Шелка печали

Чимин слишком долго был влюблён в Хосока, чтобы так просто сказать «нет». Признание сумбурное, а обстоятельства для него ещё анархичней. Чон довольно прямолинеен для скрывания своих чувств. Поэтому прямо в гримёрке, когда те поправляли макияж для выступления, он подошёл к своему напарнику и заявил: — Ты мне нравишься. И я знаю, что давно нравлюсь тебе. Мысли неупорядоченные, резкие и сбивчивые. Пак хватает воздух и тут же закрывает рот. Не сказать, что тот скрывал недружеское отношение к Хосоку. Но и не кричал об этом, молча проживал и верил, что когда-нибудь всё пройдёт. Парень и ставки не ставил, потому что границы ориентации каждого из них оставались личными. Их совместная работа и дружба едва оставляли возможность не срываться друг на друге во время резких скачков стресса. Поэтому подсознательно некоторые вещи оставались исключительно приватными. Постель не стала исключением. В тот день Чимин морально готовился выступить с финальным концертом тура и после на месяц исчезнуть со всех радаров. Знал, что так поступит и Хосок. Мини-традиция позволяла сделать перерыв и прийти в себя: оба трудоголика, оба до истощения отдавались сцене. Морально исчерпывались и всё равно поднимались с колен, да шли дальше. Ведь у Чимина всегда есть Хосок. А у Хосока всегда есть Чимин. Их неразрывная связь и была смыслом противостоять злым языкам, отречению родителей и насмешкам знакомым. Они не верили в успех провала, но всегда понимали, какую цену за это заплатят. — Ты не говорил, что знаешь о моих чувствах, — хмурился Пак, разворачиваясь в кресле. Хосок стоял: не улыбался, не сочувствовал. Хотел найти компромисс, потому что убиваться по ком-либо у него просто нет ни времени, ни желания. Даже если этот кто-то стал его лучший друг. — Сам молчал. Я не настаивал — это твоё решение. Сейчас же ситуация другая. — И давно я тебе нравлюсь? — Скорее, я неделю только, как это понял. За остальное не ручаюсь. Менеджер отвлекает, у парней осталось десять минут, чтобы подойти к сцене. Ещё две, чтобы настроиться. Но времени казалось катастрофически мало. Хосок не должен был так открыто заявлять о том, что больно ударило по их дружбе. По крайней мере, он мог это сделать после концерта, не перед началом. И в то же время Чимин прекрасно понимал, что не мог Чон поступить иначе. Уворачиваться, избегать или растягивать момент разговора — не в характере парня. И отчасти, это то, что в первую очередь привлекло Чимина. — Хорошо, как мы поступим? Пак не ждёт конкретных вариантов: они оба взрослые люди и знают, чем чревата любовная связь на опорах рабочей канители. Профессионализм всегда будет на первом месте. Ссоры или выяснения отношений не посмеют вступить на порог сценической площадки, потому что парни такого не допустят. Работа, затем отношения. И всё же подобное отношение сказывается не лучшим образом. Перетерпи, замолчи, смени волну настроения. Всем откровенно плевать, что вы могли злиться или убиваться на высоких тонах минутой ранее. Если пора надевать улыбку и встречать фанатов, значит у вас нет выбора. С самой первой встречи контраст взаимоотношений парней был понятен. Он проявлялся во всём: во взглядах на жизнь, стиле одежды, выборе танцев и вокала. Им ничего не стоит затянуть спор на долгие часы — лишь бы докопаться до истины и выбрать наилучший вариант решения какой-либо рабочей ситуации. Только вот открытое заявление о личных любовных утопаниях — совершенно другое направление. Здесь фигурирует не сколько мозг, сколько душевное состояние. Вступает в права возможность получить от человека куда больше, чем поддержку и опору: всего себя, если и это не предел. — Выступим. И после решим, — коротко обозначил границы Чон. Друг уверенно кивает. Чимин уверенно возвращается и в отель, когда рабочая суета отступила: завершающий концерт, фотосессия, интервью и прощальная речь. Разговор в гримёрке. Мысли о нём буквально преследуют везде: в душе, на кухне, за игрой в приставкой. Разговор в гримёрке стал новой отправной точкой. Хосока долго ждать не пришлось — тот к середине ночи