______________________________
На следующий день последняя запланированная встреча должна состояться в семейном особняке Кинна довольно поздно вечером. Этот клиент — один из их крупнейших благотворителей, и несколько человек уже предупредили Порша, чтобы он вел себя наилучшим образом. Это было бы прекрасно, если бы Порш все еще не чувствовал себя так неправильно. Он пытается сконцентрироваться, как будто они продолжают изматывать его на тренировках, но обнаруживает, что его мысли блуждают, пытаясь полностью уплыть от него. Движение в середине комнаты отвлекает его внимание. Порш наблюдает, как пальцы Кинна обхватывают стакан с виски на столе, неторопливо обводя указательным пальцем конденсат снаружи. Порш вспоминает, как эти пальцы сомкнулись на его горле, и вынужден отвести взгляд, чувствуя, как пот выступает на затылке. Он сжимает руки в кулаки, чтобы они перестали дрожать. На другом конце комнаты Пит замечает что-то неладное и одними губами спрашивает: — Ты в порядке? Порш слабо кивает, движение это слишком вялое. Его руки, кажется, весят по тонне каждая. Кинн отвлекает свое внимание от клиента и ловит его взгляд с другого конца комнаты. Порш не может отвести глаз, дыхание становится прерывистым. Пустое выражение лица Кинна сменяется едва заметной хмуростью. Порш списывает свое самочувствие на никотиновую абстиненцию. Между изнурительными тренировками и необходимостью повсюду следовать за Кинном, почти не было времени на перекуры. Он привлекает внимание Пита и использует сигнал рукой, который он выучил во время тренировки, чтобы сказать, что ему нужно в туалет. Пит подает сигнал кому-то еще, и, как по маслу, Кен перемещается, чтобы занять свое место рядом с Кинном. Кен бросает на него раздраженный взгляд, когда подходит ближе, и это никак не помогает ему чувствовать себя менее дерьмово. Порш старается, чтобы это не выглядело так, будто он убегает, но он не уверен, что ему это удается — он чувствует взгляды на своем затылке, когда уходит, и, не оборачиваясь, знает, что они принадлежат Кинну. Оказавшись в туалете, он тяжело прислоняется к стене и нащупывает сигарету, засунутую в карман, но в итоге роняет ее, даже не успев поднести ко рту, потому что его руки не перестают чертовски дрожать. Мир вокруг него затуманивается, и Поршу приходится прислониться спиной к стене, просто чтобы почувствовать что-то твердое. Время ускользает от него. Он понятия не имеет, как долго его не было, но уверен, что клиент, должно быть, уже ушел. Дверь в туалет со скрипом открывается. — Порш? Беспокойство Пита эхом разносится по кафельному полу. Порш прижимает обе руки к глазам и пытается дышать. — Я… я в порядке, — кричит он хриплым голосом. Снаружи доносится небольшая возня, а затем дверь хлопает о стену, когда входит кто-то еще. Пьянящий аромат парфюма Кинна поражает его чувства, и ему приходится сопротивляться желанию приблизиться к его источнику. Шаги направляются к нему, пока Кинн не оказывается прямо перед ним. Когда Порш не встречает ничего, кроме сердитого молчания, он неохотно убирает трясущиеся руки от лица, отказываясь смотреть прямо в глаза человеку, который уже несколько дней преследует его мысли. Кинн стоит перед ним, напряженный и ожидающий. — Оставь меня в покое, — хрипит Порш. Рука Кинна внезапно хватает его сзади за шею, как будто он непослушный ребенок, его большой палец прижимается к горлу, и весь воздух исчезает из комнаты. — Что с тобой происходит? — требует ответа Кинн. Порш вздрагивает от жара на шее, ноги слабеют, он не в состоянии открыть рот достаточно, чтобы ответить. Кровь приливает к его ушам, когда всё, кроме Кинна, тает. Кинн кладет руку на затылок Порша и сжимает его. Порш падает на колени. Он не уверен, как описать звук, который вырывается из него; тихий крик, который объединяет всё отчаяние и тоску последних нескольких дней. Сверху