***
— Мне нужна палочка! Где моя палочка?! Где она? Где? — Пэнси! Нет, нет, нет… — Подними его! ПОДНИМИ! Не смей тут умирать, говна ты кусок… — Детка, остановись. Нет. Нет. Нет. — Гриммо! Ты на площади Гриммо! Орден разместился на площади Гриммо! Боги, очнись, отродье. Очнись! Очнись! Глаза Пожирателя Смерти распахнулись. — Орден разместился на площади Гриммо! — Как только последнее слово слетело с языка, сердце забилось быстрее, а вихрь мыслей остановился: пространство заполнилось отчаянным глотком воздуха — чары Фиделиуса, наконец, потеряли власть над его жизнью. — Пэнси, что происходит? Драко в бешенстве рванул вверх по лестнице. Гермиона истерично протестовала. Астория непрерывно накладывала рунические заклинания. Долгопупс утаскивал Поттера. Взгляд Джона горел на периферии. Всё это не имело значения. Всё это неважно. — Ах ты ёбаная сука! — В одно мгновение палочка Яксли оказалась у Пэнси в руке, кончик угрожающе нацелился на горло того, кто посмел глумиться над ней. Мир пошатнулся, она впала в тот же транс, какой был с Макнейром. Месть опьяняла. Месть была наркотиком, который заставлял чувствовать всё и ничего одновременно. Наполнял и делал сильнее. И она даже не подозревала, как отчаянно ей хотелось получить ещё одну дозу, пока эта доза не предстала перед ней. — Такие грязные слова из таких красивых уст, — промурлыкала она его любимую фразу, которая теперь принадлежала только ей.***
— Пэнси? Пэнси, ты меня слышишь? Паркинсон! Детка, пожалуйста, поговори со мной. Пэнси направлялась в подвал, левитируя за собой бессознательное тело Яксли. К счастью, делала она это собственной палочкой, которую вытащила из-под отвратной подставки для зонтов в виде ноги тролля. Она не могла сейчас говорить, не могла ничего объяснить, не могла сосредоточиться ни на чём, кроме предвкушения от игры с мужчиной, который посмел так жестоко играть с ней. Рука легла на дверь в подвал, но с глубоким вдохом Пэнси вспомнила, что ждёт по ту сторону. — Джон, — прохрипела она. Слова эхом донеслись до него, отскочив от массивной деревянной двери, перед которой они стояли. — Я здесь. — Возвращайся наверх. — Чёрт возьми, нет. Скажи мне, что ты делаешь. Скажи, почему рискуешь каждым… — Джон. Иди. Наверх, — процедила она сквозь зубы. — Пэнси, что бы это ни было, позволь мне… — Ты не можешь мне помочь. Ты не можешь ничего исправить. Ты не можешь меня вылечить. — Я не пытаюсь тебя вылечить. — Пытаешься. Ты ничего не можешь сделать. — Если ты позволишь мне просто быть рядом… или просто… просто скажи, что тебе нужно, тогда, может, я смогу… Ярость и разочарование захлестнули её, адреналин начал бурлить от жажды крови. Ей нужно было куда-то двигаться, что-то делать, где-то быть. Кипучей энергии некуда было деться, пока она стояла, зажатая между своим маленьким грязным секретом и мужчиной, который не должен был стать тому свидетелем. Мания победила. — Хочешь остаться здесь?! — резким толчком Пэнси распахнула дверь, отчего та с грохотом ударилась о стену. У неё заслезились глаза от вони, а оттого, с каким стоическим выражением лица Пэнси посмотрела на тело Макнейра, — заслезились у него. — Так оставайся, — выплюнула она. Он не возражал. Он не ругался. Он не кричал. Он замер в дверях, пока Пэнси удалялась от него. Затем сделал шаг вперёд, второй. Он наблюдал. Двигался осторожно. Закрыл дверь и взмахнул палочкой, чтобы развеять смертные зловония. Прилив адреналина заполнил Пэнси до краёв. Разум погрузился в то тёмное и ужасное место, где всё ещё был способен испытывать радость. Она вкушала кайф. Заклинанием она испарила с себя ужасную мантию, оставшись стоять в окровавленном подвале в одном только комплекте мягкого кружева, и наложила освежающие чары. Кончиком палочки нанесла ярко-красный оттенок на губы, который так идеально ей подходил… или раньше подходил, она уже не была уверена. Следом жирно подвела глаза, ставшие