Glee Cast – I Want To Hold Your Hand
Он подумал об улыбке Куроо. Подумал о том, как Куроо идёт к нему навстречу. Раскрывает для объятий руки во всю ширину, как будто Кенма не мелкое насекомое по сравнению с ним. Как часто касается кенминых волос, плеч, всего, до чего дотянется, как хитро глядит ему в глаза, будто знает всё, о чём Кенма думает. Как засыпает у него в комнате, развалившись поперёк кровати и свесив руку к полу. И как Кенме одновременно хочется и до смерти страшно до этой руки дотронуться. Выразить столько же, сколько выражает Куроо, но совсем по другой причине. Он замечтался, а Хината погрузился в игру слишком глубоко, и потому они оба не обратили внимание, что Куроо Тетсуро случайно нашёл их на крыльце. Нашёл и тут же тихо скрылся, поняв всё по-своему и решив не мешать. – Блин, Кенма, ну это путь только в одну сторону, – хитро заулыбался Хината, когда они закончили. – Перед такой красотой никто не устоит. – Перестань. – Нет, правда! Ты как-то всегда умудряешься говорить без слов и делать без действий, это офигенно. И песня шикарно об этом говорит. «Молодёжь называет это вайбом, – говорил ему Куроо. – У тебя свой уникальный вайб, Кенма» – Вайб, – пробормотал Кенма, как эхо, снова взявшись за телефон. – Так что там тебе Цукишима спел? Шоё встрепенулся: – «Defying Gravity» из "Злой"! Ты представляешь, какая сволочь? И ведь никто не заподозрил ничего, он, наверное, думал, что и я не пойму, но я-то не такой тупой, я же не Кагеяма…***
Перед Куроо совершенно неожиданно возникло капризное и хмурое лицо Ойкавы – он даже сказать ничего не смог от испуга. А Тоору, задумчиво поглядев на него пару секунд, вдруг повернулся и крикнул кустам позади себя: – Да не злится он! – Слава богам, – ответили кусты голосом Бокуто, и через секунду из них вылез он самый вместе с Акааши. Оба беспокойные и отвратительно серьёзные, как будто их не вписали в программу национальных. – Спасибо тебе. – Да не за что, ссыкуны, – ответил Тоору и, снова повернувшись к Тетсуро, скрестил руки на груди. – Ну и чего мы сломались? – В смысле? – тупо спросил Куроо, ища пути к отступлению, пока его не окружили со всех сторон. – Да ладно, а то мы не заметили, как ты два дня играешь в привидение. Тебе не идёт, кстати. – Бро, ты до сих пор даже песню для прослушивания не выбрал, – вставил пять копеек Бокуто и сел на лавку рядом с ним. – Мы же все вчетвером хотели драться за Дэнни Зуко, что случилось? – Да всё у меня нормально, боже, – отступить явно не выйдет, но он хоть попытается. – Просто нужно время, помолчать, развеяться. Вам, кстати, тоже не помешало бы – отлично прочищает мозги. Вот и ладно, даже получилось не напрячься. – Куроо-сан, – Акааши присел на корточки прямо напротив. – Без обид, но от тебя несёт разбитым сердцем за километр. – Чего?? – опешил Бокуто рядом. Да и Куроо, честно говоря, тоже, но виду не подал. – Стоп, – остановил их Тоору, поднял руку и рванул в спальный корпус. – Ни слова без меня не говорить, сейчас приду. Когда он исчез, Бокуто тут же нарушил ойкавин запрет: – Это правда? Акааши угадал? – Я не угадал, я знаю, Бокуто-сан, – от понимающего взгляда исподлобья у Куроо началось несварение. Он посмотрел наодного детёныша Фукуродани, на другого, на фенечку дружбы на своей руке и криво, абсолютно разоблачительно ухмыльнулся. – Охуе… – Ну я же попросил, эй, – это вернулся обиженный Ойкава. Куроо поднял взгляд – тот держал в руках стопку стаканчиков и тот самый секретный термос. – Разбираем, тут ситуация минимум на три шота. – Я тебя обожаю, – потянулся к стакану Бокуто. Куроо отвлечённо смотрел, как по стаканам разливается чёрная в сумерках, вонючая жидкость, и готовился вываливать секреты. – Первая до дна? – До дна. Проглотили, не чокаясь. Глаза у Тетсуро – в кучку, пищевод прожёгся, в мозгу что-то взорвалось. Зато на душе стало