раздается ответный вздох. Рука на задней части его шеи медленно скользит вниз и вокруг, пока не оказывается у основания его горла. Облегчение ощутимо, его разум впервые за несколько дней становится блаженно пустым. Это должно быть абсурдно — стоять на коленях у ног Кинна, рука опасного человека находится у его горла, но волна спокойствия, которая накрывает его, как одеяло, заставляет его напрячься. Он позволяет себе плыть с закрытыми глазами, ощущая тяжесть руки Кинна, прижатой прямо к его трахее. Ему едва удается удержаться от того, чтобы не наклониться вперед и не прижаться лбом к напряженному бедру Кинна. Порш опасно балансирует на острие ножа, и рука Кинна на нем — единственное, что спасает его от падения. — Чёрт, — произносит голос Пита откуда-то из-за спины Кинна. Порш изо всех сил пытается открыть глаза, веки его такие тяжелые, словно приклеенные. Зрелище, которое встречает его, — это возвышающийся над ним Кинн, разница в росте поселяет в нем что-то первобытное. Словно весь мир затуманен, и Кинн в нём — единственная ясность. — Не рассказывай об этом никому, — говорит Кинн Питу тихим голосом. Он не отводит своего внимания от Порша, эти темные глаза устремлены прямо на него. Между его бровями пролегает небольшая морщинка беспокойства, которую Порш никогда раньше не видел. Пит бормочет что-то еще, прежде чем его шаги удаляются, сопровождаемые мягким щелчком двери позади него. Порш дрейфует в наступившей тишине. Он смутно ощущает на себе оценивающий взгляд Кинна и лениво гадает, как он, должно быть, выглядит. — Прости, — голос Кинна всплывает в фокусе, — но я не могу отнести тебя в свою комнату, иначе это будет выглядеть подозрительно. Порш не понимает, что он имеет в виду, пытается высунуть язык достаточно далеко, чтобы ответить, когда Кинн внезапно поднимает его на ноги. Сила, которую он небрежно проявляет, заставляет Порша затаить дыхание, даже когда его разум протестует против изменения положения. Он покачивается, чтобы встать под направляющими руками, конечности его все ещё тяжелые и нескоординированные, и он ничего так не желает, как втиснуться в тело перед ним, пока он не станет настолько маленьким, насколько это возможно. Какая-то часть его глубоко внутри сопротивляется тому, чтобы хотеть этого от Кинна, но эта часть приглушается, когда большой палец Кинна успокаивающе трется о его горло. Тяжелые руки поднимаются, чтобы сжать в кулак рубашку Кинна спереди. Тепло, исходящее от него, проникает в кожу Порша, прогоняя пробирающий до костей холод; Порш не знает, поддаваться этому чувству или отступать, издавая рваный звук в горле. Он слышит, как Кинн тихо ругается. — Ты и правда совсем поплыл, милый. Порш ощущает всплеск смущения от этого ласкового обращения. — Не… не называй меня так. — Все еще такой упрямый, хотя, — тихий смешок звучит у его лица, — это мило. Жар покалывает его щеки, но он ничего не говорит, когда Кинн осторожно разворачивает его; пытается подавить инстинктивный жалобный звук, когда Кинн отпускает его горло, чтобы положить руку на поясницу и вывести его за дверь. Он не знает, куда они направляются, но властное давление в основании позвоночника заставляет его хотеть следовать за ним. Они идут по длинному коридору, когда Порш чувствует, что его ноги снова подкашиваются, и ему приходится схватиться за руку Кинна, чтобы удержать равновесие. — Потерпи, мы почти на месте, — успокаивает Кинн. Эта нежность кажется настолько неуместной, что Порш заставляет свой разум вырваться на поверхность. — Я могу идти сам, — утверждает он, хотя это звучит слабо даже для его собственных ушей. — Возможно, — глубокий голос Кинна опасно отзывается в животе Порша. Его рука идеально вписывается в углубление у основания позвоночника. — Но я не хочу, чтобы ты это делал. Сердце Порша колотится о ребра. Кинн хочет, чтобы он подчинялся ему, а тело Порша ничего так не хочет, как подчиняться. Это чуждое ему чувство — твердый нажим руки Кинна, подталкивающий его вперед, желание, чтобы его направляли туда, куда Кинн считает нужным. Он никогда не был ведомым, легко принимая на себя роль лидера ради Порче, когда их родители погибли, но есть что-то в случайном доминировании Кинна, что заставляет его подчиниться, по крайней мере, в его нынешнем состоянии. Кинн останавливается у двери, которая открывает вид на просторную спальню. Роскошный ковер ведет в богато обставленную комнату с огромной кроватью с одной стороны и зоной отдыха с другой. Дверь в углу, к которой подводит его Кинн, — это ванная комната, оборудованная гигантским сосудом и отдельным душем. Кинн наклоняется и открывает краны в ванной, позволяя ей начать наполняться. Столкновение с личным пространством Кинна, куда, как известно Поршу, допускаются только избранные, — это проверка на реальность. Это комната Кинна, сына босса мафии, количество тел на чьем счету больше, чем он может сосчитать. Тот факт, что он добрался до логова дракона и все еще цел и невредим, следует считать чудом. Пальцы Кинна тянутся к пуговицам на жилете Порша, и последний отшатывается, рациональная часть его мозга прорывается сквозь туман. Кинн умиротворяюще поднимает руки. Иррациональная часть мозга Порша хочет их отвергнуть. — Как бы то ни было, тебе придется позволить мне помочь тебе. Ванная комната начинает наполняться блаженно-теплым паром. Порш оглядывается — край одного конца полностью выложен огромным набором средств для купания, мыл и бомбочек для ванн, и все это в калейдоскопе разных цветов. Они чувствуют себя настолько неуместно в ванной комнате Кинна, как будто его посвятили в тайный фетиш Кинна купаться в окружении аромата пионов. — Я могу раздеться сам, — говорит Порш вместо ответа. Кинн кивает и идет к шкафу в поисках полотенца. Порш методично раздевается, как только ему удается заставить свои пальцы работать, снимая все, кроме боксеров. Оказавшись почти голым, он смотрит вниз, в быстро наполняющуюся ванну. Кинн добавил в воду одну из своих смесей, отчего на поверхность поднимается слой пушистых пузырьков, а воздух наполняется успокаивающим ароматом жасмина. Порш рад, что пузырьки будут действовать, чтобы сохранить то, что осталось от его достоинства. Порш задумчиво смотрит на коллекцию на другом конце ванны. Он поднимает ногу и толкает мраморную розово-фиолетовую бомбочку для ванны в воду. Он наслаждается тем, как кружатся цвета, мечтательно улыбаясь, когда они растворяется, прежде чем растущие пузырьки поглотят их из виду. Покосившись, он замечает, что Кинн пристально смотрит на него. — Это очень дорогие бомбочки для ванны. Порш вновь мутно косится в ответ. — Ты же босс мафии. Разве ты не можешь позволить себе миллион таких? — А ты дерзкий мальчик, — замечает Кинн, выключая краны. — Приятно это знать. Залезай в ванну. Порш смотрит вниз на свой последний слой одежды, затем снова на Кинна. — Отвернись. Выражение недоверия на лице Кинна было бы почти забавным, если бы не нынешние обстоятельства. — Серьезно? — Отвернись, — настаивает Порш, и теперь в его тоне слышится нотка раздражения. Кинн закатывает глаза, но послушно отворачивается, пока Порш снимает нижнее белье и заходит в ванну. Она огромна, достаточно огромна для двоих, и когда Порш погружается в блаженно теплую воду, его мышцы расслабляются впервые за несколько дней. Он вытягивается во всю длину своего тела, как кошка. — Я никогда раньше не видел такой большой ванны. Кинн скатывает маленькое полотенце для рук в импровизированную подушку, приподнимает голову Порша, чтобы засунуть ее туда, и это похоже на рай под шеей Порша. Еще больше напряжения покидает его. — В этом есть свои преимущества, — неопределенно говорит Кинн. Он устраивается на полу рядом с ванной, и Порш почти может видеть его лицо, если повернет голову. Ловкая рука запускает пальцы в его волосы и медленно начинает массировать кожу. Порш подавляет довольный шумный воздух, который грозит вырваться наружу. — Что ты делаешь? — Что-то вроде «заботы после». На самом деле ты не пережил всё до конца, но это должно помочь тебе прийти в себя. — Ты уже делал это раньше, — бормочет Порше. — Я знаю, как выглядит падение, — отвечает Кинн. То, что Кинн имеет опыт в подобных вещах, его не удивляет. Кинн ведет себя так, словно он семи футов ростом; доминирование практически сочится из его пор, он способен командовать любым местом, в котором появляется, даже не моргнув. — Прошло много лет с тех пор, как я видел, чтобы кто-то испытывал дроп так долго, — отстраненно говорит Кинн. Порш не может расшифровать выражение его лица боковым зрением, но в его тоне слышится скрытая нотка беспокойства. И снова Порш удивляется такому волнению. Чем больше времени проходит, тем больше он начинает думать, что Кинн более человечен, чем его мафиозная ипостась. Пит говорил ему, что Кхун Кинн в прошлом был добрым. Он любил своих людей. — Я должен был распознать это раньше, — добавляет Кинн. Порш борется с туманностью в своем мозгу достаточно долго, чтобы продраться сквозь противоречивые мысли. Они не занимались сексом, они даже не были наедине. Реакция Порша на руку Кинна на его шее была чем-то инстинктивным, чем-то первобытным внутри него, реагирующим на грубое обращение. — Да откуда тебе было знать. Даже я не знал, — думает Порш. Никто никогда раньше так не прижимал руку к его горлу. Легко сдаться — это не про него, Кинну потребовалось буквально задушить его до потери сознания, чтобы заставить его испытать такое сильное падение. Рот Кинна кривится. — Если бы я понял, чем все обернётся… — Ты все равно сделал бы это. Тень пробегает по лицу Кинна, как будто Порш, думающий о нем так низко, на самом деле причиняет ему боль. Поршу не хватает проницательности, чтобы истолковать это сквозь туман, застящий его разум, но он все равно ловит себя на том, что хочет успокоить его по причинам, которые он так и не может расшифровать. — У тебя не было выбора, — бормочет Порш. Рука Кинна останавливается там, где она методично гладила его волосы на затылке. Порш слабо замечает, что издает какой-то жалобный звук в глубине своего горла, и ласки возобновляются. — Пит сказал, что в противном случае они бы убили меня. Ты спас мне жизнь. Кинн не реагирует на это, но массаж становится все интенсивнее, и Порш забывает обо всем этом. После этих ласк Кинн говорит: — Для того, чтобы вернуть тебя прежнего, одного этого мало. — Мммм, — протягивает Порш, вяло поворачивая голову, чтобы мутно посмотреть на него снизу вверх. — Не хочу возвращаться. Так приятно парить над землей. Если бы Порш не знал наверняка, он бы подумал, что под маской обычного раздражения Кинн выглядел любящим. — В этих глазах нет ни единого признака здравого смысла, верно? Легкое раздражение прорывается сквозь пелену из-за предполагаемого оскорбления, но удовлетворение пролилось на него, как бальзам, впитавшись слишком глубоко в его мозг, чтобы ему было все равно. Порш хочет существовать здесь вечно. — Как бы ни было забавно потакать этому, — говорит Кинн, и Порш понимает, что он, должно быть, сказал это вслух вслух, — мне нужен мой телохранитель в строю. Есть еще кое-что, что я хотел бы попробовать. Кинн поднимается с пола и кладет полотенце на умывальник. — Вытрись, а потом иди в спальню. В словах Кинна нет никаких сомнений в намерениях. Порш делает это осторожно, его мысли приходят медленно, как будто они пробираются сквозь мед. Он выходит из ванной только с полотенцем, обернутым вокруг талии. Кинн даже не поднимает взгляда. — Встань на колени в центре кровати, — говорит он. Теперь он босиком, его внимание направлено на то, чтобы снять запонки, положить их на богато украшенный комод, затем начать расстегивать рубашку от горла вниз. Рубашка понемногу открывает отрезки золотистой кожи, натянутой на тугие мышцы, красиво очерченный пресс и пояс Адониса в чистой V-образной форме на бедрах, исчезающий под брюками. Кинн полностью снимает рубашку и вешает ее на стул, подтянутые мышцы его бицепсов переходят к жилистым предплечьям и мощным рукам. Желание начинает разливаться по венам Порша, тягучее и густое. Кинн ловит на себе пристальный взгляд Порша и приподнимает одну идеально ухоженную бровь. — На колени, — повторяет он. Порш послушно забирается на кровать, шаркая ногами, встает на колени в центре, лицом к изножью кровати, где сейчас стоит Кинн. — Сними полотенце. Порш колеблется. Три дня хождения в ступоре разрушили его оборону. Будь Порш в здравом уме, он бы отмахнулся от Кинна, вернулся в свою комнату и притворился, что ничего этого никогда не было. Как бы то ни было, перспектива прикосновения рук Кинна к его коже и голос Кинна в его ухе — это единственное, что имеет для него смысл прямо сейчас, единственное, что мешает ему полностью уплыть. Если они пересекут эту черту, пути назад уже не будет. Голос Кинна становится жестче: — Я не буду просить снова. Порш подавляет дрожь и снимает полотенце, сбрасывая его с края кровати. Он не знает, что делать со своими руками, не уверен, что Кинн хочет, чтобы он сделал с ними, поэтому он скрещивает их на пояснице. Он старается не расстраиваться из-за того, что у него уже наполовину встал только от предвкушения. — На тебя действительно приятно смотреть. Кинн говорит таким благоговейным тоном, каким можно было бы говорить о бесценном произведении искусства. След его пристального взгляда по телу Порша, от подтянутых мышц его бедер до напряженных сосков, оставляет за собой огненную линию. — Я предлагаю это не потому, что хочу переспать с тобой. — Порш не знает, что это заставляет его чувствовать, не в состоянии истолковать дрожь в груди от слов Кинна. — Я предлагаю это, потому что тебе это нужно. Моя рука заставила тебя испытать падение, и это то, что тебе необходимо, чтобы снова подняться. Я даже не стану целовать тебя, если не хочешь. — Никаких поцелуев, — еле слышно вставляет Порш. Он может быть очень возбужденным, но это другая грань, которую он не хочет пересекать. — Никаких поцелуев, — легко соглашается Кинн. — Говоришь остановиться по любой причине — и я остановлюсь. Решение за тобой, понимаешь? Трудно описать тяжесть, которая свалилась с его плеч. Ему не нужно ничего делать, ему даже не нужно думать, ему просто нужно слушать Кинна. Блаженное, парящее чувство снова начинает проноситься в его сознании. Его язык кажется тяжелым во рту. — Понимаю. — Хорошо. Только когда Кинн присоединяется к нему на кровати, Порш осознает, что он что-то держит в руках — отрезок чёрного шелка, который Кинн дразняще пропускает сквозь пальцы, и от нежного свистящего звука у Порша пересыхает в горле. Кинн выжидающе смотрит на него. Порш сглатывает и протягивает Кинну обе руки, его запястья прижаты друг к другу спереди. Порш задается вопросом, скольких других смазливых мальчиков Кинн связывал таким же шелком, но эта мысль мимолетна и исчезает, когда Кинн обматывает мягкий материал вокруг его запястий, соединяя их вместе. Порш проверяет захват, замечает, что он достаточно крепкий, чтобы удержать его руки, если он будет извиваться, но он может высвободиться, если нужно, и дальше погружается в туман. Он чувствует себя в полной безопасности. Без предупреждения Кинн опрокидывает его назад, спина Порша с мягким стуком ударяется о простыни, глаза расширяются, когда Кинн берет его связанные запястья одной рукой и прижимает их к голове. Порш испытывает захват на прочность, но хватка Кинна крепка — он в ловушке под ним и полностью в его власти. Ноги Порше инстинктивно раздвигаются. Кинн разводит ему коленом до тех пор, пока они не могут идти дальше, пока бедра Порша не оказываются широко раздвинутыми и не ложатся поверх бедер Кинна, так что Порш полностью открыт и выставлен на всеобщее обозрение, когда Кинн нависает над ним. Ткань штанов Кинна трется о чувствительную тыльную сторону его бедер, очевидный дисбаланс сил делает все еще более пьянящим. Он не может сомкнуть ноги, даже если захочет, он может только обхватить ими бедра Кинна. От этой мысли желудок Порша сводит от беспомощности. Кинн благоговейно проводит рукой по его груди, почти блаженно, пока не натыкается большим пальцем на покрытый пупырышками сосок. Он сжимает его, и Порш дергается, заставляя свои бедра оставаться неподвижными. Он совершенно твердый и напряженный только от того, что с ним грубо обращаются, головка его члена покраснела и покоится чуть ниже пупка. — Посмотри на себя, — Кинн издает низкий смешок, от которого все скручивается в груди, — так стараешься сопротивляться, а сам уже отчаянно этого хочешь. Кинн плюет туда, где Порш твердый и напряженный, звук вырывается из горла Порша при влажном, грязном ощущении этого. Кинн обхватывает другой рукой его член и размазывает слизь по всей длине. Голос Порша срывается на скулеж: — Я не… ах, я не хочу тебя слушать. — То, как ты реагируешь, говорит об обратном, — Кинн проводит большим пальцем по набухшей головке его члена, восхищается, как Порш вздрагивает, когда из кончика вытекает предэякулят, — это то, что делает твоё послушание намного слаще. Кинн предупреждающе сжимает запястья Порша, затем наклоняется и втягивает сосок в свой теплый рот, работая языком маленькими, сводящими с ума движениями, которые устремляются прямо к члену Порша, пульсирующему в другой руке Кинна. Верный своему слову, Кинн не целует его, вместо этого он кусает, сосет и лижет соски Порша, пока они не набухают и не начинают болеть, успокаивая укусы языком. Порш практически корчится на месте, выгибаясь дугой в его рот, а затем опускаясь обратно, разрываясь между попытками убежать и стать еще ближе, два булавочных укола боли-удовольствия пронизывают его насквозь. Чем дольше Кинн играет с ним, тем больше липкой влаги натекает ему на живот. Кинн прикусывает губу, чтобы засосать синяк на нежной выпуклости его груди, и Порш дергается достаточно сильно, чтобы он смог вырваться. Глаза Кинна полны решимости, когда они смотрят на него сверху вниз. — Прекрати сопротивляться этому, — тихо командует Кинн, — или мне нужно заставить тебя? Грудь Порша вздымается, живот блестит от пота и предэякулята. Кинну действительно нужно заставить его, это то, чего он хочет, то, без чего он не может дышать; он хочет, чтобы Кинн удерживал его, заставляя его принять это, все предыдущие действия вели к этому. Порш не может просить об этом, не может даже говорить, когда смотрит на Кинна остекленевшими глазами, безмолвно умоляя его просто понять. Что-то меняется в выражении лица Кинна, совершается безымянный переход во что-то более темное, в осознание. Он отпускает связанные запястья Порша, который послушно держит их там, где они есть, затем проводит своей теплой ладонью по вытянутой руке Порша, по его плечу, затем через него, чтобы обхватить край его челюсти. У Порша перехватывает дыхание, мир сужается до этой единственной точки соприкосновения. — Так вот чего ты хочешь, — тихо произносит Кинн. Его большой палец нежно поглаживает линию скул Порша. — Ты хочешь притвориться, что не желаешь этого, что сопротивляешься, но ты хочешь, чтобы я сделал так, чтобы у тебя не было другого выбора, м? Порш останавливается. Дышит, хрупкий пролет его ребер набухает, сжимается. Его сердце грохочет под предплечьем Кинна от того, как сильно он этого хочет. Кинн ждет, что отрицание или отвержение победят в теле под ним, но этого так и не происходит. Капитуляция Порша происходит медленно, с трудом, и стоит тому еще большего. Медленно, едва заметно, Порш кивает. Кинн обхватывает рукой горло Порша и надавливает на него. Порш издает тихий звук и теряется, последняя нить его сопротивления исчезает, его разум почти полностью отключается. Кинн не ограничивает его воздух, просто держит его там, но угроза этого заставляет член Порша дергаться в руке Кинна. — Вот и всё, — голос Кинна такой мрачный и удовлетворенный, привязанный непосредственно к изгибу тепла под пупком Порша, — видишь, как всё просто. Ты само совершенство. Похвала бурлит в нем, еще одна струя предэякулята просачивается между пальцами Кинна; теперь рука Кинна пропитана им, звук между пальцами влажный и пошлый, когда он уверенно гладит его. — Ты такой мокрый, — говорит Кинн на ухо Поршу, и от этой непристойности Порш вздрагивает. — Наверное, гораздо более мокрый, чем любая из девушек, которых ты трахал. Унижение и возбуждение захлестывают его в равных долях, пьянящий прилив накатывает волной прямо к его члену. Твердая выпуклость члена Кинна под штанами прижимается к мягкой расщелине его задницы, так близко к тому месту, где он осознает, что хочет этого, так что Порш вздрагивает и сжимается, чтобы прогнать это ощущение. Уязвимость, связанная с тем, что он так беззащитен, должна пугать его, но когда фигура Кинна нависает над ним, затмевая его, он чувствует себя защищенным. — Ты бы идеально смотрелся, насаженный на мой член, — мурлычет Кинн. — Сначала я бы выжимал из тебя все соки часами, дабы убедиться, что ты открыт и готов для меня, пока ты практически не начал бы умолять меня трахнуть тебя. Я бы сделал тебя полностью своим, чтобы ты не достался другому. — Заткнись, — задыхается Порш, когда рука Кинна ускоряется, гладя его быстро и безжалостно, — заткнись. Пальцы Кинна сжимаются на его горле. — Ты можешь вести себя так, будто не хочешь этого, но то, как ты так нетерпеливо раздвигаешь для меня ноги, говорит об обратном. Кинн покачивает бедрами в колыбели таза Порша, как будто не может устоять, его закрытый одеждой член упирается в чувствительную нижнюю часть яичек Порша. А тот стремительно мчится к краю пропасти, чувствуя, как разрушительное удовольствие нарастает у основания его позвоночника, горячее и порочное. Кинн повсюду; полностью окружая его, он растянут между каждой точкой на теле, к которой прикасается, вырывая из его горла прерывистый стон. — Позволь мне, — умоляет Порш, отчаянный и нуждающийся. — Позволить тебе что? Жар обжигает вены Порша, изгиб удовольствия под его пупком приближается к разрушительному пику. — Позволь мне… ах, позволь мне кончить. — Спрашивая разрешения, — слова Кинна пронизаны удовлетворением, — ты учишься. Хороший мальчик. — Чёрт, — Порш издает еще один отчаянный вдох, когда Кинн сжимает его член, — пошел ты. Рука Кинна опасно сжимается на его шее. Глаза Порша закатываются, когда он издает прерывистый звук, не в силах сосредоточиться ни на чем, кроме голоса Кинна в его ухе и его руки на горле, а другая все еще работает с его членом. Влажный шум всего этого умопомрачительно непристоен. — Если бы ты был полностью моим, я бы остановился прямо сейчас, — говорит Кинн. Порш дергается и скулит при этой мысли, хотя рука Кинна все еще движется. — Я бы мучил тебя часами, подводя тебя к краю снова и снова, только чтобы остановиться в последнюю секунду. Я бы заставил тебя умолять меня об этом, милый. Порш не может думать дальше удовольствия, нарастающего в его животе, разум его пылает в бреду, разрываясь между желанием, чтобы Кинн выполнил свою угрозу, и необходимостью кончить прямо сейчас. Он не узнаёт низкий пронзительный звук, который вырывается из его глотки, но он заставляет Кинна выругаться. Порш изо всех сил пытается встретиться взглядом с Кинном сквозь тяжелые веки. Темно-карие глаз практически поглощены чернотой зрачков. — Кинн, — хрипит Порш. Кинн вздрагивает, это будто короткая трещина в его тщательно контролируемом поведении. Он ослабляет хватку на шее Порша ровно настолько, чтобы позволить ему сделать ровный вдох, чувствуя прилив воздуха в легкие и головокружение. — Скажи «пожалуйста», — хрипло отзывается Кинн, — и я позволю тебе кончить. Осознание того, что Кинн в равной степени страдает от этого, ошеломляет Порша самым интуитивным образом. Взрыв удовольствия сносит крышу, его жажда Кинна превращается в неконтролируемый ад, пробирающий до костей. — Кинн, — звучит надломленный голос Порша, — пожалуйста. Дыхание Кинна с дрожью вырывается из горла. — Хороший мальчик. Дай мне посмотреть на тебя. Порш кончает со сдавленным рыданием, сила этого пронзает его, выворачивая наизнанку, наполняя экстазом, близким к агонии, когда руки Кинна удерживают его, пока он не задрожит в последний раз и не обмякнет, а грудь его так и продолжит вздыматься. Сдержанность Кинна лопается, как резинка. Он опускает брюки и нижнее белье достаточно далеко, чтобы освободить свой член, проводит им по животу Порша и размазывает влагу между бедер по внутренней стороне, сталкивая их вместе, чтобы создать теплый, влажный канал, между которым он скользит своим ноющим членом, покрасневшим на кончике и беспрестанно сочащим, вдобавок к скользкому месиву на коже Порша. Напряженный и чувствительный, Порш может чувствовать его вес, пока тот трахает его между ног; член Кинна резко и быстро скользит между его бедер, по чувствительной коже его яичек, по его истощенному члену, пока Порш извивается на простынях. Кинн легко переключается на то, чтобы удерживать колени вместе одной рукой, перекидывая их через плечо, чтобы освободить другую руку и прижать Порша к кровати за талию, дабы тот не двигался, пока он отчаянно трется о него, почти по-животному, достигая пика оргазма. У Порша нет сил поднять связанные руки над головой, он может только лежать и терпеть, пока Кинн стонет, а руки на нем сжимаются так сильно, что остаются синяки. Он едва слышит тихие звуки ах-ах-ах, которые он издает, но они приближают Кинна к краю, его голова опускается, чтобы увидеть, как его член вращается между бедер Порша. — Порш, — голос Кинна слово вырывается из его горла. Его рот приоткрывается, и Порш ошеломлен. потому что он охвачен желанием поцеловать его, лизнуть в рот и попробовать удовольствие самому. Вместо этого Порш намеренно теснее сжимает свои бедра, создавая более узкую щель, через которую Кинн может трахать его, и Кинн кончает. Еще несколько резких, неровных толчков, и тихий крик Порша перекрывает стон Кинна, когда тот добавляет беспорядка его торсу, дрожь пробегает по всему телу Порша от его тепла, словно физиологическая реакция на то, что Кинн использует его для достижения собственного удовольствия. Кинн поворачивается, чтобы прижаться лбом к колену Порша, пока тот переводит дыхание. Затем осторожно опускает ноги Порша на матрас, и тот издает благодарный звук от того, что может размять свои больные мышцы, закрыв глаза. Порш чувствует себя грязным и использованным настолько, что с удивлением обнаруживает, как ему это нравится, эйфорическое ощущение плавучести делает все размытым в хорошем смысле, в отличие от тумана последних нескольких дней. Он смутно осознает, что Кинн развязывает его запястья, но не открывает глаза, чтобы проверить наверняка, довольствуясь тем, что может дрейфовать на этих волнах еще какое-то время. На этот раз, когда Порш падает, это происходит мягко. Рука Кинна начинает гладить его по волосам, сдерживая его, возвращая его разум на землю и медленно рассеивая туман. Он осознает, что Кинн прижимается к нему сбоку, не обнимая его, но касаясь достаточно кожи, чтобы обеспечить комфорт, если ему это понадобится. Когда он, трепеща, открывает глаза, Кинн смотрит на него сверху вниз. — Ты со мной? — спрашивает Кинн. