— Вот вы прибыли на место, Ружья в руки — и воюй. А кому из вас известно, Что такое сабантуй? — Сабантуй — какой-то праздник? Или что там — сабантуй? — Сабантуй бывает разный. А не знаешь — не толкуй.
Утро начинается с того же, что и вчера, и позавчера, и в любой другой день блокады. Громкая сирена и будто обезумевший метроном разрывают утреннюю тишину, где-то вдали снова рвутся снаряды. Олег аккуратно прижимает Серёжу к себе и чуть поглаживает его руки. Он же дрожит, как лист. Неужели его так пугают эти обстрелы? — Олеж… Они же не попадут в наш дом?.. Они же по улице бьют… — Не попадут, конечно, все будет хорошо. Уверен ли в этом Олег? Совершенно нет. Кто знает, куда полетит эта бомба? Но разве он может так просто сказать это Серёже? Мужчина может лишь крепче обнимать Серёжу, чтобы стать для него хоть каким-то островком спасения. Надёжнее и безопаснее сейчас, конечно, в убежище, да только вот иди туда во время обстрела смысла нет. — Ты закрой глаза и считай до ста. Тебе станет немного легче. Серёжа жмурится, пряча нос где-то в одеяле, и начинает тихо шептать числа. В памяти Олега сразу во всех красках возникает момент, когда он в первый раз четыре года назад примерно так же пытался успокоить Серёжу. Тогда, вроде, помогло. — Серёж, а куда ты дел все книги? Ты их так любил, а теперь у тебя полная пустота на полках. — Они под столом… Сначала я надеялся спрятать их от мороза, снега и обстрелов… Потом я начал всерьёз задуматься о том, чтобы жечь их вместо дров, когда те закончатся… — Ты же понимаешь, что с собой их забрать нельзя? — Понимаю… Я после войны новые куплю… Олег поправляет одеяло и облегчённо выдыхает, когда сирена умолкает, а метроном приходит в нормальное состояние. Он ещё с минуту обнимает Серёжу, а после разрывает объятия. — Куда ты? — Серёжа почти сразу поворачивается, вновь испуганно обводя Олега своими быльшими глазами. — Холодно стало… Я не хочу, чтобы ты замёрз, — Олег почти замирает на месте, но поправляет воротник тулупа. — Мы же все равно уйдём, зачем топить? — Серёжа, следуя за Олегом, садится на кровати и поправляет шаль. — Так ведь, перед тем, как уйти, я думал, мы с тобой хотя бы кипятка попьём. Чтобы идти, силы нужны. Олег подходит к буржуйке, снова кладёт туда пару досок и бумажек, мелко чиркает спичкой и поджигает. Он уже привычным движением отламывает лёд, набирает его в две кружки и ставит их на печку. — Ты такой живой… — Серёжа тихо вздыхает, наблюдая за Олегом, так умело обращавшимся со всем в комнате, несмотря на темноту. — Ну а что ж я мертвецом лежать должен? — Олег усмехается и подходит к столу, развязывая свой несчастный платок. — Успею ещё. Сейчас пожить охота. Серёжа улыбается и окончательно выползает из-под одеяла, свешивая ноги с кровати. Ему так хочется сейчас просто постоять рядом с Олегом, или как-то помочь, как он раньше это делал, пока Олег по утрам хозяйничал на кухне. — Знаешь, мне кажется, что ты единственный во всем городе напоминаешь человека… — Парень чуть ежится и глубоко вздыхает. — Ты, наверное, единственный можешь хвастаться тем, сколько у тебя сил. Олег тихо вздыхает, оставляя на столе кусочек хлеба и снова убирая во внутренний карман сверток из платка. До того, как начальство официально запишет Серёжу в отряд ему тоже надо будет на что-то жить. Видимо, Волков действительно не зря берег эти грамм 500, а может и все 700 хлеба. — Серёж, у тебя паспорт цел? Тебя же надо в отряд записать, чтобы паек выдавали, — Олег долго и внимательно рассматривает оставшуюся ещё со вчера часть кусочка и тихо вздыхает. Он берет её и целый кусок в руки, оборачивается и присаживается перед Серёжей на корточки, готовясь говорить, как с ребёнком. — Но пока тебя не запишут, ежедневного питания не будет. Тебя наверняка вычеркнули из списка рабочих, поэтому карточек больше тебе не полагается. У меня есть хлеб, который я могу тебе дать. Вот этот, — он берет руку Серёжи и кладёт на его ладонь крохотную часть и новый кусочек хлеба, — Я даю тебе на сегодня. Ты же наверняка понимаешь, как с ним обращаться. — Олеж, у меня есть ещё один, на полке, — Серёжа с явным интересом смотрит на хлеб, а после поднимает глаза на Олега, — и одна карточка на 125 грамм, от Димки осталась… — Прекрасно, значит пусть они будут на крайний случай и чёрный день. Ты же прекрасно понимаешь, насколько все неспокойно. До апреля, я думаю, ничего хорошего ждать не придётся. — Почему до апреля? — Серёжа убирает хлеб в карман пальто и берет Олега за руку, надеясь урвать последние мгновения его такой явной любви. — Потому что весна, — Олег вздыхает и аккуратно целует руку Серёжи. Господи, ну как будто они не вместе в отряд идут, а прощаются навсегда. Отпустив руку парня, Волков поднимается, забирает кружки с печки и ставит их на стол. Его, конечно, мучают ужасные сомнения, ему страшно забирать Серёжу, ведь на улице может произойти все, что угодно, но и в квартире его тоже, как оказалось, нельзя оставлять. Голова уже болит от размышлений. Они долго пьют воду, иногда о чем-то разговаривая, а потом Серёжа берет паспорт, хлеб и карточку, на секунду у самых входных дверей оглядывается, будто прощаясь, аккуратно и неуверенно берет Олега за руку, надеясь хотя бы из дома выйти так. И они уходят, оставляя все, что когда-то было у Серёжи. Конечно, ему жаль это все, но Олег ему оказался дороже дорогой мебели и книжек. На улице холодно и светло, как и всегда. Людей, пострадавших от обстрела уже нет, а к булочным выстроились новые очереди. Олег уверенно шагает, вытаптывая для Серёжи тропинку. Сейчас ему надо в детский дом. Там он вчера закончил работать, оттуда сегодня и начнёт. Серёжа послушно идёт за ним, немного проваливаясь в свежем снегу. У него не так уж и много сил, но он старается. Все же лучше там, чем умирать в квартире. Для себя Серёжа решил, что как только станет совсем невыносимо, он обязательно скажет об этом Олегу. А пока что он будет следовать за ним, куда бы тот ни пошёл. У самого детского дома Олег встречается с как раз подошедшим отрядом, здоровается с каждым и минут пять рассказывает о выдуманной встрече с женой. Честно, он не хотел бы с кем-то делиться, что за пару минут пережил самую горькую утрату и самое большое счастье. — А это кто с тобой? — Ромка кивает на стоящего рядом с Олегом Серёжу. — А это… — Олег на секунду замолкает, вспоминая все варианты того, как представить Серёжу отряду, которые он придумал ночью, — А это брат мой, Серёга, он добровольцем захотел. — Это дело доброе, — Михалыч первым подает Серёже руку и улыбается. — Меня зовут Юрий Михайлович, но здесь, среди своих я просто Михалыч. Примерно также Серёжа за десять минут жмёт руки всему отряду, искренне пытаясь запомнить кто есть кто. Олег рассказывал, кто есть в отряде, но парень плохо запомнил этот длинный рассказ. В детском доме работа как всегда, небольшая: хлеб раздать, мёртвых вынести, печи протопить. Во время работы Олег на секунду подходит к Михалычу и кивает в сторону поправляющего какой-то девочке шаль Серёжу. — Слушай, как друга тебя прошу. Ты немного за ним присматривай, а то бедовый совсем, а жалко, родная все-таки