появился в номере друга с пакетом алкоголя и коробками пиццы. В гостиной они развалились и первое время всё, что обсуждали — это завершение тура и копну эмоций, которая сопутствовала ситуации. Пока не встретились пьяным взглядом. Чон так и замер с бутылкой у рта, а Чимин перестал жевать кусок пиццы. Желание узнать человека от и до — это не единственное, что будет побуждать быть ближе. Рядом зачастую есть и желание ощутить голое тело под своими пальцами. Для обоих естественный момент, который стал понятен только сейчас. Последний месяц в напряжении и отсутствии времени дал шанс уединиться с порно раза два, но то осталось больше для галочки. Полное освобождение они оба получают лишь в ритме взаимных стонов. Отправная точка приобретает новую волну направления. Чон убирает бутылку на журнальный столик и через секунды оказывается на бёдрах Пака. Колени упираются в спинку дивана и приятно натягивают кожу. Чимин целует, притягивает ближе и отдаётся дурману вместе с парнем напротив. Согласие глазами накатило бурей, что окутывала в новинку, но породному. Всё в порядке. Даже если в конце решат оставить чувства в прошлом — ничего не поменяется. Они будут рядом, потому что иначе не могут. Иначе больше невозможно. — Нам нужно поговорить, — отголоски сознания Чимина вырываются быстрее, чем Хосок успевает укусить мягкую кожу на шее. — Конечно. Пак целует требовательно, кусая жадно губы. Не в силах перестать прижимать родное тело ещё ближе, пусть и единственное, что их рассоединяет — одежда. Чон сам притирается и елозит, как назло, задом по паху младшего. — Мы должны что-то решить, — снова пробует вразумить обоих Чимин. — Диван? Кровать? Кухонный стол? — Блять, у меня закончилась смазка. Хосок неохотно слезает, выпивает с горла ещё несколько глотков и за руку уводит парня в соседний номер. В коридоре дважды припираются к стене и сотню раз жалеют, что приходится отрываться. В спальне же не тянут с одеждой и обжигают друг друга разгорячёнными телами. Неважно, сколько приходилось ждать: день, два или года. Главное, что сейчас терпение исчерпалось, что они хотят, то и получают. Чимин знает цену и последствия своих действий: нельзя оставлять следы на открытых участках. Какой месяц отдыха их бы не ждал — никогда не угадаешь, откуда появятся пара любопытных глаз. И от того досадней вдвойне: потому что напиться хочется адски, чтобы кожа заливалась краской везде, где парень всасывался. Потому что Паку важно передать свои чувства во всех возможных действиях. Годы дружбы превращаются в ничто, когда ты начинаешь изучать повадки своего партнёра в постельной сфере. Неважно, какой сок он пьёт в перерывах, когда это не поможет довести человека до дрожи. Чтобы пальцы на ногах поджимались, чтобы просить не приходилось, а улетать и лететь до последнего. Чимина впервые ссадит внутри, что их интимная жизнь оставалась под замком. Ибо хотелось не изучать; нужда пробирала в цели довести Хосока до приятного истощения. А последний словно издевался: алкоголь им управлял или прямолинейность лидировала даже в постели. Младший не знал. Хочет изогнуться — сделает, схватить за член — не видит препятствий. Он искусно кусал грудь Чимина, пока тот стоял на коленях между его ног. Чон знал, где стоит поддаться, а где — взять вверх. Хосок чувствовал грани лучше, чем Чимин, отчего процесс не прерывался неловкими паузами. Шёпот обжигал ухо Пака, когда старший незначительно оттягивал его волосы. Мягок в действиях, жесток в последствиях. Чимина уносило из стороны в сторону. Хосок открыто любовался реакциями своего друга. Сумбурность и возвышенность ощущений с каждым касанием набирала более извилистые повороты, чему радовались и отдавались обе души. — Ты прекрасен, — два слова, а у Чимина от них сносит крышу. Он валит на подушки парня и ведёт мокрую дорожку от пупка до подбородка, который после помещает между зубов, нахально кидая взгляд на шатена. — Гибок, — продолжает тот и замечает, как от комплиментов млеет друг. — Искусен. Зажигателен. Неповторим. Чимин прижимается своим членом к чужому и ритмично двигается