темнее, пронзительнее. Последними были фиолетовые тени, за которые её ругала мать, настаивая, что из-за них Пэнси выглядит слишком строгой, слишком неприступной и дурно воспитанной — далёкой от чистокровной жены. Её глаза всегда были скорее пугающими, чем соблазнительными, и для смягчения оттенка к ним просились лёгкие бежевые и нюдовые тона, розовые румяна и светлые крема. Но она никого больше не пыталась соблазнить. Джон снял мантию и перебросил её через спинку стула, на котором устроился у двери. Пэнси пыталась игнорировать его — присутствие, глаза, заботу, фирменный запах, — пока шла к нему, чтобы вырвать ткань у него из-за спины. Она чувствовала на себе взгляд, устремлённый на неё с мучительной пристальностью, и, даже когда Пэнси отвернулась, он не оторвался от неё. Скользнул по щеке, затылку. Взгляд никогда не опускался до округлой груди, бёдер, изгибов талии, никогда не скользил по ногам или заднице. Степени его контроля можно было позавидовать. А, ничего подобного. Именно из-за него мы в это и вляпались. Пэнси возвела окклюменционные стены, отгородившись от отвлекающей фигуры Джона. Отогнала от себя его дурманящий запах, которым пропиталась мантия. Вытеснила осознание, что у неё были зрители. Вдохнула, выдохнула. Время шоу.***
Яксли уже был подвешен рядом со своим мёртвым коллегой, когда Пэнси решила вернуть его в сознание. Ноги болтались, оторванные на несколько сантиметров от пола, голова низко свисала — Пэнси залюбовалась проделанной работой, но всё же произнесла заклинание. Ренервейт. От той жадности, с которой его лёгкие втянули воздух, она впала в ярость. Как он смеет дышать? Как смеет брать хоть что-то от этого мира? Недостойный. Садист. Ублюдок. Глаза Яксли распахнулись и остановились на ней, Пэнси затянулась сигаретой. Она вытащила серебряный футляр из мантии, намереваясь придать иное значение этому запаху — связать густой насыщенный аромат с новыми, более приятными воспоминаниями. Воспоминаниями, которые могли бы подавить, раздавить и задушить порождённые Пожирателем кошмары. Чудо, что она не закашлялась, не захлебнулась рвотой и не отплевалась от дыма на языке. От вкуса, который напомнил ей о его губах и дыхании, пока он брал то, что ему не принадлежало. — С возвращением, — проворковала она, выпуская из уголка рта дым и обращая на себя внимание пленника. С лёгким щелчком Пэнси вытащила маленький перочинный нож с двойным лезвием из кармана его брюк — именно оттуда, где он и должен был лежать, именно оттуда, где он всегда и лежал. Только теперь острое серебро было просто игрушкой в её руке — она клацала лезвием, открывая, закрывая, открывая, закрывая. Клац, клац, клац. Знакомый звук заполнил подвал, и глаза Яксли слегка расширились. Только на этот раз моя очередь играть. — Пизда тупая! — зарычал он, переполненный гневом, трепыхаясь в тисках. Пэнси даже пожалела, что запах гнили больше не висел в воздухе, — тогда он ударил бы Яксли прямо в грудь, как только тот сделал бы незаслуженный вдох. Зато она испытала несравненное удовольствие, гордость и восторг, когда он скривился, заметив своего подвешенного товарища. Она оставила часть живота Макнейра открытой, обнажив искусно вырезанное «Шлюха». Кишки всё так же болтались верёвками, бесцветной неоднородной массой. Ругательства Яксли и тяжёлые вздохи быстро сменились рвотой, которая хлынула из его горла и потекла по груди. — Честно, это я тебя пожалела, — Пэнси сделала ещё одну затяжку дыма с ароматом гвоздики, — тело его вонять не будет. Даже представить не могу, какой бы тут стоял запах… — Т-ты… е… еб-банутая… — выдохнул Яксли с перерывами на приступы рвоты. — Ох, сладость моя, — несмотря на то, что эти слова вырвались из её собственных уст, Пэнси пришлось подавить дрожь: на неё нахлынул поток воспоминаний. Сладость моя. Кричи, сладость моя. Бейся со мной, сладость моя. Сделай всё, на что только хватит