легче. – Я тебя тоже обожаю, – сказал он Ойкаве. Тот в ответ только скорчил мерзкую ухмылку и закивал – не поверил ни грамма. – И вообще, где вы меня спалили? Я болтался с вами всё это время, ржал как конь, какого? – Куроо-сан, мы тут дураки все, по-твоему? – сказал Акааши. – Когда смешно, кто угодно засмеётся. А когда кто-то вдруг превращается в человеческую версию «You Will Never Know», этого ни смех, ни болтовня не скроют. – Мы тут все артисты, забыл? – добавил Ойкава, указывая на термос и призывая ко второй серии. – На сцене будешь пиздеть про чувства, а нам даже не пытайся. – Я реально выгляжу как «You Will Never Know»? – сокрушённо спросил Куроо, скривившись. – Ну-у, может, не настолько, но для «Cough Syrup» подойдёшь точно. Тетсуро спрятал начавшее гореть лицо в ладонях. – Ёбаный… – не зря он избегал Кенму, тот бы сразу всё понял. – Так что, поделишься с нами горем? – Как в «Солнцестоянии». – Ага, сейчас все вместе рыдать будем, давай, колись! – Да погодите! – остановил наезд Тетсуро, взмахнув стаканом так, что чуть всё не пролил. – Не всё сразу, дайте собраться с духом. – Тогда пьём. – Тогда пьём. После второго шота смелости и правда прибавилось, но Ойкава опередил его речь. – Мне кажется, я знаю, кто это. – А мне не кажется, – ответил ему Акааши. – Да откуда? – Бокуто опять возмутился быстрее Куроо и расстроенно оглядел всех. – Почему я никогда ничего не знаю? Акааши! Куроо в очередной раз признал в нём лучшего из лучших своих друзей – хотя бы вот потому, что он не настолько проницательный. – Ладно, давайте так: если мы с Тоору были правы, вы с Куроо пьёте двойной, если неправы – то пьём мы. – А давай! Всем было без разницы, в любом случае бы догнались потом. Всем было без разницы, потому что исход был понятен. Куроо втянул носом воздух, как перед сложным пассажем. – Кенме нравится рыжий из Карасуно. – Я так и зн… погоди, ЧТО? – Ойкава аж запнулся от неожиданности. – Да ну, – нахмурился Акааши. – Кажется, кому-то пора пить двойной, – отвлёк их от шока Бокуто, хотя и сам был удивлён настолько, что заговорил на полтона тише. Куроо стал слушать, как два особенно мозговитых в их квартете принялись рассуждать, с чего бы он, Куроо, взял, что сказанное им правда. – Подожди, обстоятельства бывают разными, ситуации разными, подумать можно что угодно… Ты прям ТОЧНО уверен, что… – А что ещё можно подумать, – прервал Тетсуро такие все из себя логичные суждения Акааши, глядя на катающуюся по дну одинокую каплю рома, – что ещё можно подумать, Акааши, когда на твоих глазах человек поёт самую, нахрен, романтичную из всех песен Битлз, не сбиваясь, так громко, как он никогда не пел, пока ему на гитаре подыгрывает Хината… – Оу… – … и сидят они совсем, прямо совсем близко на ёбаном крыльце под ёбаными звёздами… – Не-ет… – … Я не знаю, куда ещё ТОЧНЕЕ, Акааши, – закончил наконец Куроо так громко, что с дерева рядом улетели птицы. – Может, ты мне подскажешь? Но Акааши молчал. И опять глядел понимающе до тошноты. Бокуто с тяжёлым вздохом и «Мда, чел», которое выразило абсолютно всё, положил руку ему на плечо, а Ойкава разлил по стаканам последнее, что у него осталось. – Думаю, звание королевы драмы в этом сезоне за тобой, – сказал он таким добрым голосом, какой от него никогда прежде не было слышно. Проглотили, не чокаясь.***
Glee Cast – Hopelessly Devoted To You
