Вопреки

Госпожа в подавленном состоянии подходила к карете. На ней было платье черного цвета с бордовыми вставками. Кесем сама неосознанно ассоциировала этот выбор с тем, что сейчас ее душа полностью погрязла во мраке от обиды и разочаровании в собственном сыне, однако надолго это не затянется и она вновь вернется, будучи еще сильнее. Перед выходом Кесем даже не зашла к детям, не хотела слышать поддержку в свою сторону, так как знала, что вернется, да и выслушивать в свой адрес слова о том, что все будет хорошо, султанша давно отвыкла. Она уже собиралась ступать на ступень повозки, как услышала басистый голос позади. — Валиде Султан, — Перед ней склонился высокий мужчина примерно ее возраста, может, чуть старше. Она окинула взглядом агу, которого никогда не видела. Даже если она и замечала мужчину в янычарском корпусе, то не запомнила. — Госпожа, не знаю, слышали ли вы, но наш Повелитель издал указ о моем новом назначении. Отныне я ваш кетхюда и должен сопровождать вас до Анкары, — Его голос был холодным, но не отстраненным. Она знала, что если Мурад и назначил его ради ее безопасности, то это была не единственная и, как казалось, не главная причина. Она кивнула, после снова развернулась в сторону кареты. Действительно, указ о том, что рядом с ней появится хвост, докладывающий ее сыну о всем, что только возможно, волновал ее в последнюю очередь. Ее сердце сейчас болело о другом: о ее детях, еще, как ей казалось не готовых принимать важные решения, о государстве, которое сейчас оказалось на плечах еще неопытного султана. Все же попытавшись отбросить все мысли прочь, она облокотилась на карету, заглядывая грустными, небесно-зелеными глазами в окно, где начали появляться капли от накрапывающего дождя, который со временем стал нескончаемым ливнем. — Госпожа, не изводите вы себя так. Все наладится, наш повелитель образумится, вот увидите. Он ведь не может без вас, — Пытался приободрить совсем поникшую султаншу Хаджи. — Не трогай меня, Хаджи, — Холодно отрезала, при этом недовольно махнув рукой. — Мой сын даже сообщил мне об этом прихвостне в последний момент, чтобы я ничего не смогла сделать, — иногда Кесем на время закрывала глаза, можно было подумать, что она задремала, но султанша лишь выпускала горячие слезы, которые предательски подступали к глазам, сбивая дыхание. Дорога длилась около четырех часов. Холодный мартовский воздух проникал в карету сквозь приоткрытое окно. Кесем всегда любила холод. Она чувствовала себя защищенной, когда стужа будто окутывает ее изнутри, заставляя все внутри леденеть и покрываться сморозью. — Ага, если мы продолжим дорогу, карета завязнет в грязи. После дождя остались сильные лужи, лошади не справляются. — Я понял, Хакан. Иди, — Хакан был давним другом Кеманкеша. Они были из одного края, дружили и были хорошими товарищами. Оба уехали с родной земли по своей воле, пытаясь убежать от прошлого и обрести настоящее. С недавнего момента снова нашли друг друга. Хакан принял предложение быть рядом с Кеманкешем, так как за двадцать лет поисков счастливой жизни, семьи и детей, понял, что лишь потерял время. Мужчина медленно отворил дверь кареты и учтиво склонился. — Госпожа, у нас большая проблема. — Говори. — Дождь оставил большие лужи и грязь, лошади не могут продолжить путь, да и карета увязнет. — И что ты предлагаешь? — Возращаться обратно, когда мы проехали столько времени — полная глупость. Можно проехать по лесам, там дорога не в таком плачевном состоянии. Но тогда нужно будет везти карету с вещами отдельно. — Сколько это? — Думаю, через три часа все будет на месте. Вещей много, вы сами знаете. — Ты предлагаешь ехать мне на лошади? — Кесем медленно начала закипать. Сама поездка не была для нее радостью, так еще и доставила столько проблем. — Госпожа, единственным выходом нам остается ехать на одной лошади. — О, Всевышний… Закрой дверь, — Мужчина послушно оставил госпожу наедине со слугой. — Ты тоже выйди, Хаджи. Оставь меня! — Тот поспешно покинул карету. — О, Аллах, за что мне это?.. — Казалось, ее раздражение сейчас достигало предела, заставляя поджать губы и прищурить глаза, нахмурив брови. Через несколько минут она все же вышла, окидывая все раздраженным взглядом. — Поехали быстрее, я хочу скорее прибыть на место и, желательно, без проишествий, — Последние