сил, моя сладкая малышка. Какая же блядская у тебя пизда… Пэнси прочистила горло, но не стала затуманивать воспоминания окклюменцией. Она хотела связать их с этим моментом, хотела пересилить их, запомнить по-новому, с чувством контроля и власти. Хотела превратить свои кошмары в сладкие сны. — …Если я больная, — она взяла нож и медленно провела им по горлу Яксли, прочерчивая тонкую полосу крови, — тогда ты — моя зараза. — Холодный металл разрезал одежду, распахнув бледную грудь. — И твоя кровь, твоя боль, твои крики… — Пэнси поднесла окровавленный нож к губам, демонстративно слизывая кровь, — это моя единственная надежда на излечение. — Чего… чего ты хочешь?.. Я всё сделаю! — О… нет-нет-нет. — Пэнси начала с прямой линии буквы «Ш». — Так быстро? — усмехнулась она. — Я разочарована, дорогой. Я-то думала, ты будешь бойцом. — Пожалуйста, что угодно. Прошу! — Что ты там говорил? — Ещё одна затяжка. Дым клубился вокруг, ударяя ему в лицо. — Бейся со мной? — Пэнси вычертила линии буквы «Л». А мой почерк всё лучше. — ПОЖАЛУЙСТА! Я КЛЯНУСЬ! ВСЁ ЧТО УГОДНО! — он начал всхлипывать. — Прямо всё? — спросила она, одним движением ножа закругляя букву «Ю». — Да! Всё! — Бейся со мной, — потребовала Пэнси, вонзая в него лезвие и вытягивая букву «Х» неровными, колющими рывками. — Бейся! — Остановись, пожалуйста, прекрати, прошу, пожалуйста! — Хватит умолять Корбан, сопротивляйся. — Она пронзила его слишком глубоко, когда приступила к букве «А». Кончиком палочки Пэнси исцелила его, прежде чем вернуться к ножу с уже более точным прикосновением. Не так быстро, дорогуша. — Да ладно тебе, даже Уолден продержался дольше трёх минут. Он бился в цепях и кричал от гнева, даже не от боли. Мужчины. Такие предсказуемые. — Вот так, хороший мальчик. — Иди на хуй! Пэнси выронила нож, но стук о каменный пол был ничем по сравнению с адреналином, заполонившим её разум, подобно ревущему паровозу. Вот оно. — На хуй, предательница крови, грязная шлюха! Папаше надо было задушить тебя, никчёмная ведьма! Она занесла кулак, и костяшки её пальцев хрустнули от удара — его нос сломался с громким треском. Яксли продолжал кричать, захлёбываясь кровью, а Пэнси от его гнусавости лишь больше наполнялась непреодолимым самодовольством. — Надо было тебя прикончить, пока был шанс, ты, блядь прокл… — Удар по рёбрам, ещё один хруст. — Ты… ты… Пэнси позволила порыву взять верх. Запах дыма проник в разум, в память. Каждый из её ударов вытеснял фантомные боли, которые она ещё ощущала на своей коже. Она била его, как боксёрскую грушу, будто вернулась в замок на тренировку с Джоном. Крики превратились в плач, гнев — в страх, сильные удары — в непроизвольные подёргивания. — Пожалуйста… прошу… пожалуйста… Пэнси остановилась, задыхаясь от усталости и эйфории. Откинув голову, она закрыла веки, вдохнула запах гвоздики, смерти, крови, мести и не смогла сдержать — даже не попыталась — улыбку, растянувшуюся на накрашенных губах. Из неё вырвался тихий смешок. Переведя дух, Пэнси обернулась к стулу, на который отбросила знакомый серебряный футляр. Она намеренно не смотрела в угол, где сидел Джон. Она взяла ещё одну палочку и щелчком пальцев зажгла её. Предвещая возмездие, маленький оранжевый кончик засветился. На этот раз не чтобы закурить. Пэнси снова подошла к Яксли, любуясь проделанной работой. Она поднесла кончик сигареты к выведенной «Ш». Кожа зашипела, но Пожиратель едва дёрнулся. Только тихий стон вырвался наружу, когда его сознание попыталось закрыться и защитить себя. Пэнси сделала это снова: щелчок футляра, щелчок пальцев, шипение плоти. И снова. И снова. И снова. Она подумала о тех маленьких круглых шрамах, которые он ей оставил. На бёдрах, под грудью, на сосках, чуть выше клитора. Тори исцелила каждый, без слов поняв, откуда они взялись. Она не была эмоциональной ведьмой — она была профессионалом до мозга костей и во время работы ни