кровь. Ну, может где в окно полезет, в сугробе затонет, или ещё чего хуже… Михалыч понятливо кивает, — у самого сестра рядом в атаку бегала, — как тут откажешь. Олег благодарит его и, снова взяв свои ведра, направляется за водой в окружении толпы детей. Он всегда малышню притягивал, даже война это не изменила. Единственный способ, который нашёл Олег, и которым можно угомонить детей, это рассказывать им в сотый раз одну и ту же историю. Да, сегодня Олег её немного изменит, вместо нового года будет говорить про масленицу, но суть-то остаётся та же. Притащив нужное количество воды, Олег урывает минутку и подходит к Серёже, уверенно поджигающему уже которую буржуйку. — Ну и как оно? — Олег присаживается на корточки и внимательно смотрит, как Серёжа поджигает бумагу свечкой, а этой бумагой другие листы в печке. — Научился так, да? — Ага! — Серёжа довольно улыбается и поворачивается к Олегу, закрывая дверцу. — Я, правда, пока только печки и топлю. Мне не дали ни воду, ни дрова носить, до трупов так вообще не допустили. Я сначала хлеб раздавал, а потом… Костя, вроде, попросил топить. Олег улыбается такой живой радости на лице Серёжи, — а надо-то всего-то быть при деле! — и поднимается, аккуратно приободряюще хлопнув его по плечу. Да, сейчас уж не обнимешь и не поцелуешь. В морге Серёжа, — как и все! — уверенно подтягивает трупы к машине, — Михалыч его всем хитростям научил, — иногда даже быстрее самого Михалыча. Весь отряд задорно, но безобидно подшучивал друг над другом, когда кто-то чему-то учил Серёжу. Олегу даже показалось, что все такие серьёзные и уставшие военные совершенно оживились, становясь старшеклассниками во дворе, которые учат мелочь давать отпор. Кажется, у Серёжи есть что-то такое, что цепляет каждого. За моргом у всего отряда следует обед, а значит, и отдых. Они все дружно идут к мостам, рассказывая Серёже одну байку за другой, и смеются, когда тот уверенным голосом заявляет, что такого просто не может быть. — Серёг, а ты откуда столько знаешь? — Коля оборачивается, рассматривая и Серёжу, и Олега, идущих рядом. — Вот женщины в очереди верят, что немцы на крыльях летают. — Нет, ну по сути немцы летают, только на самолётах. Я же видел, — Серёжа на секунду поднимает взгляд на небо. — Ну а женщины народ впечатлительный, во все поверят. Весь отряд тихо усмехается, и каждый считает своим долгом сказать что-то по поводу этой ситуации. На вопросительный взгляд Серёжи первый отвечает Толя: — Ты официально первый, кто не поверил в это, да ещё и сказал, что сам видел самолёты. Сегодня, Коля, не твой день. Серёжа, улыбнувшись, поправляет шаль и окидывает взглядом открывшийся вид. На мостах всегда было красиво, и нынешнее время далеко не исключение. Снег, никем не тронутый, покрывающий каждый сантиметр улицы, создает ощущение какой-то сказки. Парни, дежурившие возле пары оружий, которые остались от прошлого отряда, приветствуют всех, знакомятся с Серёжей и разводят костёр. Да уж, в полевых условиях только так. В мирное время на этой стороне улицы было множество магазинов, лавок и ресторанов, если по-модному. Вот от последних тут осталось много столов, стульев и прочей бытовой утвари. Так что иногда можно было сидеть не только на снегу, но и на стуле. Весь отряд, за исключением Михалыча, садится вокруг костра на снег и ждут, пока закипит вода — единственное спасение всех военных в городе. Михалыч, как самый старший садится на стул и блаженно выдыхает. Все же, старый человек, вторую войну воюет, сил не так и много. Серёжа сидит рядом Олегом, возле стены, и украдкой его рассматривает. Он ни разу не видел его в кругу друзей, а тут предоставляется такая возможность, поэтому парень старается запомнить каждую мелочь. Олег, кажется, даже улыбается по-другому. Серёжа не сразу понимает, что кто-то обращается к нему, недоуменно хлопает глазами рассматривая протянутую Ромкой кружку. — Ну бери, горячая же. Серёжа принимает свой кипяток, тихо благодарит и делает первый небольшой глоток, чувствуя как приятное тепло разливается по телу. Кажется, этот кипяток лучше даже самой тёплой комнаты. Среди живых людей Серёжа стал чувствовать себя живым и за это он безумно благодарен всему отряду. Теперь, кажется, не все так плохо. Олег с едва заметной улыбкой наблюдает за ним и в душе радуется, когда замечает его счастливые глаза. Как оказалось, в блокаде для счастья надо пару часов общения и горячую воду. Серёжа ещё с минуту просто хлебает воду, отставая от людей, которые уже начали непосредственно обед хлебом, и поворачивается к Олегу, который продолжает участвовать в разговоре. Где-то в душе возникает слабое едва заметное переживание.Вот под первую бомбежкой Полежишь с охоты в лежку, Жив остался — не горюй: Это — малый сабантуй.
Мирную и приятную атмосферу разрывает громкая сирена. Весь отряд без исключения подрывается, направляясь на главную улицу. Не сговариваясь абсолютно каждый помогает людям отойти подальше, показывает где убежище. Серёжа подходит к очереди, стараясь уговарить хоть кого-то пройти за военными. Паника, медленно растущая в душе, мешает что-то делать, но он всеми силами старается. Поддавшись его уговорам, несколько человек все же следует за ним в подвал какого-то дома, возле которого ему рукой махал Ромка. Наверное, это можно считать чудом, когда весь отряд в мгновение оказывается у этого подвала с отдельными людьми. Олег, вздохнув, подходит к Серёже, как бы невзначай замечая, что этот обстрел будет долгим и не однократным. Новая тактика, чтоб её. Когда помимо артобстрела над городом пролетает пара самолётов, страшно становится уже всем. Многие по своей воле начинают подходить к дому и проходить в импровизированное убежище. Когда на улице остаётся всего пару человек, так и не желающих прятаться, Михалыч целесообразно просит и отряд зайти. Все же, им тоже жизнь дорога. Военные медленно проходят внутрь, где несколько раз пересчитываются. Двоих нет. Серёжа оглядывается, и едва ли не падает от пробившей насквозь паники. Ни Олега, ни Ромы. Они же только что стояли рядом с ним. Отряд, переживая за товарищей, вываливает обратно на улицу и внимательно осматривается. Первым движение замечает Слава. Он взмахивает рукой, указывая на противоположную сторону улицы. Действительно, там двое быстрыми движениями разгребают небольшой завал из досок и кирпичей. — Да неужели ж решили кого-то силой притащить? — Михалыч вглядывается вдаль и цокает, когда над головой пролетает новый самолёт. Серёжа с замираением сердца смотрит, как из-под завала вытягивают какую-то девочку, а за ней, видимо, женщину. Как же они поняли, что она там? Неужели увидели, как завалило? Где-то вдали, снова приближаясь, разрываются снаряды. Военные, подхватив людей на руки, начинают пробраться поперёк сугроба к убежищу, стараясь торопиться. Где-то ближе к середине пути, их настигает то, чего боялся каждый — бомба, разрезая воздух падает, понимая огромный фонтан снега. Весь отряд молча смотрит, кто-то тихо прошептал молитву. Серёжа едва ли не задыхается, чувствуя, как сердце замирает. За что же его так любит жизнь? Почему она до последнего отбирает у него самых близких? А может надо идти, помочь, может их ранило, и они не могут подняться? — Неужто убило? — Михалыч смотрит в даль, а после опасливо кидает взгляд на весь отряд и берет Серёжу за рукав, словно читая его мысли. — Нельзя, он сейчас обратно полетит… И, как по заказу, самолёт действительно летит назад, только в этот раз больше не возвращаясь. Теперь он снова выжидает положенные пятнадцать минут. Серёжа тихо выдыхает и закрывает глаза. Господи, за что все это? Из размышлений о том, как быть дальше его вырывает тихие удивленные вздохи. Он распахивает глаза, сразу же цепляясь взглядом за поднимающиеся из сугроба фигуры. — Им надо помочь, пока следующий обстрел не начался… — Серёжа смотрит на отряд, уже собираясь сделать шаг, но его уверенно дёргают за рукав. — Вон, Слава и Коля помогут, а ты стой, — Михалыч кивает парням головой. — Олег просил тебя поберечь. — Но я же пришёл людям помогать, — внутри все сжимается от такой несправедливости. У него есть силы на то, чтобы помочь кому-то пройти пол-улицы, а он вынужден стоять тут. — Ты и так помог, вот какую толпу в убежище привёл. Они все живы. А теперь постой и побереги себя. Ты брату живой нужен. Серёжа тихо выдыхает и снова с замиранием сердца наблюдает, как теперь уже шесть человек через сугробы движатся к убежищу.Внутри все сжимается, когда Олег начинает чуть прихрамывать. К моменту, когда самолёт снова начал курсировать над городом, весь отряд был в подвале. Серёжа сидел в некотором отделении от всех, сложив руки на коленях, и время от времени поглядывал на отряд. Он был, конечно, безумно рад, что все обошлось, что Олег жив и здоров, не считая пары ушибов, но что-то все равно как будто было не так. Может быть, он так среагировал на действия Михалыча, так и не позволившего даже прикоснуться к Олегу, а может на свою собственную беспомощность, когда над дорогим человеком нависает угроза смерти. Парень тихо вздыхает и кладёт голову на руки. Все же, все эти переживания сильно выматывают. Сердце все ещё колотится в бешенном темпе, время от времени приподнимается паника, но это лишь отголоски случившегося. Олег садится рядом с Серёжей и осторожно кладёт руку на его плечо. Даже в темноте прекрасно видно, насколько Серёжа подавлен. Волков уже минут пять пытался догадаться, что могло бы так его расстроить, вроде вот только довольно улыбался. — Серёж, что-то случилось? — Шёпот почти полностью тонет в вое сирены и жужжании голосов толпы. Едва ли кто-то мог их расслышать. — Да нет, вроде все как всегда, — Серёжа тихо шмыгает и поворачивает голову к Олегу. — Там вроде медсестра есть, ты подходил к ней? Вдруг что-то серьёзное? — Та-ак, — Олег подсаживается ещё ближе и, сняв руковицу, аккуратно берет руку Серёжи, — тебя кто-то обидел. Я же вижу. — Ага, жизнь меня обидела, — Серёжа раздражённо выдыхает, но руку не убирает. — Влюбился в человека, который ни капли о себе не думает… А если бы ты погиб? — Серёж, что же ты сразу в крайность? — Олег тихо вздыхает и, отпустив руку парня, легко поглаживает его по голове. — Жив остался — не горюй. Всё же хорошо. — Олег, — Серёжа чуть качет головой и проводит рукой по лицу, — я уже понял, что тебя ничто не изменит. Но хотя бы, пожалуйста, будь немного осмотрительнее. Мне бы очень хотелось, чтобы ты пережил войну. Олег, усмехнувшись, выпрямляется, кладёт руку на сердце и, улыбнувшись, тихо клянётся, что обязательно переживёт войну, что будет внимательнее, что никогда не оставит Серёжу, что все обязательно закончится. По крайней мере, в это очень хочется верить.