Не с таким настроением он хотел прослушиваться, но, видит бог, иначе было невозможно. Планы на напряжённый, как говорит Кенма, боссфайт с Бокуто за главную роль, отменились, и у того из конкурентов остались только Дайчи с Акааши, с которыми соперничество будет уже совсем другого оттенка. Но Тетсуро правда ничего не мог с собой поделать. Не мог не выстрадать эту крайне сложную и раздражающую эмоцию хотя бы через песню. Сознание его стало последней тварью и почти регулярно подбрасывало воспоминание с двумя фигурами на крыльце, гармоничными – во всех смыслах, – красивыми, живущими в своём особенном моменте. Соединёнными. Больно, собака ты такая, отвечал своему сознанию Тетсуро. Как будто и без воспоминаний этих не было тошно. Позапрошлым летом, когда они впервые приехали в этот лагерь и, естественно, просрали третьегодкам все свои прослушивания, им пришлось позорно смотреть из зала исполняемую другими людьми «Маму мию». Обиднее всего, казалось, было Ойкаве – тот ещё скандал был – и, когда они вчетвером сидели на задних рядах, Тетсуро услышал с его стороны очень тихое, едва слышное «Почему не я?». Сказано было горько, зло и как-то слишком отчаянно для вечно задирающего нос и не затыкающегося о своей восхитительности Тоору. Куроо повернулся к нему – оказалось, смотрел при этом Ойкава не на сцену, а в ту сторону зрительного зала, где был виден его одноклассник Иваизуми, обнимающий свою девушку. Тетсуро тогда понял многое – а теперь, похоже, понял вообще всё. «Почему не я?» ковыряется в сердце, как особенно садистский доктор, скручивает живот, мешает спать, есть, пить, дышать. Не даёт по-человечески отпустить и дать всем жить дальше. Обида, такая нелепая и тупая, такая унизительная, рвёт сердце на части. Да, этот проигрыш действительно гораздо хуже любых национальных, любых прослушиваний. Какое дело до ролей, мест, рейтингов, когда ему ты не нужен? – Окей, молодой человек, это было красиво, – похвалила его режиссёр смены, Мива-сан. Из-за прожекторов было сложно разглядеть зрительный зал, но на её лице и лицах сидящих неподалёку Акааши, Дайчи и Яку явно угадывалась такая же похвала. Но не у Ойкавы, разумеется – тот лениво обнимал сиденье из ряда перед собой, положив на него подбородок, и всем видом выражал смертельную скуку. Ну прости, дружище, я ещё не так озлобился. – Спасибо, – отозвался Куроо и отпустил стойку с микрофоном. – Ты у нас на Дэнни претендуешь, да? Вы с Бокуто ещё в начале смены докопались… – Нет, нет, я… – он вспомнил про микрофон и сказал уже в него. – Нет, я хотел бы кого-нибудь попроще, может, этого ангела, который поёт про школьный аттестат, или одного из подпевал… Округлившиеся глаза парней и сдвинутые брови Мивы-сан почти что рассмешили. – Так, ну, э, я, конечно, учту твои пожелания, но давай как-нибудь повременим пока… – Не нужно, всё в порядке, – Куроо даже искренне улыбнулся, – я просто не уверен, что смогу справиться с персонажем. Посмотрите на первогодок из Карасуно, они очень хороши, – говорят, Цуки всё-таки пробовался пару дней назад, как Куроо ему и советовал. Вот уж действительно талантище, такого нельзя упускать. – Куроо, это что за херня сейчас была? – наехал на него Яку, когда они вышли из зала. – Ты же больше всех стремился к Дэнни, даже походку эту всратую выучил. – Да ладно, там у всех пацанов такая походка. – Не увиливай. Ты бы отказался от соревнований разве что в случае смертельного заболевания, у тебя смертельное заболевание? Куроо с ужасом на него посмотрел. – Тогда чего? – как всегда, снизу вверх Яку был более угрожающим, чем кто угодно выше ростом. «Прямо как Кенма в плохие дни». – Как я потом парням буду объяснять, что наш кэп слился прямо на прослушивании? Как ты сам будешь это объяснять Кенме? Куроо было нечего на это ответить. Разве что с милой улыбкой пожать плечами, очень в стиле Ойкавы. Раздражающе и безразлично. Яку на это закатил глаза: – Ясно. Только смотри потом не рыдай, когда я выйду на сцену вместо тебя. – Я буду рыдать от восторга! – сказал Тетсуро ему в след, в ответ получив только фырк и средний палец. Ладно, не так уж Яку и злится, больше переживает. Ничего. Куроо зашагал было к корпусам, но тут издалека раздался сладкий, немного ленивый ойкавин голос: – Не уверен он, что справится с персонажем, – тот неспеша приближался к нему от дверей