испытал Лука, это крайнее раздражение.       — Да какого… — начал было он.       Ведран гневно ударил кулаком по столу.       — Всё, с тебя хватит!       — Отстань… — голова трещала, напоминая о попойке разноцветными вспышками в глазах.       — Нет, не отстану.       — Ну и чёрт с тобой! — Лука покосился на пригорюнившуюся рядом Франку и нарочито вызывающе схватился за ложку. К горлу тут же подступила тошнота, но усилием воли он сдержал рвотный позыв и стал сосредоточенно хлебать. Получалось не слишком, рука мелко дрожала, и почему-то иногда промахивалась мимо миски. Он попытался озвучить эту свою мысль.       — Действительно, почему … — ехидства в голосе Ведрана было хоть отбавляй. — Может, потому что ты пьёшь уже седмицу.       Седмицу?! Лука резко вскинул голову, что отдалось болью в висках. Но сразу же поник и уставился в пол. Что случилось, то случилось — с этим ничего не поделать. И страшнее всего понимать, что уже ничего нельзя изменить. Видать, обманулся он. Поверил, что Суденицы к нему благосклонны, а они — эвон! — отвели немножечко месяцев счастья, да и забыли к нему дорогу. А дед-то баил часто, что сколь угодно можно стремиться в рай и натыкаться, в конце концов, на закрытые двери. Слёзы вскипели в его глазах. Под сердцем сделалось пусто и холодно.       — Не ври! Не говорил твой дед такого. Всегда он верил в себя…       — Ведран, — взмолилась Франка. — Пущай поплачет. Авось отпустит его.       — Не он плачет, а брага, что усосал в одну харю… — тяжелый кулак вновь опустился на стол, сотряс посуду. — Прекрати скулить.       Лука обиженно насупился, но слёзы вытер, спросил послушно:       — А что мне делать-то?       Ведран и Франка заговорщически переглянулись.       — К Иве пойдешь. Глядишь, поможет ещё.       — Поможет, ага, — буркнул Лука, зардевшись. Вспомнился Иван, что встал тогда перед ним на колени. Так ярко, отчётливо, что мороз пошёл по коже. Мучительно захотелось уткнуться носом в чьё-то плечо и снова расплакаться, но он сдержался, лишь повторил хрипло. — Поможет…       Никогда в жизни он не чувствовал себя таким потерянным и никому не нужным. Даже после смерти деда не было так пусто в душе.       Франка, на него глядючи, всхлипнула и поцеловала в макушку. И Лука вдруг доверчиво прижался к ней — как к старшей сестре, которой у него никогда не будет.       Та же ласково перебрала ему волосы и взглянула в лицо:       — Ежели люба тебе та молодица, то надо отыскать её во чтобы то ни стало.       — Иван…ка всем для меня была. Токмо вот люб ли я ей?       — Найдешь и спросишь, — коротко и твердо припечатал Ведран.       Тихо хлопнула за ушедшими дверь, и Лука остался один. Он выждал немного, чтобы удостовериться, что друзья не вернутся, а затем неуверенно позвал:       — Стопан, ты тут али нет?       Никто не откликнулся.       — Куда ж ты делся-то? — пробормотал он. — Отзовись, прошу тебя. Потолковать надобно.       Тщетно. Тишина была плотной, как стена, она отсекала любые звуки и сгустилась вокруг так, что стало трудно дышать. Внезапно накатил ужас. Лука не выдержал. На пол полетела пустая кринка, а вслед за ней и вторая, на треть полная молока. Они глухо ударились о пол.       В то же мгновение позади него послышалось шуршание. Лука резко повернулся, надеясь увидеть змею, но там никого не было. Токмо прошелестел бесплотный голос:       — Мне не можно говорить с тобою, покамест всё хорошо…       И всё стихло.