***
Бокуто выиграл эту жизнь. Учёба не сильно хромает, тренер хвалит и пророчит спортивную стипендию, команда его обожает. Девушки, правда, нет, но это вопрос пары дней, если припрёт. Он приходит в школу в отличном настроении, он ловит на себе взгляды, каждый второй фукуроданец приветственно хлопает его по плечу, учителя беззлобно его поддевают, но видно, что тоже гордятся, – чего ещё можно хотеть от жизни? – Мужики! – орёт он, перешагнув порог раздевалки. – Рвём сегодня жопы, как на матче, а?? – Ага, – не так громко и запально отозвались мужики, меняя форменные рубашки на спортивные майки. – У меня, короче, гениальный план насчёт нас, – Бокуто не потерял спеси и, бросив сумку на скамейку, навалился на двоих сокомандников, которые завязывали шнурки. – Сделаем свою фишку на матче, даже те ублюдки из Итачиямы не проссут, в чём дело! Я назвал её «Ураган гнева». – Бокуто-сан, нам больно. – Упс, прости, бро. Дак вот, Акихико, ты щас понесёшься в задний угол, отвлечёшь внимание на себя… План у него был и впрямь гениальный, и воплощение тоже. Он убедил тренера задержаться на поле ещё минут на тридцать, чтобы показать свою шедевральную отвлекающую комбинацию, и, хотя тот не оценил, было решено применить её на тренировочном матче в следующем месяце. Ну как сказать решено – Бокуто сказал и команда согласилась. На их лицах энтузиазма особенного не читалось, но что он, зря их капитан? Его задача сагитировать, поддержать боевой дух и вдохновить – а уж с этим он справляется как никто. – Охренительно, просто охренительно! – крикнул он, договорив с тренером. – Тренер меня уже, походу, ненавидит… Эй? Вот тебе на, а раздевалка-то пустая, ха. А он тут распинается сам для себя, как дурак! Ну ладно, напишет в чате, что ему тренер сказал. Наверное, опять переборщил. Бокуто правда старается никому не надоедать – каждое утро, выходя из дома, он говорит себе: «Сегодня я много не болтаю. Пусть парни проявят себя». Но что он может поделать, когда язык сам начинает болтать про всё на свете – про странных соседей, про учителя японского, который его почему-то недолюбливает, про закрытие парка культуры у него на районе, про ложки, которые удобно крутить в пальцах… Не может заткнуться и всё тут. Однажды он вообще запел вступление к «Охотник и охотник», и парни так громко заржали, что ему аж стыдно стало. А напевает он часто, то себе под нос, то в поддержку чувакам в телевизоре, то за уроками, то вот, как сейчас, в душе. И тут то же самое – начинается всё тихим мурчанием себе под нос, а через пару секунд Бокуто уже на сцене, перед толпой зрителей, и больше всего на свете хочет всех зарядить своей энергетикой, и двинуться в сторону, и развернуться… И наткнуться на силуэт на входе в душевую. Бокуто от испуга не то крякнул, не то крикнул, не то взвизгнул, и выставил вперёд обе руки, держа в них шампунь, как пистолет. Силуэт двинулся к нему. – Ты… тебе чего надо? – он постарался сделать голос как можно более угрожающим, пока в уме бегущей строкой проносились мысли: вот и всё, вот он и встретился на своём жизненном пути с извращенцем, так, что у него есть, горячая вода, шампунь, шампунь можно выдавить в глаза, можно со всей дури врезать, ему сил хватит… – Я прошу прощения! – заговорил вдруг силуэт голосом беспокойным и совсем не извращенским, и тогда Бокуто, присмотревшись наконец, разглядел и их школьную форму, и очки, и лицо в этих очках. Обычное себе красивое пацанское лицо. – Бокуто-сан, мы можем поговорить, когда вы закончите? Закончит? Что закончит? А. – Да, э… – Бокуто хотел спросить у парня имя, но тот уже исчез в клубах пара.***
Невероятным волевым усилием Акааши заставлял себя не думать о том, как ужасно он себя повёл. Стоял и пялился, как моется парень, более того – Бокуто Котаро, ещё и в стенах школы… Лучшей репутации для тихого очкарика и придумать нельзя. «Мы можем поговорить, когда вы закончите?» с каждой секундой звучало в воспоминаниях всё ужаснее. Ещё бы сказал «когда вы допоёте», чтобы вконец… Так, не думать. Лучше думать о том, как круто будет завербовать в хор такой крутой голос. Такого крутого исполнителя. Акааши не жадный до соло, он без проблем уступит хоть все песни на свете, если этот парень оживит их хоть немного. – Йо? Ты тут? – из дверного проёма сначала показалась лохматая, не до конца высушенная голова, и уже потом Бокуто весь возник перед Акааши, дожидающимся его на лавке. – Фух, я уж подумал, ты мне померещился. – Нет, я, эм, – Акааши протянул руку. – Акааши Кейджи, председатель клуба хористов. Бокуто прищурился, пожимая его руку. – А-а-а, точно, я тебя узнал, вы по пятницам в зале сидите. – Да. Я хотел извиниться за своё… не особо приличное появление. – Да забей, чего хотел-то? – Хотел сказать, что вы до завидного хорошо поёте, – начал с козырей Акааши и, увидев, как расцвело смущённой гордостью лицо напротив, тут же добавил: – И пригласить вас к нам на прослушивание. – А? – гордость тут же сменилась непониманием – надо признать, экспрессия у него тоже что надо, как у настоящего артиста. Одними бровями умудрялся говорить больше, чем некоторые - ртом. – Я знаю, что у нас запрещено посещение более одного клуба и что театральная деятельность противоречит заповедям спортсмена, но мы были бы очень рады, если бы в наших рядах был такой талантливый исполнитель. Мы репетируем завтра в три, если вы не заняты, можете прийти посмотреть и, может, даже спеть что-нибудь сами. Вот так, гладко, стройно, как флаер прочитал. Бокуто пару секунд задумчиво на него смотрел, приоткрыв рот, затем с кривой ухмылкой сказал: – Оке-ей. А что мне с этого будет? – В каком смысле? – не понял Акааши. – Ну, – Бокуто приглашающе развернулся, и они вместе зашагали к выходу. – Смотри: как кэп футбольной команды я заимею ачивку в виде приглашений в универы на спортивную стипендию. Согласись, вкусная конфетка? Плюс, победа на нацтурнире даст мне послабление на итоговых тестах – то есть, я буду сдавать только основные предметы типа японского и матеши. А от вступления в ваш хор мне что-нибудь прилетит? Кейджи прикусил язык, чтобы не высказать Бокуто насчёт «material girl». Помолчал, собирая мозги в кучу под мягкий ритм их шагов, и наконец ответил: – Разве что хорошее настроение. Бокуто-сан, в хоре валютой является любовь зрителей и удовлетворение от проделанной работы. Ну, ещё бонус в виде участия в национальном фестивале. Наша цель – не получение чего-то для себя, а, наоборот, отдача всего, что есть, окружающим людям. – Какой-то не равноценный обмен. Кейджи на это пожал плечами: – Значит, мы философский камень школьных клубов, – и фырк Бокуто в ответ означал, что он не прогадал. – Ладно, Эдвард Элрик, завтра в три, ты сказал? Окей. Приду. А что мне спеть? – Что угодно, – у Кейджи так поднялось настроение, что он развернулся и зашагал спиной вперёд, глядя Бокуто в такие же весёлые глаза. – Как вам подскажет настроение.***
Потусить в хоре или сломать голову на обществознании? Разумеется, выбор свой Бокуто сделал в тот момент, когда получил приглашение. Пропусков по учёбе он пока не набрал столько, чтобы переживать, а прийти к певунам всё-таки пообещал. Обещания в моральном кодексе Бокуто Котаро стоят выше образовательного долга. Ну и ещё ему было немного, самую малость, любопытно. Последний раз Бокуто выступал на сцене, когда пел с одноклассниками гимн в младшей школе, и особого удовольствия от происходящего не получал. Что же в пении хором такого прикольного? В сравнении со спортом, с выгрызанием победы у соперника и с последующим ажиотажем, на который охота вздрочнуть иной день, – песни-танцы перед зрителями казались чем-то тусклым, слишком статичным, слишком элитарным. Как какая-нибудь защита диссертации, легенды о которой Бокуто не раз слыхивал от друзей родителей. Так что теперь Котаро, преисполненный облегчения от пропускаемого урока и сомнительного интереса, постучал в двери актового зала и, когда никто не отозвался, пригласил себя сам и зашёл внутрь. Первое, что он увидел, – резкие, быстрые настолько, что невозможно отследить, отточенные движения на сцене. Человек десять или больше танцевали без музыки, под счёт лидера впереди. Раз – руки вперёд, два – руки на месте, а туловища как-то взяли и сломались, покосились вбок, три-четыре – руки вверх, дальше какая-то неуловимая, с трудом воспринимаемая глазами волна. И это Бокуто не обратил внимание на то, что они творят ногами. Обалдеть, подумал Бокуто. Я тоже хочу, подумал Бокуто. Он молча пялился до тех пор, пока ведущий – или солист, в танцах бывают солисты? – не обратил на него внимание, не притормозил и не хлопнул в ладоши, сказав: – У нас гости. Все тут же приостановились и расслабились, как по команде "вольно"; одна девочка даже драматично рухнула на пол и смахнула пот со лба. Посмотрели на Бокуто, кто-то с узнаванием, кто-то без - но всё равно как-то не так, как он привык, хотя он даже не знал, к чему привык. – Бокуто-сан, рад, что вы пришли! – солист тем временем махнул ему рукой, и в этом взлохмаченном, одетом в мешковатые спортивные шмотки и похожем на айдола парне Бокуто наконец узнал своего вчерашнего знакомого. Вот только помимо общего несоответствия всему образу чего-то ещё не хватало… – А! – Бокуто неприлично указал в него пальцем, когда наконец понял. – Ты без очков?! – Линзы, – пожал тот плечами под хихик девчонки рядом с собой. – Вы не против подождать немного, пока учитель не пришёл? Мы как раз отработаем пару моментов. – Да без проблем, – Бокуто бросил сумку на ближайшее сидение. - Сегодня я весь ваш. Он посмотрел, как группа завершает танец, как она разбредается по разным углам сцены, как один парень садится за рояль, другой – на рояль, и оба начинают – вот так сразу – распеваться, выводить гласные звуки с дремучих басов на высоту почти что пищания. Как они плавно и грациозно – почти как в танце – владеют голосами, соединяют их в единый певческий организм, способный буквально на что угодно. Как они организовано подстраиваются друг под друга и под аккомпанемент. – Будете? – раздалось рядом, и Бокуто увидел рядом с собой девушку - ту, что лежала на полу, - протягивающую ему раскрытую упаковку конфет. Без покраснений, без флирта - просто поделилась вкусненьким с ним. – Ой, спасибо… Ладно, это круто. И совсем не скучно.***
Бокуто на сцене смотрелся органично, даже учитывая свою нехилую комплекцию. Наверное, всё дело было в том, как уверенно он себя чувствовал – как будто домой пришёл и заранее знает, что его тут любят и понимают. Ни капли сомнения. А может, Бокуто просто нравилось делиться своей энергией с окружающими, а сцена даёт все шансы это сделать. – В общем, – сказал он в микрофон, хитро улыбаясь, – вчера Акааши сказал, что песню можно выбрать любую, под настроение. Вчера было 21 сентября, а долго гадать мне не хотелось, так что... Всем привет, я Бокуто Котаро и я хочу спеть главный гимн сентября. Он подключил телефон к системе, и из колонок заиграла