опустевшего концертного зала. – Тупее отмазки ты придумать, конечно, не мог. – Ты на кого прослушиваешься? – Не знаю, – пожал он плечами. – Здесь нет особо интересных пацанских ролей, девочки гораздо лучше прописаны, Риззо вообще моя любовь. Но Дэнни, хоть и типичный главгерой, но как будто был списан с тебя. – Да ладно, я не… – Я же говорю, «был». Сейчас ты, конечно, Сэнди по самое некуда. Всё из себя такое чистое, полное любви и предрассудков создание, додумывает за других, видит только то, что хочет видеть… – Ой, завали, – маскулинных заскоков у Куроо не было, но такое издевательство было ну слишком обидно. – Я никогда ничего не додумывал и от Кенмы ничего не жду. И я не собираюсь неделями рыдать в подушку только из-за того, что выбрали не меня. Не первый раз вляпываюсь. Болюче стучащее в груди сердце с этими словами было не согласно, но согласиться с чужими подколами было бы гораздо больнее. – Если не проблема, почему ты отказался от роли за… почти полтора месяца до постановки? – спросил Ойкава тем временем, улыбнувшись так победно, что стало не по себе. – Раз до Сэнди тебе далеко, раз ты у нас сильный, бунтарский Дэнни Зуко, что мешает двигаться дальше? Одна тёлка, другая – насрать-то больно. – Да хватит нас сравнивать, – Куроо позволил себе огрызнуться, слишком уж противно стало. – Дэнни Зуко – выпендрёжный долбоёб и ведёт себя по-мудацки, – хочешь сказать, я такой же? – Прямо сейчас? Более чем, – в пылу спора они даже остановились, и теперь Ойкава стоял прямо напротив Куроо, скрестив руки на груди. – Ну, ладно, опустим мудацкое поведение – ты у нас самый добрый на свете после Бокуто – но насчёт показной крутизны? Избегания любой сторонней помощи, чтобы эту крутизну сохранить? И этой нежной романтичной души, – тонкий палец тыкнул Тетсуро в грудь, – которую упаси боже кому увидеть? Куроо молчал, раздражённый и смущённый одновременно. Хотел сказать, что нет, ни хрена он не прячет свою романтичность – но прикусил язык. – Это всё на сто процентов Дэнни, – продолжал тем временем Ойкава, смягчив тон. – Который не знает, что делать, когда от него отвернулись, и начинает вести себя как придурок, забыв, каким он может быть на самом деле. – Каким? Но Тоору только фыркнул, перестав давать подсказки: – Я-то откуда знаю? Это твой персонаж, а не мой, мне до вас нет дела. Тут Тетсуро, впервые за последние дни, начал осознавать тупость своих поступков. Поставил их вперёд сердечных дел и оценил со стороны, как сказал бы Акааши. – Уже не мой, – сказал он с горькой усмешкой. – Я отказался от него, что толку теперь про это говорить? Ойкава поглядел-поглядел на него, а потом как выдал: – Дурак ты, конечно, сказочный. Думал, так мы тебя и отпустили, да? Да ладно. То есть, этот парень дольше всех задержался в зале… – Учи текст, капитан Некомы. Борьба за Дэнни Зуко только начинается.Glee Cast – Grease Lightning
Как ни странно, лучше всех вилять задом и исполнять эту песню вышло у Шоё. В восторге были все, и даже любитель выпендриваться Лев признал, что парень был крут. Шоё скакал по древней ржавой машине, которую они вдесятером притащили из закрытого гаража, так, словно для него не существует ни законов физики, ни элементарной опасности для жизни и здоровья. И при этом умудрялся петь во всё горло, нигде не отставать. Хорошо, что Куроо сегодня где-то застрял и не видит пока этого. Иначе расстроился бы, наверное. Хотя Кенма его едва видит в последнее время, чёрт знает, что у него на уме. Оно, конечно, удобно, потому что можно спокойно набираться смелости, чтобы всё ему высказать, но всё же быть без этой поддержки, без уверенной фигуры в поле зрения, Козуме чувствует себя неуютно. Но он старается. Надо привыкать к одиночеству в социуме, не всю же жизнь на Тетсуро полагаться. Кенма посмотрел на парней на сцене – Бокуто болтает с Шоё, Акааши что-то