слова проговорила с особой интонацией, показывая свое не самое лучшее настроение. — Лошадь готова. Если все пройдет хорошо, то через час мы будем на месте. — Что значит «Если все пройдет хорошо»? А что может произойти? — Не думайте об этом, султанша. Вы устали, понимаю, потому, давайте поторопимся. — Потом ты вернешься за Хаджи, как минимум он мне нужен в услужении, — Дала указание, уже подходя к лошади. Высокий, черный, словно ночь жеребец ждал ее, махая головой и заставляя жесткую гриву развиваться. Кесем была невелика ростом, потому скакун был значительно выше нее. На миг она задумалась о том, как она залезет на лошадь, при этом не выглядя нелепо и глупо. Кеманкеш помог ей запрыгнуть первой, чтобы госпожа устроилась впереди, он же сзади. Через минуту он уже сидел на жеребце, крепко хватаясь за поводья. Она сразу ощутила крепкий стан позади, он же — приятный аромат ее волос, исходящий из каждого локона. Кесем заметно напряглась, стараясь отстраниться от мужчины, что плохо получалось. Места было катастрофически мало и это лишало любой возможности пошевелиться. Через время все же удалось побороть напряжение и немного привыкнуть к столь непривычной поездке. Кеманкеш чувствовал ее дискомфорт, потому старался не смотреть на султаншу, однако, когда она устремляла свой взгляд в даль, он все же поглядывал на ее прекрасный профиль: аккуратный носик, отчетливые, чуть поджатые губы и точеные скулы. Но больше всего он засматривался на ее глаза. Выразительные, обрамленные густыми длинными ресницами глаза. Во взгляде была растерянность, некий туман, который он отчетливо разглядел. — Султанша, — все же решил прервать молчание. — Что? — Все так же не отрывала взгляда от пейзажа. Кеманкеш заметно замедлился, понимая, что такая «прогулка» поможет госпоже отвлечься, а ему — стать к ней ближе. — Вы катались на лошади самостоятельно? — Только в детстве, когда я еще жила в Греции. — Тоесть, очень давно? — Да, — В этом слове была слышна грусть. Было видно, что она не была рада этому разговору, потому мужчина поспешил закончить разговор парой неважных фраз. Когда Кеманкеш вдали увидел колонны особняка, он решил свернуть, дабы растянуть путь. Султанша пару раз зевнула, что каждый раз вызывало крайне милую реакцию у мужчины. Удивительностью это не было. Время подходило к девяти вечера, дорога была долгой и изнурительной, да и погода оставляла желать лучшего. — Долго еще? — Сейчас она говорила будто уже засыпая. Лошадь окончательно перешла на спокойный шаг, так как ага увидел, что они уже подъезжали. — Приехали, Госпожа, — В этот раз именно он слез первым, подавая руку изнуренной султанше. — Вы останетесь в доме одной? — В доме есть служанки, да и толку ни от кого не будет: сегодня покои я точно не покину, — Легко улыбнулась. — Только привези Хаджи, чтобы он не умер там от беспокойства, — Кесем очень понравилась эта поездка. Если не учитывать напряжение в начале, то она чувствовала себя спокойно, будто в безопасности. Но усталость все же подкралась, полностью окутав ее существо. — Да, госпожа, вы сильно измотались сегодня. Вам нужно отдохнуть, — Подхватил ее спокойный настрой. Уже будучи в покоях, она присела на тахту уже подготовленных покоев. Они были скромными: одна тахта, стоявшая напротив камина, довольно большая кровать с белоснежным бельём, столик с фруктами и письенный стол. Также в углу был большой шкаф, заставленный книгами, она сразу подошла к нему. Толстая книга в зеленой кожаной обложке сразу попалась ей на глаза. Пробежавшись глазами по строкам вначале, Кёсем отложила ее на полку, решив не ставить в общий ряд. Через какое то время, без помощи служанок, она переоделась в ночной наряд, который отправили в сундуке с вещами за полтора часа до отправления самой султанши. Она часто предпочитала самой готовиться ко сну, так как нерасторопные движения служанок, которые думали, что им жизнью придется отвечать за лишнее движение, очень раздражали. Ей никогда не нравилось, что ее считали тираном, но и свои плюсы в этом были. С усталостью рухнув на подушки, она накрылась одеялом, крепко сжав его. В комнате горели свечи, стоял приятный запах благовонии и на душе было непонятное умиротворение, смешавшееся с еще чем то будто необычным. В раздумьях над определением этого ощущения, госпожа заснула.