Искра

В полумраке салона автомобиля смартфон оставался последним источником света — приборная панель и полицейский компьютер погасли, едва утих мотор. Роджеру в третий раз за неделю приходилось писать жене, чтобы не рассчитывала на возвращение к ужину, и пересылать дочери список покупок. Снова сверхурочные, снова ночной патруль по восьмому округу, в самом сердце Парижа. Ждать напарника на парковке у «Бургер Кинга» — дело неблагодарное. Каждый раз он говорил, мол, дело десяти минут, а потом застревал в очереди на полчаса и приносил подостывшие чизбургеры с пересоленной картошкой. Ещё и брал два-три пакетика майонеза и выдавливал прямо в упаковку с уверенностью, что она ни в коем случае не протечёт. Увидев это художество один раз, Роджер серьёзно дал понять: прольёт — будет всю смену салон оттирать. Пока что сила убеждения действовала, но банальную криворукость никто не отменял. Ксавьер — боец ещё зелёный и академию далеко не с отличием закончил. Если бы не родство с кем-то в аппарате мэра, вряд ли его в принципе до дежурств допустили. Сплавить в канцелярию или штрафные талончики под дворники закладывать, и дело с концом; но слово комиссара — закон. Хочешь не хочешь, а в одиночку патрулировать не пустят. Кандидатура получше нашлась бы моментально, не будь в командном корпусе обязанности таскать за собой каждого «младшего миротворца». Ничто не мешало подать заявление и взять другого, но страх, что замена окажется ещё хуже, сковывал Роджера. Молодое поколение полицейских потеряно, с каждым годом подготовка кадров поражала своей несостоятельностью, а с Ксавьером за два месяца он более-менее свыкся. — Я взял вам луковые колечки, лейтенант, — напарник неуклюже ввалился на сиденье, тут же раскрыл и вынул белый свёрток с логотипом заведения. — Девять штук. — Убери, от одного запаха воротит, — фыркнул Роджер. Фастфуд за последнее время осточертел. С непрерывным графиком работы забудешь вкус домашней еды. — Уверены? Потом уже не останется, — свободная рука сжала пакетик, отчего тот издал противный хруст. — Убери, говорю, эту дрянь! — Ну и ладно, — Ксавьер пожал плечами и принялся уплетать за обе щеки. Худощавый, рослый парень; струнка, по сравнению с распухшим на диете из донеров лейтенантом. Как в него столько влезало — загадка. Даже суперметаболизм не спасёт от тысяч и тысяч калорий такое хилое тельце. «Надо было подаваться не в училище, а сразу в парижский корпус хранителей. С порога приняли бы за своего» — подумал Роджер и завёл мотор. Бело-сине-красный Пежо, мигая проблесковым маячком, мчался по Елисейским полям, как на соревновании. Здесь, на освещённых центральных улицах, по ночам редко происходит что-либо интереснее гуляний подвыпивших иностранцев или скопления попрошаек у входов в метро. Ничего по-настоящему криминального. Прошерстить побыстрее и ехать дальше, к маленьким улочкам — универсальный план дежурства. Больше всего сомнительных личностей водится там, где полиция бывает только по вызову. Лишняя головомойка от начальника — дело малоприятное, но, если опыт расходится с протоколом, протокол можно смело слать к чёрту. Кредо, которое Ксавьер, похоже, разделял. Правда, едва ли из героических устремлений. Когда Площадь Согласия осталась далеко позади, а из заказа уцелели только упаковки из-под майонеза и салфетки, патрульная машина, придержав лошадок, свернула с привычного маршрута и принялась петлять по закоулкам. Роджер глядел в оба: то и дело проверял зеркало заднего вида, ненадолго останавливался возле пестрящих всеми цветами радуги ночных клубов; всматривался в толпу у входа, моментально вызывая у пугливых хипстеров резкое желание смыться подобру-поздорову. Один раз он даже вышел, чтобы остановить особенно молодо выглядящих девушек, проверить ID-карточки и спросить про странные, развязные наряды, едва прикрытые плащами, но листовки с фестиваля и удостоверения на шее убедили оставить их в покое и двигаться дальше. Ночь выдалась на удивление спокойной; настолько, что приходилось тыкать горе-напарника локтем, пока тот не заснул на рабочем месте. Убедившись, что в полумраке улочек больше нечего ловить, Роджер выехал обратно на большой, освещённый проспект и вскоре вернулся к привычному маршруту. Расклеенные на столбах и стенах домов листовки, граффити с оскорблениями, укладка плитки на тротуарах — это место ещё не оправилось с прошлого воскресенья. Ситуация вышла из-под контроля сильнее обычного — примерно так