разу не позволяла жалости или отвращению отразиться на своём лице. Но сам факт, что она знала, пусть даже в общих чертах, что эти люди сделали с Пэнси… Насколько глубоко Пэнси погрязла в их власти… Рана, нанесённая её гордости, казалась шрамом, который заживал куда труднее исполосованной спины. А сейчас у Пэнси была терапия. И ей всё равно, как это выглядело для внешнего мира, для Тори, для Грейнджер, для Джона, для кого угодно. Возможно, она подумает об этом позже. Не уверена, что именно это имела в виду милая старушка Елена, когда говорила мне действовать… — Пожалуйста… — прерывистый шёпот Яксли вернул её внимание к настоящему. — Что угодно. Палочкой Пэнси призвала маленький нож обратно в левую руку. Правой выбросила заклятие, от которого Яксли рухнул на пол. Взмахнув запястьем, она приподняла его тело, чтобы он снова встал перед ней на колени. Она услышала, как Джон позади неё поднялся, и почувствовала, как он приблизился. — Просто извинись, милый, — она позволила своему голосу сорваться, а окклюменции ослабнуть, ярость и печаль, неистовство и отчаяние смешались в одно сладкое варево: месть. Пэнси выпустила наружу боль и всё, что так крепко держала в себе. Так будет лучше. Я исправлюсь. Мне будет хорошо. — Это всё, что мне нужно. Он посмотрел на неё, весь в синяках и крови. Маленькие глазки-бусинки распухли, грозясь исчезнуть с его лица целиком. У него отвисла челюсть, рот слегка приоткрылся, когда он склонился перед ней. — Мне жа… Пэнси сжала его за челюсть, заставив ту широко раскрыться, и просунула серебряное лезвие внутрь. Прорезав линию по мышце. Мои линии и правда всё ровнее. — Что такое, дорогой? Я тебя не расслышала, — передразнила она Яксли, когда кровь растеклась лужицей по его бледным губам. Кровь стекала по уголкам рта, по подбородку и ручейками — по шее, по её пальцам, которыми Пэнси его сжимала, по запястью. Теперь она чувствовала Джона прямо у себя за спиной: он не прикасался к ней, но был рядом. Рядом с ней. Всегда за моей спиной, малыш Джонни. Кроме тех случаев, когда тебя там нет. Чёрт, не думай о нём. Навязчивые мысли угрожали захлестнуть её из-за плохой сосредоточенности на окклюменции. Разум не мог столько выдержать, только постоянные стены могли помочь сохранить хоть толику здравомыслия и организованности. А Драко служил примером того, что делать подобного не следует. Пэнси подняла палочку и испарила толстую плотную мышцу, перекрывавшую Яксли путь к воздуху. — Левикорпус. — Его подбросило в воздух вниз головой. — Эванеско. — Мантия исчезла, обнажённое тело левитировало во всей красе. Пэнси лишь хотела, чтобы он испытал такое же унижение, как и она. Чтобы почувствовал боль от растоптанного достоинства. Его тело покрылось красными пятнами и только слегка посинело. Треснувшие рёбра неестественно натягивали кожу, выпирая вперёд, словно кости пытались вырваться из оков. Пэнси взмахнула запястьем и помогла им высвободиться, рассекая кожу и посылая красные полосы по бледному голому телу. Яксли что-то бессвязно проревел и выругался — единственные звуки, которые он был способен издать без языка. — И я тебе обещаю, Корбан Яксли, — Пожиратель закашлялся, забрызгав кровью свои ноги, — это даже близко не половина той боли, через которую вы все заставили меня пройти. — Она глубоко вздохнула, зная: как бы ей ни хотелось продолжить, Яксли ещё понадобится ей живым, чтобы получить ту информацию, которой он располагал. — Малыш Джонни, — тихо позвала его Пэнси. Он застыл позади неё по стойке «смирно», тихо прочистив горло. — Да, детка? — его глубокий голос прокатился по спине успокаивающей лаской. Боги… Не… Нет… Не делай этого. Не говори так. Не… Просто не надо. У неё был план, и она должна была сосредоточиться, она хотела сосредоточиться на чём угодно, только не на этом. — Мне нужны флаконы для воспоминаний. Через несколько мгновений Джон достал знакомые хрустальные