советует Цукишиме и Кагеяме, Яку пытается сделать Льва менее неповоротливым, – все на своих местах, все заняты делом. А он здесь зачем? Кого ждёт, к кому прибит? Пошёл за радостным «Погнали на репетицию!» от Шоё, дополнительное ускорение придало ожидание увидеть Куроо. А теперь что? Собственная неуместность давит, раздражает бездействие и неспособность хоть каким-то боком влиться в компанию. Ощущение, что он тут лишний, захлёстывает как в первый раз. Что там говорил Куроо, «Быть частью чего-то особенного»? А не выходит у него быть частью. Разве что лишней деталью выходит, которую и выбросить жалко, и оставлять ни к чему. – Ну и чего без меня начали? – послышался зычный голос из-за кулис, и сердце Кенмы подскочило куда-то, куда не надо. На сцену выпрыгнул – иначе не скажешь, – Куроо, заобнимался с Бокуто, хлопнул по плечам Акааши, Цукишиму, Яку – всех, до кого мог достать, – Хинату вообще поймал в захват и взъерошил кулаком и без того лохматые волосы. Вот бы Кенма мог так же легко это делать. Хината указал пальцем на него, Куроо повернулся, и сердце Кенмы опять перевернулось. – Хэй, Кенма! – громко поприветствовал его Куроо, улыбаясь так широко и так сильно щуря глаза, что стало видно все мимические морщины. Как-то не так. Кенма затормозил и не успел ответить – Тетсуро уже отвернулся к остальным и засуетился со своими делами. Чувство неуместности возросло в разы. Кенма уставился в видеоигру, чтобы хоть немного его загасить, чтобы дискомфорт заглушился, чтобы забылось то, как Куроо увлечён, как он близок со всеми, как далеко от него Кенма будет всегда – в темноте зрительного зала, где-то вдалеке, внизу, в яме… – Вы, что ли, тоже от любви страдаете, Куросан? – голос Хинаты вдруг стал громче всех остальных, слышный сквозь пульс и звон в ушах, ощутимый сквозь жар во всём теле. Он поднял тяжёлую, весом в тонну, голову и уставился невидящими глазами на сцену. На Куроо, который, опустив свою лохматую голову и хмыкнув, сказал больше, чем словами. – Ну а как же без этого, – ответил он слишком уж театрально, и ответное «о-о-о» от нескольких парней стало почти оглушающим. – Времена такие, любовь в воздухе. И мюзикл наш о любви, вообще-то, всё вполне уместно. И в смысле «тоже»? ... Кенма рванул со своего места так резво, что чуть не запнулся об собственные ноги. Благо, на него внимания не особо обращали, потому хотя бы до дверей удалось дойти без происшествий. Он не хотел слышать, что они будут говорить дальше, он не хотел знать, он не хотел понимать, принимать, думать об этом… Дверь в концертный зал хлопнула, выпустив его наружу. Свежий вечерний воздух не вдыхался, закатное небо было не видно, вопли цикад были не слышны. Кенма очень быстро направился куда-то, сам не зная куда. Откуда-то в ногах взялось столько энергии, что хоть марафон беги, внутри была такая мешанина из чувств, что среди неё даже нашлось место для… радости? Да, это хорошо. Радость. Он определённо был рад за Куроо. За то, что тот тоже встретил кого-то, к кому хочет быть ближе, кого-то, с кем он хочет быть ещё тактильнее, кого-то наверняка из своего, сценического, круга. Кто будет стоять рядом с ним, как никогда не будет стоять Кенма. Какие к чёрту признания? Ну и глупость, Козуме, собрался портить другу настроение неуместными чувствами, неуместными песнями, неуместным собой… Всё хорошо. Теперь всё будет хорошо.***
– Это что щас было? – нахмурился Куроо, глядя на хлопнувшие двери. Секунду назад он, казалось, переживал худший момент в жизни, изо всех сил пытаясь не спалиться, а теперь, как выяснилось, худший момент в жизни переживался им прямо сейчас. Обида Кенмы тяжелее чего угодно, он это с детства понял. – Не знаю, – сказал Хината, хлопая глазами. – Я же ничего такого не сказал… вроде. Может, ему надоело там сидеть? Куроо тихо хмыкнул. Нет, не так ведёт себя Кенма, которому надоело. Что же случилось? Может, Хината ему отказал? Да ну, бред, как можно отказать Кенме? Или можно? – У вас что-то произошло? – не удержался он, спросил у Шоё прямо. Постарался без наезда, ровно, дружелюбно. Тот поднял на него глаза, бестолковые такие и в то же время такие понимающие, нахмурился искренно непонимающе, почесал подбородок. – Ладно, мы на перекур, – распорядился Бокуто, – снова репетируем через сколько, десять минут? – Пятнадцать, – попросил Цукишима, с подозрением глядя то на Куроо, то на Хинату. – Двадцать, – Куроо мерзко ему улыбнулся – правда, Цуки, в любое время рад с тобой обменяться подколами, но только не сейчас. Не сегодня. Когда все отошли, Хината привстал на носочки и тихо заговорил: – Куросан, Кенма меня об этом не просил, но я не могу ничего сказать. Он доверился мне, и выдавать его секрет будет не по-дружески. Но, может, если вы с ним поговорите, он расскажет и вам тоже. Больно, собака. Куроо, казалось, уже и попривык, но услышать это от Хинаты лично – как поездом переехало. Как же тогда будет с Кенмой, и представить страшно. Тетсуро улыбнулся Хинате, так тепло и понимающе, как мог. – Спасибо, Чиби-чан, – взлохматил его волосы. – Не переживай, я всё понял и так. – Да??? – поднял тот брови и вдруг даже улыбнулся. – Ну тогда точно поговорите с ним, я ведь не влюблялся ни разу и ничем помочь не могу, а вы-то уж наверняка не впервые, вы опытнее будете… Больно, собака.***
Кенма, кажется, за всю жизнь столько не ходил, сколько прошагал за последние часы. Странно, что его не хватились за ужином, ещё страннее, что все просто взяли и легли спать, и не встречают его с фонарями, собаками и злыми окриками. Ну и ладно. Легче от прогулки по лесу не стало, только комары ноги искусали и кроссовки изгваздались в земле, но, по крайней мере, сердце забилось чуть ровнее и мозг стал на шаг ближе к принятию. Хотя возвращаться, конечно, не хотелось. Перед тем, как тихо пройти к себе, Кенма постоял у фонаря на входе в жилые корпуса. Поглядел на насекомых, облепивших его, на полускрытую за облаками луну, – и решил, что посидит здесь на скамейке ещё. Часик или около того. Телефон было страшновато брать в руки, но он уже слишком долго не отвлекался, потому достал его. И снова – никакой паники, лишь сообщение «Эй, что случилось?» от Шоё и больше ничего. Даже от Куро. Ну и ладно. Надо бы вернуться, но так неохота. Ни на кого смотреть неохота, ни с кем говорить неохота. И жить, в принципе, тоже нео… Медленные шаги за спиной, затем: – Хэй, ты не замёрз? Кенма мотнул головой, не желая оборачиваться: – Я быстро шёл, согрелся. – М, – шаги приблизились, зашуршал какой-то пакет, затем в поле зрения возникла рука с упаковкой дораяки. – На вот, стырил тебе за ужином. – Меня не ищут? – Кенма раскрыл пакет, спиной чувствуя чужой взгляд. От сладкого бобового запаха затошнило. – Нет. Мы сказали Некомате, что к тебе мама приехала, не переживай. – Ладно. Спасибо. Помолчали немного. Кенма чуть скосил глаза, увидел руки - по плетёному браслету на каждой - сложенные на спинке скамейки. – Куро, тебе кто-то нравится? Бесконечно долгий вздох. – Да, – он обошёл скамью и наконец-то сел рядом, сложил руки за головой и уставился в небо. – Безнадёжно, бесповоротно, и так далее. – Почему это чувствуется так… одновременно хорошо и хреново? – Это всё гормоны. У тебя активно вырабатываются допамин, серотонин и норадреналин, а потом… – Куро встретился глазами с Кенмой и засмеялся. – Да ладно, ладно, не умничаю. Ойкава говорит, главное – ловить маленькие радости от встречи с человеком и мечтать, сколько влезет. И не пытаться отвлечься на что-то другое – не получится. – Звучит как очень дерьмовый план. Опять помолчали. – А Хината хороший парень, – вдруг сказал Куро, глядя куда-то в одну точку. – Ага, – Кенма не понял, к чему он это сказал, начал цеплять ногтем чехол телефона. – Странно, но он даже не утомляет, при всей своей… нестабильности. И с ним комфортно общаться. – Я рад, что вы нашли коннект, – Куро улыбнулся, а потом закусил губы и дёрнул головой – да что с ним такое? – У тебя прям глаза светятся, когда он появляется. Как когда родители подарили тебе иксбокс, помнишь? Кенма хмурился и напрягался всё больше, а Тетсуро, замерев на секунду, выдал последнюю фразу: – Немного грустно, правда, что ему удалось за полгода дать тебе всё, что я за всю жизнь не смог. – Что всё? – спросил Кенма. Куро пожал плечами: – Любовь к музыке, наверное? Желание ей заниматься, жить в удовольствие, тесно общаться с кем-то. У тебя почти ушёл страх, ты стал увереннее рядом с ним. Ты… в общем, всё сложилось удачно. У Кенмы на языке были сотни возражений – какая уверенность? Какое желание? Разве он не всю жизнь любил музыку? – но разозлился он на накалившуюся атмосферу, на непонимание настолько сильно, что смог только пробормотать, глядя на свои колени: – А ты думаешь, мне не грустно смотреть на тебя рядом с ними. – Чего?... – Ты общаешься с очкастым из Карасуно, Бокуто, Ойкавой Тоору и ещё половиной лагеря. И все они твои близкие друзья, такие же тактильные, болтливые. И внимание они тебе уделяют, и близость эту они тебе дают - всё на свете они тебе дают. Вполовину больше, чем я. А я, даже когда подружился с Шоё, всё равно остался где-то там, в зрительном зале, и только смотрю, как ты можешь с каждым… – он заколебался царапать свой телефон, отложил его, слегка сместил зад на скамейке, но взгляда так и не поднял. – Я хотел тебе спеть про это. Потому что песня тебе бы точно понравилась, ты бы сразу всё понял, но всё так по-дурацки получилось, а ты ещё и влюбился в кого-то, и всё стало ещё более дурацким. Короче, это уже неважно. Мы просто из разных миров и ничего с этим... – Кенма. – Что? Тихий голос явно просил поднять голову и посмотреть на него, но Кенма не смог, только сильнее нагнулся. – Кенма, ты поэтому сегодня ушёл? Он кивнул. – Если бы ты сказал, – это оказалось говорить тяжелее всего, он запнулся, – если бы тебя спросили, в кого ты влюблён, и ты бы назвал имя, я бы… не знаю, не смог. Я не хотел знать, кто это, не хочу. Фигура рядом поднялась с сидения и плавно, аккуратно, по-кошачьи присела у кенминых коленей. Он был в ловушке. – А я хочу назвать имя. Кенма в ужасе поднял взгляд, чтобы остановить, чтобы он не смел… и понял всё прежде, чем Куро, ошалело глядя ему в глаза, произнёс: – Я в тебя влюблён, Кенма. Прошла бесконечная, самая тихая на свете секунда, потом Кенма медленно замотал головой: – Не-ет. – Да, – кивнул Куро, улыбаясь во весь рот. – Не может всё быть так тупо, – Кенма тоже начал улыбаться. – Может. Потом Куро засмеялся, и Кенма тоже. Хотелось куда-то спрятаться, закрыть лицо, побежать, лечь, закричать, задохнуться… обняться. – Ты, – Тетсуро аккуратно сунул ладони ему под колени. – Ты можешь меня брать за руку, трогать, хватать, можешь просто стоять рядом или сидеть в зале – бля, вообще делай всё, что хочешь! - главное, что я знаю, что ты у меня есть. И ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. И... – Я хочу поцеловаться, - Кенма выпалил это прежде, чем сумел бы остановить себя. Куро замер, сглотнул, глаза его потемнели, а руки сжались крепче на кенминых ногах. Кажется, они слегка задрожали. – Я тоже, – рассеянно сказал он и тут же ловко поднырнул, оказавшись совсем, прямо совсем рядом, затормозил на секунду, поглядел Кенме в глаз, вдохнул и поцеловал его. У Кенмы сердце остановилось. А потом застучало снова, так сильно, что стало почти больно. Прикосновение чужих губ было таким медленным, простым и нежным, что его душу, казалось, защемило и пронзило невыносимо ярким светом. Слишком приятно для него одного. Куро медленно, мучительно медленно отстранился и посмотрел на него так открыто счастливо, так внимательно, что Кенма не выдержал – уткнулся лицом ему в шею, чтобы не сойти с ума от смущения. Куро тепло фыркнул ему в волосы, прижав к себе. В его руках было надёжно, уютно. Кажется, Куро в объятиях Кенмы тоже было – и надёжно, и уютно. Кажется, Кенма сможет дать ему всё, что тот хочет, и даже больше. Кажется, Кенма сможет поддерживать Куро и из зрительного зала.***
