head boy

Драко не позволили присутствовать на казни Люциуса. Малфой-старший избрал верный путь — после поцелуя велел себя казнить, не желая проводить остаток жизни оболочкой человека, не способной ни на что. Драко сидел в одиночестве в спальне мальчиков и пил огневиски. Теодор и Блейз были на занятиях, и никто не мог ему помешать думать. Драко скорбел, но не сильно. Слова о болезни матери обухом ударили и по голове, и по сердцу, не позволяя не думать более ни о чем другом. Ночью Малфой летал на метле в Косой Переулок, нужно было узнать как можно больше о Расследующем зелье. Потом заглянул в Мэнор… Нарцисса почти не изменилась. Для друзей и знакомых она оставалась абсолютно такой же статной и достойной женщиной. Но Драко сразу заметил пожелтевшие белки глаз, потемневшие ногти и дряблую кожу. Это все было незаметно, но в голове слизеринца представилось чуть ли не последней стадией Проклятия Амофеза — то проклятие, которым была поражена Нарцисса. Оно действовало весьма медленно — убивало жертву за несколько лет, но лишь в последний год появлялись симптомы. Такие, какими они были у Нарциссы. Колдомедик, поселившийся на время в Мэноре — мистер Филлипс — отметил, что у госпожи Малфой есть как минимум месяц, максимум — два. Драко слушал смертельный диагноз с каменным лицом, вспоминая слова Теодора. «Твоя слабость — твоя смерть». Теодор всегда был прав. Он был более наученным жизнью, чем Драко. И если бы Теодор знал о просьбе отца, он бы предложил свою помощь. Драко было легче, когда он думал, что Тео поддержит его, если узнает. Но Малфой хотел сам сделать все — а потом рассказать лучшему другу, как спас маму от смерти. Нарцисса держалась достойно. Проклятие было болезненным — разъедало кости изнутри, но дорогие обезболивающие и заботливые эльфы помогали. — Люциус, — она едва слышно всхлипнула, — в последнее свидание говорил, что ты найдешь дополнительное лекарство. Драко посмотрел на нее. — Долго придется искать? Дополнительное лекарство… Конечно, мама не позволила бы сыну убить человека даже ради себя. И Люциус ей не сказал, что должен сделать Драко. — Недолго, мама. Я найду его в ближайшую неделю. Драко забрал расследующее зелье из черной, пропитанной темной магией лавки. Стоило оно, безусловно, немало, но Драко был уверен — оно поможет. Но как сделать так, чтобы оно помогло — Малфой еще не знал. Ему позарез была необходима поддержка лучшего друга, но он не смел говорить Тео о таком. Отбросил сентиментальные мысли подальше — сконцентрировался на том, как подлить по капле зелья каждому подозреваемому. Слава Мерлину, не было необходимости делать это со всеми учениками Хогвартса — тогда бы он не справился за неделю. Такую тяжелую магию можно вложить только в ребенка, который в будущем станет сильным волшебником — что физически, что умственно, что ментально. Таких на старших курсах было немного — младших Драко не рассматривал — физически и ментально они все слабы. Долго возился со списком, размышляя, вычеркивая и вписывая новые фамилии. Осталось всего одиннадцать человек, и Драко удивился, заметив на пергаменте фамилию Гермионы. Поджал губы и приступил к почти самой важной части плана. Эльфов мэнора не пришлось просить дважды о том, чтобы они, притворившись хогвартскими поваренками, добавили по капельке темно-зеленого зелья в бокалы указанных Драко Малфоем людей. Драко волновался. Меньше всего ему хотелось смотреть в глаза человека, которого придется убить или по крайней мере забрать почти все жизненные силы — за столько лет магия наверняка породнилась со своим сосудом. Но Малфой не сомневался в правильности того, что делает — это было единственным верным вариантом. Глянул на остатки зелья в баночке, еще немного подумал. Когда нужный человек пригубит тыквенный сок, он не сможет его проглотить — настолько горьким окажется напиток. Это будет видно — Драко читал о реакциях людей на