флаконы и протянул ей один, оставив ещё несколько лежать на своей большой ладони. Пэнси подошла к Яксли и ткнула его в живот, чтобы убедиться, что он всё ещё в сознании. Его глаза распахнулись. — Держи глаза открытыми, милый, так будет легче. — Яксли крепко зажмурился, совсем как она, когда они пытались украсть секреты Ордена. Тогда, в сыром подземелье, она постоянно представляла, что ещё они могли бы с ней сделать. Сознание глумилось над ней, выдумывая гипотетические пытки, и угрозы, и самые отвратные издевательства. Как бы сильно они ни причиняли ей боль, самой себе Пэнси отвечала тем же. Одна мысль всё ещё преследовала её, хотя они никогда не упоминали об этом. Предательский разум сам вызвал эту картину в воображении — вызывал до сих пор. Пэнси хотела завладеть этой мыслью, одолеть её и сделать своей угрозой, своим нападением. Она направила на Пожирателя палочку, изо всех сил сосредоточившись, и выбросила режущее заклятие. Когда веки Яксли упали, на удивление мягко опустившись на пол, Пэнси нырнула в его сознание с единственной мыслью. Да… У меня действительно неплохо получаются прямые линии.***
Когда воздух навсегда покинул его лёгкие, Пэнси вылила серебристый поток памяти в последний флакон. Она посмотрела на кристаллы, усеявшие стол, над которым колдовал Джон. — Нам нужно взять у Грейнджер Омут памяти, — пробормотала Пэнси, потрясённая количеством собранных воспоминаний, не испытывая особого желания анализировать то, чему она уже однажды была свидетельницей. Джон ответил не сразу и даже не через несколько ударов сердца. Она повернулась к нему лицом, едва не отшатнувшись от тёмных глаз, по которым она никогда бы не призналась, что так сильно скучала. Они стояли молча, наконец обретя друг друга, в этой комнате, наполненной местью и смертью, жестокостью и сломленной гордостью. Они стояли лицом друг к другу, по разные стороны одной линии. Вот он какой: собранный, расчётливый, с ясным умом и чистой совестью. И вот она я. Сломленная. Слабая. Сражённая. Сумасшедшая. Предельно ясная, отчётливая, непересекаемая линия. Та линия, которую Пэнси видела всегда и которую Джон тоже когда-то увидел. Та полоса, которую он пытался размыть и обогнуть, чтобы оправдать право называть Пэнси своей. Та грань, к которой он хотел отнестись как к предложению, а не ультиматуму. Та черта, которая вызывала у неё желание сгореть заживо и похоронить себя в безымянной могиле, чтобы о ней забыли. Он был напоминанием. Он был катализатором. Он был причиной того, что сладкая месть теперь горчила во рту. Он сам был линией. — Скажи это, — выплюнула она сквозь стиснутые зубы. Джон не вздрогнул, не пошевелился и не сдвинулся с места. Он просто смотрел, не сводя глаз с неё, с её полуобнажённого тела, прикрытого его мантией. — Скажи! — крикнула она. — Скажи, что я сошла с ума. Скажи, что я рехнулась. Скажи, что спятила. Скажи, что я рисковала жизнями всех, чтобы заполучить его в свои руки. СКАЖИ! Его непоколебимый взгляд и неподвижная поза разожгли огонь у неё животе. — Из-за меня сегодня чуть не убили Грейнджер! Из-за меня нам пришлось идти в Министерство без утверждённого плана! Потому что я убила Макнейра! Потому что я нетерпеливая и импульсивная! Скажи это! — Пэнси переступила черту, обеими ладонями ударив Джона в грудь и резко толкнув его. Он сделал лишь полшага назад, сохраняя равновесие и спокойствие. Ей не нравилось, как он смотрел на неё, наблюдал. Как будто пытался понять и найти нужные слова. Но он их не знал. Потому что он жил по ту сторону линии. — Я эгоистка! — она снова шлёпнула его по груди. — Я безрассудная, корыстная сука! — снова. — Давай, читай мне нотации! Где тот фирменный взгляд отвращения, который ты всегда приберегал специально для меня?! — Пэнси била кулаками, шлёпала и колотила по широкой груди. Но Джон по-прежнему не двигался. — Скажи мне, что я ребёнок! Просто маленькая девочка, котрая