Режиссёр, довольно уставшая, но готовая принять ещё ряд прослушиваемых, изо всех сил игнорировала приближающихся к ней Куроо и Бокуто. Когда же наконец игнорировать не было физически возможно, она, не отводя взгляд от списка в руках, сказала: – Я не буду менять установленных ролей, даже не просите. – Мива-сан, мы не за этим. Та, казалось, ещё больше загрузилась от их ответа. Почесала глаз под очками, со вздохом сказала: – Тогда что? Куроо, серьёзно, никаких изменений, ты будешь Кеники и точка. – У нас есть интересное предложение по сценарию, Мива-сан, – перебил её Бокуто. Он, конечно, полдня ходил раздражающе надутый от гордости, что выбил себе Дэнни, – разве что ляжки не скрипели, – но к идее Куроо заинтересованно прислушался. И теперь с горящими глазами пытался вызвать такую же заинтересованность в режиссёре. Пока что, правда, получалось с трудом. Она смотрела на них так задолбанно, что меньше всего хотелось говорить про то, что предложение касается перекраивания половины сценария. – Ну… Выкладывайте, раз пришли. Парни сели рядом и приняли вид самых презентабельных рекламодателей. – Мы тут поразмыслили над актуальностью нашего спектакля, над его историческим, так сказать, бэкграундом, – начал песню Куроо, – и подумали следующее: почему бы не сделать постановку максимально злободневной и не превратить героиню Риззо в… Риза? – По-твоему, беременный Риз это актуально? – безэмоционально спросила она, даже не моргнув. – Нет-нет, дело в другом, – вступил Бокуто, развернувшись во всю ширину плеч, как бодибилдер. – Насущная проблема будет не в беременности, а в том, что Риз в принципе парень, об отношениях которого все узнают. Вы представляете себе масштаб уникальности такого решения, режиссёр? – А вы представляете себе масштаб скандала, если про это узнают? – Мива изогнула бровь, но глаза её стали хоть немного живее, да и вообще она перестала походить на того, кто ненавидит свою работу. Стала больше той, кто, вообще-то, любит театр всей душой, просто немного выгорел. Куроо с Бокуто на её вопрос дружно и энергично кивнули. – В этом вся суть. Мива-сан вздохнула, покачала головой, ещё раз протёрла глаза под очками и сложила руки под подбородком. Задумалась. Они уломали её, это было очевидно. – Переписывать сценарий будете сами, – тут же выдвинула она условия. – Даю два дня, пока я не начала прослушивать девочек. – Есть, мэм. – И кого вы мне подсовываете для мужской версии Риз? Они только открыли рот, как ответ пришёл сам. – Ну и на кой ху… оу, здрасьте, Мива-сан, – быстро сменил интонацию Ойкава и застыл в дверях. Режиссёр посмотрела на него, потом на них с Бокуто, потом очень громко фыркнула и махнула рукой: – Валяйте, молодёжь. Всё с вами ясно. Куроо тут же повернулся к недоумевающему Тоору и сказал: – Хэй, Ойкава, помнишь, ты сказал, кто твой любимый персонаж в «Бриолине»? И какая любимая песня? Поначалу подозрительно нахмурившийся, Ойкава за несколько секунд стал таким искренне обалдевшим и радостным, что его настроением заразились все трое. – Вы дураки, что ли? – спросил он, улыбаясь во весь рот. – Иди пробуйся, выйдешь через пару человек, – сказал вместо ответа Бокуто. – Вы дураки, что ли?! – Да давай, не тормози! – Вы… вы просто, – он махнул рукой и унёсся за кулисы. – Придурка два! – Тут он прав, – прокомментировала Мива, хотя сама тоже довольно улыбалась.Glee Cast – There Are Worse Things I Could Do