такая знакомая и такая подходящая Бокуто песня, что Акааши невольно заулыбался. (Earth, Wind & Fire – September) Do you remember The 21st night of September? Love was changin' the minds of pretenders While chasin' the clouds away – Он же… – пробормотала обалдевшая Широфукуво все глаза глядя на то, как ярко и чисто Бокуто вытягивает высокие ноты, в хорошем смысле по-дурацки кривляясь на сцене. – Он же фанкует сейчас? Hey, hey, hey Ba-dee-ya, say, do you remember? Ba-dee-ya, dancin' in September Ba-dee-ya, never was a cloudy day Акааши заулыбался ещё шире. Да, фанкует. И да, делает это обалденно. Он как будто бы живёт песней, как будто бы всё его существо становится ей – каждая кривая улыбка, каждый поворот плеч, каждая смешная восьмёрка бёдрами, всё было отражением того, что он исполнял. Это ли не та душа коллектива, которую они искали? – Вот тебе и восстание из пепла, – ответил он ей, радостный до невозможности и гордый. Широфуку хотела что-то ему ответить, но к их сидениям подбежала Сузумеда и с громким «Идё-ём!» потащила Юки за собой на сцену. Следом подтянулись ещё, ещё – и вот почти весь хор подпевает, подтанцовывает, показывает Бокуто прикольные движения, и тот расцветает на глазах, чуть не светится, превращаясь из одинокого исполнителя в солиста, в часть команды и корабля. Кейджи смотрел-смотрел – и не выдержал, сам поднялся на сцену, чтобы допеть вместе с ними последний припев.***
Принтер выплюнул листок с договором, и Акааши, забрав его, положил перед Бокуто. – Вот, здесь подпись и расшифровка. – Мерси, – Бокуто снял зубами колпачок с ручки и, для вида пробежавшись глазами по строчкам, размашисто расписался над своей судьбой. – Вы точно уверены? – спросил Акааши чуть погодя, складывая листок в папку и отправляя папку на полку с папками. – От нас ведь, как вы выразились, никаких ачивок. Это было неправдой. Ачивок у хора имелось море – национальные соревнования, музыкальный лагерь для сильнейших команд, приглашения на мюзиклы, а ещё – красочное портфолио для творческих специальностей любого рода. Не совсем та стезя, в которой Бокуто хотел развиваться, но ведь главный прикол в жизни – это получать удовольствие, а не занимать рабочую нишу, правильно? – А как же вы без меня обойдётесь, - пошутил он вместо этого, а потом добавил: - Я, на самом деле, думал, что у вас тут что-то типа урока пения. Знаешь, когда все стоят столбом, учитель играет на пианино, – короче, тоска. – Честно говоря… – Акааши порылся в сумке, достал оттуда два йогурта и передал один Бокуто. – На здоровье. Так вот, честно говоря, до вашего прихода примерно так всё и выглядело. В плане настроения уж точно. Я ещё никогда не видел, чтобы наши ребята сами, по собственному желанию вышли без подготовки подпевать, просто ради удовольствия. На такое разве что Широфуку была способна. А вы нас всех оживили одним появлением, Бокуто-сан, поэтому - да, нам без вас уже не обойтись. Что-то с Бокуто сделали эти обычные слова. Он смотрел на парня, снимающего крышку с йогурта и часто моргающего – видимо, линзы были неудобные, – и ощущал, как внутри вырастали цветы. – Серьёзно? – тупо спросил он и получил кивок и признательную, реально признательную улыбку. Бокуто выиграл эту жизнь. Он ловит на себе взгляды, похвалы тренера и гордость учителей. Он знает, что он ценный игрок, а значит, ценный ученик, который потом станет ценным студентом. Но действительно ценным он ощутил себя только теперь – когда поддержали его песню. Когда приняли и полюбили его всего и сразу. Он бы хотел это всё высказать, но как – не знал. И потому сказал совсем другое: – Блин, где ты купил такую клёвую ложку?