строит из себя крутую! — она не могла остановить льющиеся слёзы. — Я наивная! Я маленькая! Эгоистичная дрянь! Отброс! Пустое место! Мне на всех плевать! Я не хочу никому помогать! Не хочу бороться! Я не хочу жить! Она упала на него, изнемогая. Он опустился на колени, прижимая её содрогающееся тело к груди. Пэнси почувствовала, как Джон провёл рукой по её волосам, как его губы мягко надавили на макушку. Она задыхалась, вырывалась и всхлипывала в его кожу, глубоко вдыхая, чтобы избавить ноздри от напоминания о запахе гвоздики. Чистота. Сандаловое дерево. Соль. — Я сломлена, — прошептала она. — Ты исцелишься, — его глубокий тембр, ровный и обнадёживающий, только больше раззадорил её. Она дрожала и всхлипывала. Адреналин мести угас, оставив её разбитой вдребезги. Ещё более опустошённой, чем прежде. — Ты думаешь, что это неправильно, — слабо произнесла она. — Моё мнение не имеет значения. Я не знаю, через что ты проходишь. Я не могу судить о том, какой ты выбираешь способ исцеления. — Ты думаешь, этот способ поможет? Исцелит меня? Он крепче сжал её в объятиях. Нет. Конечно, нет. Он думает, что ты психопатка. — Позже, Пэнси. Не сказав больше ни слова, Джон подхватил её на руки, плотнее натягивая мантию, чтобы полностью прикрыть Пэнси. Он зачаровал дверь, чтобы та открылась, а затем закрылась, наложил собственное запирающее заклинание и поднялся по ступенькам. — Предатель крови! Полукровка! Как смеешь ты осквернять дом моих предков! Он пронёс Пэнси мимо этого чёртового портрета, поднялся на второй этаж и пинком распахнул спальню — ту, что принадлежала Регулусу Блэку. Джон немного постоял в дверях, осматривая комнату, и двинулся по коридору в другую. Открыв и эту дверь, помедлил мгновение, но вошёл. Комната оказалась той самой, в которой жила Пэнси, но её вещи были спрятаны. Она посмотрела на него — острый подбородок оказался в поле её зрения. Должно быть, он почувствовал это, потому что опустил взгляд и увидел вопрос в её глазах. — Здесь пахнет тобой. Джон отвёл её в ванную, включил горячую воду и усадил Пэнси на столешницу, пока ванна наполнялась. Он отстранился, направившись к выходу, но она протянула руку, чтобы схватить его за предплечье. — Не уходи, — прохрипела она. В его глазах промелькнуло замешательство. — Останься. Потому что, несмотря на его ошибочную веру в исцеление и неверный диагноз её душевного состояния, она не солгала. Я эгоистка. Гордячка. И сломанная. И она не хотела, чтобы он уходил. Она была сбита с толку. Её эмоции, желания и потребности разнились. В один момент Пэнси не могла выносить его прикосновения, а в следующий — ей хотелось задохнуться под тяжестью его тела. Она ненавидела эту борьбу внутри себя. Она ненавидела свою слабость. Она ненавидела себя за то, что хотела, желала, жаждала. Но если она уже была так непоправимо повреждена, если уже была обречена на отвращение к себе, обречена лишь на мимолётные моменты власти и контроля, за которыми следуют долгие периоды пустоты… С таким же успехом Пэнси может пойти дальше и добавить к этому боль, которая придёт вместе с «моей». Возможно, будет приятно. Хотя бы немного. На какое-то время… Она выдержала его пристальный взгляд, снимая мантию. Его глаза потемнели ещё больше, но следом Джон мягко покачал головой. — Не так, — прошептал он. — Ничего тут такого, чего ты раньше не видел, — прошептала она. Хотя теоретически это не было правдой: тело, которое он видел, всегда было под Оборотным. Всегда Пэнси, но не по-настоящему. Она знала, что в те разы, когда Джон исцелял её, нелестные пижамы и сосредоточенные взгляды, прикованные к соответствующим местам, были продиктованы каким-то кодексом чести или самодовольными дурацкими стандартами, которых он придерживался. Тогда он хотел сопротивляться так же, как и сейчас. Однако Джон по-прежнему был мужчиной, и он уже оступался. Пэнси была уверена, что сможет заставить