для интимного трения. У обоих вырывается полустон, и они сплетают языки. Не касаются губами: играют, вызывая интерес, и улыбаются так игриво, что закладывает уши. Нет места переживанию — лови искренность реакций на ласки другого и наслаждайся. Отдавайся так, словно завтра вас не станет. Забыто прошлое, исчезло будущее. Остались два раскрепощённых человека, после окончаниях чьих действий обрушится конец света. Но главное, что примут гибель мира они с усладой на губах. Пака откровенно прёт, когда слышит непрекращаемые стоны Хосока. Старательно держит темп внутри любимого тела и поддерживает бёдра на весу. Чон не сдерживается, выгибает спину и закидывает голову. Слушает интуицию, чтобы видом добивать Чимина. И когда тот сильнее напрягает пальцы, впиваясь короткими ногтями, Чон едва успевает словить воздух, чтобы не подавиться. Чимин благодарит лунный свет, что дарит возможность любоваться изгибами всего тела. Хосок крепок, едва проявляются накаченные мышцы. Живот подтянут, но не намекает на возможный рельеф кубиков. И Пак сглатывает, представляя, как по нему ведёт кусочком льда. Где мокрая дорожка будет соединяться с неконтролируемыми мурашками. Как его друг будет реагировать на манипуляции, требуя большего. И младший готов подарить чёртову вселенную, если это поможет осчастливить самого родного и потрясающего для него человека. Он знает, что говорит в нём не только влюблённость или моменты стихания страсти. Здесь куда больше, чем можно представить. Ты либо ощущаешь, либо не понимаешь тех, кто переживает подобное. А Чимин ощущал и бунтовал от невозможности выстроить слова в правильном порядке. Да и как объяснить то, что можно поймать лишь через взгляд? Через близкую связь, когда оба горите в агонии. Когда вы душите собой, не приложив пальцы к горлу. Вы ловите сокровенность одной из тайн природы: стоило лишь честно раскрыть сердца хирургическим скальпелем и не жалеть. Капельки пота — единственная привилегия, которая остужает температуру в комнате. Хосок упирается ладонями в грудь младшего и смотрит сверху вниз, стараясь не сбиваться с ритмичного движения. Рука Пака уверенно скользит по члену старшего и сжимает сильнее, когда на нём меняют технику манипуляций. Чуть правее, левее, подача вперёд, но этого хватает, чтобы приблизиться к долгожданной разрядке. Чимин кончает, но Чон намеренно двигается ещё несколько раз верх-вниз, отчего очередь выгибаться дошла до младшего. Чувствительный, пропадающий в мгновении после оргазма. Хосоку приходится помочь себе самостоятельно, чтобы, наконец, плюхнуться рядом в попытках отдышаться. Пак поворачивает голову в сторону друга и извиняюще шепчет, от чего второй отмахивается и прикрывает глаза. Когда Чимин снимает, завязывает и выкидывает презерватив, то ещё долго неуверенно стоит возле кровати: можно лечь обратно или всё же стоит уйти. Возможно, об этой ночи никто больше не заговорит. Или это и будет решением вместо разговора: нравятся и нравятся, любовные отношения заводить никто не заставлял. Но Хосок сам открывает глаза и молча хлопает по простыни. После прижимает к себе друга и ненароком намекает о его храпе. Мол, подушкой найдутся силы тебя придушить. Пак улыбается. — Если мы решим попробовать, то заранее знаем, чем всё закончится, — медленно говорит Чон в изгиб шеи. — Работая вдвоём, мы постоянно боремся с загруженным графиком. Но через год контракт заканчивается, а, значит, как и договаривались, каждый продолжает развиваться самостоятельно. График станет вдвойне, если не втройне неудобным. — Я понимаю. — До конца ли? Чим, я знаю тебя столько лет, что говорить стыдно. Ты всегда надеешься до последнего, если это важно для тебя. — А ещё ты знаешь, как я буду жалеть, если даже не попробуем. Одно дело, когда думал влюблён односторонне: для меня не было это проблемой. Но после твоего признания мне сложно вот так просто развернуться и уйти. Естественно, такой вариант возможен. И, естественно, я его не хочу. — Будет сложно. — Но мы всегда со всем справлялись, верно? Вдвоём против всех. — Обещай, что ты отступишь, если мы поймём, что так будет правильней. — Обещаю. Если смогу. Чимин на следующий день, собирая вещи, перебирал варианты, как провести месяц так, чтобы отпустить мысли и тревоги. Но как бы не старался, руки не слушались и комкали в чемодан всё, что попадалось во время сбора. Лёд, который последние пару лет сдерживал неправильные чувства, резко превратился в капельки дождя, и те неприятно скатывались за шиворот. Как себя вести во время отпуска? Стоит ли списываться или лучше до следующей встречи оставить всё на привычной ноте. Он не боится в чужих глазах раствориться до последней клетки. Но боится после не собраться и потеряться в собственных ощущениях. Он словно ходит по грани, где с одной стороны стоял Хосок — друг, который в буквальном смысле вытащил его из дерьма. С другой стороны Хосок, который прописался опасным ядом в его крови. И опять же, не Чимину решать, куда стоит решительно шагнуть. — Ты ещё не собран? Пак оборачивается и понимает, что не слышал появление друга в его номере. А ещё подсознательно ловит себя на том, что готов глотнуть новую порцию яда без дополнительного толчка. Он уже пропал. — Ты обычно ранним утром уезжаешь. Не думал, что ты ещё здесь, — честно признаётся Пак. — Что-то случилось? — Хотел предложить вместе провести время. — Что? Хосок плюхается на кровать рядом с чемоданом и складывает чужую футболку, чтобы чем-нибудь занять пальцы. Пак впервые видит друга нерешительным, хоть тот старательно и старается это скрыть. За последние два дня довольно перемен, которые так и наровятся выбить из колеи. — Слушай, я знаю, что всё странно. Но ты согласился попробовать, что бы там в конце не ждало. Поэтому я подумал… То есть, было бы неплохо побыть вдвоём без лишних глаз и давления. Что скажешь? Возможно, мы сразу поймём, что идея так себе. Но, может, нам это поможет лучше друг в друге разобраться? — Порой меня пугает, как легко ты всё говоришь. — Никто не говорил, что мне легко. Мы можем запросто разъехаться во время отпуска, если атмосфера только и будет напрягать. — Хосок, — на тяжком выдохе произносит Чимин, присаживаясь на корточки между ног парня, и берёт того руки в свои. — Я люблю тебя. Ты это знаешь, как никто другой. Видимо, перед тобой я слишком херовый актёр, чтобы это скрыть. Но я буду ещё большим идиотом, если откажусь. Лишь бы ты сам был готов. Я понимаю, что просто тебе нравлюсь. Это разные уровни. И не хочу на тебя давить. Мы можем сделать перерыв в общении, как обычно это делали. Всё в порядке, правда. — Я не уверен, что ты мне просто нравишься. Иначе вчера бы так легко на тебя не накинулся. — В любом случае, я буду уважать любой твой выбор, хорошо? Хосок опускает взгляд и внимательно смотрит в карие глаза. Гладит большим пальцем по ладони младшего и успокаивает то ли себя, то ли обоих. Он так задумчив, что Чимин проклинает судьбу, которая сыграла с ними такую опасную шутку. Всё было бы куда проще без чёртовой любви между ними. В будущем, когда карьера осталась бы в прошлом, они знакомили свои семьи в тёплой атмосфере и с улыбками вспоминали о былых временах. Но сейчас все планы откровенно ломались и тянули в пропасть, где не видно дна. И неизвестно, кто сможет после уверенно стоять на ногах, а кто приземлится на колени. Всё смутно, всё до боли в висках нерешительно. Вопрос не в днях, а в минутах, что ничуть не облегчало ситуацию. — Мне страшно не от того, что будет со мной. Я боюсь за тебя, Чимин. Ты чувствительный. И с какой бы силой не ломал стены вокруг себя, я знаю, как ты залечиваешь после раны. Это неплохо, не подумай, я никогда не считал тебя слабым. Просто я переживаю и всё. — Просто возьми сердце моё, и чтобы там не было — я не пожалею. Ты навсегда останешься моим лучшим другом. — Я люблю тебя. — Я знаю, Хосок. Я знаю. Чимин приподнимается и целует сухие губы: легко и непринуждённо. Парень понимает, какую именно любовь подразумевает друг на самом деле. И всё же наивно верит однажды услышать эти слова с тем же посылом, которые Пак готов повторять изо дня в день. Парни честно старались вести себя первое время как обычно. Но получалось отстойно, ибо Чимин постоянно хотел коснуться горячей кожи и прижимать к себе любимое тело ближе. Хотел целовать при любом удобном моменте. Но постоянно сдерживался, пытаясь не давить. Хосок ценил всё, ради чего отказывался младший. Но ясно осознавал, что решающие поступки именно за ним. Чимин готов. Хосок не до конца. — Ты не обязан, — парни шли по мосту, и Чимин не мог поверить, что его руку держали инициативно и крепко. Погода в Норвегии, откуда Хосок решил начать совместный отпуск, была подстать настроению. Она успокаивала и приближала к природным изыскам. — Хватит это повторять, — сжал крепче руку Чон. — Мне нужно избегать тебя, чтобы ты не чувствовал себя виноватым? Или делать вид, что тебя не существует? — Парень останавливается и пристально смотрит на друга. — Вот и отлично. Чимин прикусывает внутреннюю часть щеки и смотрит на носки своих кроссовок. Хосок не разрешает забиться в новые тревоги и делает шаг ближе, не расцепляя рук. Нежно целует и второй рукой ведёт по щеке и шее младшего. Перенимает на себя внимание в полной мере, потому что чувствует, как напряжённое тело даёт слабину. Пак и правда держится, постоянно переступает через себя. И Хосок видит, как важны его проявления в сторону человека, который давно стал больше, чем просто друг. Медленно обхватывает кисти Чимина и укладывает их вокруг своей талии. Сам же возвращает обе руки на шею и прижимает родное лицо ближе. Язык коварно заползает в горячий рот, полностью обескураживая Пака. Тот не то, чтобы не ждал настолько близких проявлений; он не мог представить, что где-то на улицах города, пусть и заграничного, его вот так открыто и по-собственному поцелуют. Чон напирает, и младший чувствует поясницей и лопатками жёсткость железных перил. Его словно вдавливают и напоминают, как одно неверное движение заберёт за собой в пучину одиночества и боли. Но сейчас, находясь в родных руках, ему тепло и хорошо. С ним рядом тот, в ком нуждается. И кто нуждается в самом Чимине. Младший невольно улыбается, и этим Чон только пользуется, окончательно углубляя сплетение языков. Летний ветер елозит сквозь футболку и подбадривает табун мурашек, которым поддались оба друга. Чимин не знает, как снять с себя эту глупую улыбку, которая буквально преследует его с того дня, как Хосок стал целовать его всегда и везде. Если Пак стал зависим от присутствия старшего, то второго трясло от отсутствия соприкосновения губ. — В твоих глазах пропала пелена печали, — очаровывает широкой улыбкой Хосок, когда те сидели в небольшом кафе у окна и стаскивали с тарелок друг друга вкусные кусочки. — Я рад. — Ты оттаял по отношению ко мне. Почему мне не быть счастливым? Милый официант подходит и интересуется, не нужно ли ещё что-нибудь посетителям. Французский язык приятно бьёт по ушам. Хосок извиняется и просит повторить на английском, после чего заказывает мороженое и отпускает. Через две минуты из общего стакана парни поедают холодный десерт. Встречный взгляд не разрывается: согревает лучше яркого солнца на улицах Парижа. — Давно тебя таким не видел, — честно признаётся старший. — Боялся, что ещё долго и не увижу. — Ты не дооцениваешь своё влияние на меня. Когда твой любимый человек тянет свои губы к тебе, когда обнимает посреди улицы или ночью прижимает ближе — есть ли шанс остаться грустным? Я тебя не заставляю и не прошу — ты сам проявляешь внимание, что только добивает. Это куда лучше тысячи слов. — Франция на тебя отлично влияет: романтик, то ли поэт просыпается тот ещё, — усмехается парень. — Не во Франции дело, Хосок. Не в стране, поверь мне. — Верю. Чон приподнимается и за шиворот приподнимает Чимина, желанно смыкая губы в лёгком поцелуе. Небольшой столик между ними мешает, впиваясь краями в бёдра, и стакан с мороженым, задетым в спешке ощутить чужое тепло, опрокидывается и катится по столешнице. Парни смеются и всё так же заворожённо смотрят друг на друга. Чимин не желает возвращаться в реальность, и, кажется, Хосок с ним полностью солидарен. Солидарность продолжается и в номере отеля, в котором они хотели принять душ и пойти на вечернюю прогулку. Но душ оказался затяжным. Шторка отодвигается незаметно из-за шума воды, и Чимин чувствует тяжесть на своём животе, который придавливали. Спиной встречается с чужой грудью и нервно выдыхает. — Что на счёт совместного душа? — ласково шепчет Хосок на ухо и спускается пальцами ниже. Чимин ощущает себя опьяненным и, самую малость, бесхребетным, потому что не может отказать. Он всё ещё не знает, когда Хосока накроет, и тот скажет, что всё было ошибкой. Что нужно было признание оставить в чёртовой гримёрке, а за её пределами вернуть исключительно дружеское общение. Не может представить ситуацию, когда едва слышный голос скажет о том, что он остыл: прорывная страсть и интерес упорхнули. Ведь Пак не дурак — их отношения не пример для подражания. Они скачками бьют, параллельно утягивая за собой важную нить: безопасность не на их стороне. Контроль, видимо, тоже. Чимин с трудом держится на ногах, стоило Хосоку захватить в рот его возбуждённый член. Сильные руки удерживают под бёдра, но вода продолжает скользить по телам: затекает в глаза, пробирает горло и лёгкие. Пар, что заполонил ванную лишь сильнее лишает кислорода, который умелый язык буквально высасывает из него. Чимин желает взаимно отдастся, заставить кричать старшего от такого же яркого удовольствия, но ему попросту не дают. Мучают, как ребёнка конфетой, а после помещают в американские горки и лишь на секунды дают вспомнить собственное имя. Ибо второе имя беспрерывно слетает с губ младшего. — Всё в порядке? — Хосок дразнится, на мгновение выпуская чувствительную плоть изо рта. Смотрит снизу-вверх и лукаво улыбается. Честно говоря, Чимин впервые хочет врезать парню по физиономии, потому что тот в очередной раз не дал приблизиться к финальной точке. — Хосо-ок, — тянет Пак и выпускает стон, когда головка касается стенок горла. Хотелось ли ему прекратить? Нет. Хотел ли он связать Чона и выбить дурь? Ещё как. Но после окончания Хосок набрал ванну и мягко намыливал голову парня. Ибо силы чудом не покидали только старшего, что проявлял заботу в мелочах. Мочалкой по рукам, шее. Поцелуи, когда Чимин не мог поднять веки. Шёпот о приятном или возбуждающем. Хосок окутал собой со всех сторон, пробираясь во любое пространство, которое ранее ему было неизвестно. Чимин не просто влюблён. Он одурманен и нисколько этого не скрывает. И да, он всё ещё боится. Но только позже, не в омуте родного запаха. — Я говорил, что ты красивый? — Тысячу раз, Хосок. — Ты красивый, Чимин-и. — Уже тысяча и один раз. — Красивый, красивый, красивый… Хосок заливисто смеётся, когда Чимин полностью краснеет и отворачивается. Прохожие искося поглядывают на странную парочку, но замечает это только младший. Чону будто плевать на весь мир рядом с ним. Или Пак просто отчаянно хочет в это верить. В любом случае, они оба счастливы здесь и сейчас, что навсегда останется в приятных воспоминаниях. — Иногда я просыпаюсь ночью и смотрю на тебя, — тихо говорит Хосок. — Ничего не могу с собой поделать. Давно мне не было так легко с человеком в одной постели. — Признаться, я тоже. — Знаю. Твои взгляды так прожигают, что сон отступает. Просто не подаю вида. — Да кто так поступает. Чимин бьет парня в плечо и ещё несколько минут ворчит о том, что теперь Чона ждут постоянные проверки. Нельзя вот так просто притворяться спящим. И хоть Хосок не до конца понимает, почему, всё же соглашается, чтобы сделать перерыв и расслабить от смеха напряжённые скулы. Пак беспощаден, пусть и не замечает этого. Затягивает раны, о которых Хосок привык молчать, забирая самые острые удары во время их работы на одного себя. Любить человека можно иначе, не как привыкло говорить общество: ты так же хочешь защитить, успокоить или выслушать, когда тому действительно это требуется. Но он и подумать не мог, что однажды любовь, к которой он так привык, станет ощущаться иначе. И, вроде, Пак всё тот же, да и Хосок не изменился, но между ними вода стала слаще, а туч меньше. Да и понял Чон о переменах не в лучшей ситуации. Вспотевший и вымотавшийся, он принял душ и пытался приготовить ужин. Всё валилось из рук, сгорала даже яичница, которая не требовала особых усилий. Голодный и рассердивший он вылетел из квартиры, отправляясь в ближайшее кафе, до которого так и не дошёл. По пути он встретил очередную пару, которая особенно привлекла к себе внимание. Возможно, если бы не их яркая одежда, то Хосок бы и не посмотрел на них, в чём позже искренне сомневался. Их поведение, эмоции, взаимосвязь — вот самый сок витал вихрем вокруг двух влюблённых. Им хотелось верить так, словно на кону стояла жизнь Хосока. Никакой лжи и честность. И боже, их улыбки сражали наповал. Чон не сразу осознал, что вместо молодой пары представлял себя и Чимина. Что именно Пак смотрел на него со всей возможной искренностью, а Хосок готов был сложить вселенную к его ногам. Одним разом свалились все взгляды младшего, уклоны от тем и нерешительные касания. Чон быстро сложил дважды два, но молчал не из-за уважения, как хотел бы. Скорее, ему отчасти льстила ситуация, да и если бы Чимин решился признаться — всё усложнилось. Всё едва не пошло крахом уже тогда, когда Хосок вытаскивал из депрессии Пака. Чимин всячески отрицал происходящее, не признавал Хосока, отказывался от еды и воды. Давление хейтеров, угрозы от семьи и отвёрнутые друзья жестоко ударили по психике парня. Он не жаловался, молчал и глотал ночами успокоительные, чтобы сомкнуть глаза. Но клубок, что так долго наматывался скрывал в себе бомбу, которая не заставила себя долго ждать. Чимин в буквальном смысле сорвался, яростно крича и метая из стороны в сторону всё, что попадалось под руку. Хосок чудом тогда оказался в его доме и всячески пытался успокоить, защитить. Пощёчины не давали толку, закручивания лишь сильнее злили и выводили Чимина. И тогда Хосок решился на одну из глупостей. Он поцеловал. И это было ни черта не романтично. Больно и дико, разбавляя слюну слезами младшего. Парень кусался, даже упирался в грудь, но делал это больше из-за необходимости, нежели от желания. Позже никто не говорил об этом, да и Чон откровенно сомневался, помнил ли об этом сам Пак. Самое главное, что метод сработал. Пелена перед глазами стала более умиротворённой, а плечи расслабились. Чимин разрыдался, вытирая рукавом течь из носа и неразборчиво о чём-то ворча. Хосок не отходил не на шаг, обнимал, гладил по спине и повторял успокаивающие фразы по типу «ты сильный» или «я рядом, ты не один». В одиночестве Хосок не позволил и проходить следственную терапию у специалистов. Следил, чтобы тот принимал препараты, хорошо питался и ел. Чимин первое время мало походил на человека, не то, что на самого себя. Но Чон и не думал сдавался, поселившись в чужой квартире без разрешения. Друг смотрел на него отстранённо, но от объятий ни разу не отказывался. А однажды и сам за ними пришёл. Тогда Хосок впервые за последние года взял в руки сигарету и вышел на балкон. Вдыхал никотин постепенно, стараясь не перейти на кашель и не разбудить парня в постели. Только тот сам подошёл сзади и прижался щекой к оголённой спине. — Ты рядом, — первые внятные слова за последнее время. — Я рядом. Чон выбрасывает недокуренную сигарету и уводит друга обратно под одеяло. До самого утра так и не засыпает, слушая чужое сопение возле уха. Под рёбрами новое чувство неприятно ноет, но согнать его получается довольно быстро. Зато увидев чужую пару и представив на их месте себя с Чимином — избавиться от вернувшегося надоедливого нытья в рёбрах уже не получалось. Оно преследовало на каждом шагу, искало единственное утешение среди сотни лиц. И находило только тогда, когда улыбающийся Чимин появлялся в поле зрения. Хосок эгоист и признаётся себе в этом честно и открыто. Но с одним человеком через чур аккуратен. Он знает куда больше, знает то, о чём умалчивает перед кофейными радужками любимых глаз. Хосок эгоистично пользуется ситуацией и всё же честно говорит: — Я люблю тебя, — и не лжёт. В этом он лгать не способен. И вновь готов поставить на колени весь мир, потому что улыбка перед ним очаровательней луны среди миллионов звёзд.