выразилась Надья Шамак, гуляя в каске и бронежилете во время репортажа. Вернувшиеся побитыми и с облитыми красной краской щитами коллеги в ответ вторили: «Это мягко сказано». Через призму телеэкрана едва ли отличишь правду от вымысла. Если бы не Жан-Пьер, старый друг из отдела уголовного розыска, Роджер так и не узнал бы, что на самом деле случилось. — «All cops are bastards», — скучающим голосом прочитал Ксавьер. — А в переводе: «Все копы — мудаки». — Ну хоть английскому вас в академии учат, — Роджер покачал головой, не отрываясь от дороги. — Не страшно у Нотр-Дама тебя поставить. — Смеётесь? Весь день торчать на месте и разжёвывать понаехавшим, как пройти в библиотеку?! — юноша поправил съехавшую на лоб пилотку и горделиво выпрямился. — Я ведь для чего к вам подался… «Чтобы жрать, дрыхнуть и переодически получать за это деньги» — подумал про себя Роджер. Не без доли зависти — за двенадцать лет только самому принципиальному не надоест подставляться и рисковать жизнью за пару бумажек. — …чтобы ловить опасных бандюков, показывать этой швали, кто здесь власть, а, когда придёт время, будет самое то поработать с суперами! — в порыве бравады он потянулся к месту, где должна быть кобура. На счастье, ни у кого в участке не хватило дурости выдать Ксавьеру на дежурство боевое оружие. Уставной SIG Pro держал при себе только Роджер. — Фильмов насмотрелся? Куда тебе до суперов. — Вот увидите, лейтенант, разрулю опасное дельце, и весь Париж про меня узнает. И во время награждения на трибуне скажу вам огромное спасибо. — Как трогательно, аж плакать охота, — обида в голосе ощущалась сильнее. От пустой болтовни напарника разболелась голова, а пёстрые огни ночного города перед глазами сливались в бесформенные кляксы, расползаясь всё сильнее — закономерность длинного рабочего дня. Время остановиться, перевести дух, прийти в себя у ближайшей раковины и как ни в чём не бывало возвращаться к работе. К вечеру на заправках никогда не выстраивались очереди из машин. Роджер припарковал Пежо у колонки с девяносто восьмым, наспех выкрутил крышку, вставил пистолет в бак и, бросив короткое «Будь здесь», резво зашагал в уборную, минуя кассу. Взявшиеся из ниоткуда странное чувство глубоко внутри не давало покоя: сердце заколотилось в груди, сбивалось дыхание, горло сковал прилив едкой кислоты из желудка — само его естество било тревогу. Предчувствие редко подводило. «Не к добру». Стальная дверь захлопнулась за спиной. Трясущаяся рука открыла кран, и в заплёванную, исцарапанную раковину хлынула спасительная струя холодной воды. Ополоснуть лицо, вдохнуть поглубже, убедить себя, что это от нагрузок, и возвращаться, пока Ксавьер чего не учудил — обычная схема на такие случаи, но в этот раз что-то мешало самовнушению. Сколько бы Роджер ни думал о предстоящем возвращении домой, подостывшем, но таком же вкусном жульене, о дочери Сабрине, его как по щелчку тумблера переключало обратно: на козла комиссара с его белибердой про устав и Ксавьера с бессмысленными инфантильными речами. Как будто в мозгу поселился кто-то ещё. Вдруг острая боль пронзила затылок, заставив согнуться и схватиться за голову обеими руками. Маслянистые пятна всё росли и росли, пока перед глазами окончательно не потемнело. В ушах сначала зазвенело, словно рядом разорвалась светошумовая граната, но, к удивлению обессиленного Роджера, беспорядочный писк быстро обрёл внятный женский голос: — Так тяжело, когда ты просто хочешь быть хорошим копом, но никто тебя не слушает, — незваная гостья нежно мурлыкала, чтобы прикрыть ехидство. — Старшие нарушают твоё право побыть мужем и отцом, младшие не проявляют должного уважения. Неужели ты и вправду хочешь оставить всё как есть? Голова разрывалась изнутри. Тьма перед глазами рассасывалась, только чтобы через несколько мгновений вернуть в свои сети. Ещё никогда Роджеру не было так тяжело выдавить два слова: — К-кто т-ты?.. — Разве это важно? — гостья казалась оскорблённой. — Куда важнее не кто я и даже не кто ты сейчас. А кем мы станем, когда виновные предстанут перед народом, когда парижане сбросят оковы, осознают себя силой и восстанут против хозяев. Я повторю вопрос: ты хочешь оставить всё как есть? Не осталось смысла сопротивляться — во мраке собственного агонизирующего сознания её голос казался единственным выходом. Душа открылась новым идеям. — Н-нет… Нет. — Так я и знала, — она вновь замурлыкала. — Меня зовут Маюра. Я помогу тебе освободиться.