его оступиться и сейчас. Новый прилив адреналина наполнил её пустую грудь. Это была не та эйфория, не её любимый наркотик. Но уже что-то. А когда ты так глубоко в яме, «что-то» лучше, чем ничего. — Пэнси, пожалуйста, — мольба слишком легко слетела с его губ. Раньше он отругал бы её, установил бы дистанцию между ними, попытался бы запугать, положил бы руку ей на горло. Давай, малыш Джонни, избавь нас обоих от страданий. Хотя она отдала бы что угодно, чтобы обменять их прежнее определение слова «страдание» на это уродливое, искалеченное месиво, которое они имели сейчас. Она взяла его тёплую руку, толстые пальцы обхватили её тонкие, элегантные. Провела кончиками по мозолям, наслаждаясь видом волосков, которые взметнулись от её прикосновения. — Мне нужно что-то почувствовать, — она призналась ему, что не понимала, куда идти дальше. — Я не знаю что, или как, или почему, — продолжила Пэнси, затаив дыхание, и поднесла его грубую руку к своей нежной шее. — Но мне нужно притвориться. Притворись, что со мной всё в порядке, притворись, что мы всё ещё презираем друг друга, притворись, что я не надеюсь, будто этот день для меня последний. — Его глаза горели тщательно сдерживаемой яростью и вожделением. — Притворись со мной, Джон. Заставь меня забыть. Хоть на мгновение. Его хватка чуть усилилась — сладкое и знакомое давление, поглаживание большим пальцем точки пульса. Все те воспоминания, наполненные ссорами с ним, нахлынули на неё, и искренняя улыбка расплылась по её лицу. — Я не хочу причинять тебе боль. Причинишь. Но это не твоя вина. — Я тебе доверяю, — солгала она, наслаждаясь тем, как довольно засияли его глаза. Пэнси потянулась за спину, чтобы расстегнуть кружевную ткань, и позволила бретелькам упасть с плеч. Соски затвердели ещё больше. Но Джон не оторвал взгляда от её глаз, свободной рукой поглаживая её подбородок. — Не так, — прошептал он: тёплое дыхание коснулось её рта там, где ей хотелось чувствовать его губы. Джон поднял Пэнси со столешницы, наклонился, снимая кружева с её ног, раздевая догола, пока сам оставался полностью одетым. Она думала запротестовать, выразить своё недовольство, но он стремительно выпрямился. Одним движением поднял её на руки, прижал к себе и двинулся к ванне. Джон просунул голову под завесу её волос, провёл языком по раковине уха и прикоснулся к мягкой мочке. — Ты очень хороша в своём деле, детка, — проворковал он, послав дрожь по позвоночнику, и зачем-то наложил амортизирующие чары. — Но ты забываешь, что я немало времени наблюдал за тем, как ты смотришь на мужчин пьянящими глазами и мастерски манипулируешь ими. Ты — ходячий секс, любому хватит одного лишь взгляда на твоё восхитительное тело, чтобы встать на колени. Ты блестящая, хитрая и совершенно завораживающая, коварная малышка. Она вздрогнула от этих слов, от поглаживаний его пальцев вверх и вниз по обнажённой спине. — К несчастью для тебя, мы оба это знаем. — Резким движением он отцепил её руки от своей шеи и опустил Пэнси в горячую воду — амортизирующее заклинание смягчило падение. Она потрясённо вскрикнула, когда вода обдала её брызгами. — Джон! — рявкнула она. Он нечасто улыбался, но вида её разочарования было достаточно, чтобы на его красивом лице появилась ослепительная, белозубая усмешка. Редкое и потрясающее зрелище. — Мы с тобой, — он щёлкнул между ними пальцами, — ещё не закончили. Я не какой-нибудь похотливый подросток, ослеплённый сексом. Я не буду потакать тебе, пока ты не будешь готова. Не хочу, чтобы ты потом сбежала от меня навсегда. Я же говорил тебе, я терпеливый мужчина. — Ты что, только что отшил меня?! — завопила Пэнси, надеясь, что румянец, заливший её лицо и грудь, можно списать на жар воды. Джон ухмыльнулся, и это чуть не сбило её с ног. Ухмыльнулся?! — Приведи себя в порядок, детка. От тебя пахнет кровью, — он подмигнул ей, прежде чем закрыть дверь ванной. Подмигнул?!