подобное — заметить должен чуть ли не каждый присутствующий в Большом Зале. Грейнджер решил не включать в общий список — Драко показалось, что зайти к ней самому будет неплохим стратегическим шагом в завоевании ее доверия. Да и не ставил он на Гермиону — она была умна, но грязнокровна. Малфой сомневался, что в человека, рожденного магглами, можно поместить такую магию даже несмотря на то, что ребенок волшебник. Спать ложился с тяжелыми мыслями. Утром проснулся раньше всех. Долго сидел на кровати, уставившись в одну точку, и думал о том, что будет с ним после всего. Он будет виновен в смерти человека — он будет убийцей. Что если кто-то узнает? Малфой совершенно не думал о таких последствиях, и сейчас такая мысль до жути его напугала. Решил, что после ритуала подкупит авроров — должников его отца — попросит подделать документы о смерти. Пожирателей не жаловали в обществе, но слишком уж многие из них были чьими-то кредиторами. Пробило восемь утра. Драко встал, собрался, поздоровался с соседями — задержал взгляд на Теодоре, который сегодня был задумчивее чем обычно. Заметил ли он состояние Драко? Или слишком занят мыслями о какой-нибудь… — Драко! — подлетел Забини, свежий как никогда, — сегодня пятница, ты помнишь? Драко приподнял брови, поймав насмешливый взгляд Тео. — Жду тебя в Выручай-Комнате, — Забини поиграл бровями, — можешь приводить свою девочку, которая тебе не по статусу. Мерлин, неужели так много людей заметили его короткую прогулочку с Грейнджер до дортуара? — Если только мы не будем слишком заняты друг другом. Со стороны Теодора что-то характерно шмякнулось на пол. Ощутимо хлопнув друга по плечу, Забини улетел в общую гостиную вербовать новых людей. Драко посмотрел на Теодора: — Ты пойдешь? — Я… — Тео все-таки нагнулся за упавшей вещью, — подумаю. В Большом Зале Драко уже не дергался — резко стало все равно. Он хмуро окидывал взглядом всех подозреваемых, отмечая их присутствие и наличие бокала на столе. Малфой сделал весьма правдоподобный вид поглощения пищи — ел по одной вишенке, записывая многострадальным тыквенным соком. Никто — ни Мортимер, ни Яксли, ни Абрер, ни еще семь человек — не заметил ничего странного в своем соке. Драко почувствовал отчаяние — оставалась лишь Грейнджер. Он подцепился к ней после сдвоенного занятия Зельеварения. Был все так же мил, однако Гермиона заметила изменения. — Выглядишь задумчивым, — она кинула оценивающий взгляд на однокрусника, — все в порядке? — Так волнуешься за меня, Грейнджер? — а он, кажется, уже начал скорбеть по юной умной ведьмочке. Она почему-то очень серьезно кивнула. — А стоит? — Конечно, нет, — он отобрал у нее сумку, которая уже не казалось страшной, — я не привык разговаривать с тобой в обычных тонах. Через несколько минут Гермиона вежливо улыбнулась, остановившись у дортуара и посмотрев на портрет над дверью: — Останешься у Теодора? — Очевидно. Они сидели на кухне, а Драко прислонился плечом к косяку двери. Перед Гермионой дымился горячий шоколад, Тео сидел рядом, глядя на пар, поднимающийся из чашки. У Драко сильно стучало сердце, но он оставался собран и сдержан. Гермиона поднесла чашку к губам, пригубив шоколад. Пружина в груди Драко натянуто заскрипела и лопнула, когда она как ни в чем не бывало опустила чашку обратно, стерев с подбородка капельку. Радость и безысходность — первые две эмоции, которые испытал Драко. Он уже отвернулся от них, когда услышал звон разбившейся кружки. Медленно, как во сне, Драко повернулся, глядя на то, как Теодор, зажав рот рукой, бросился к раковине. Тут же выпив полкувшина воды, Тео обернулся к Гермионе: — Что за дерьмо?! Она недоуменно покачала головой и посмотрела на осколки: — У меня все было нормально. — перевела взгляд на Драко, — решил поиграть в инферналов, Малфой? Выглядишь как покойник. Все так же медленно Драко пошел к выходу из дортуара, желая стереть себя с лица земли.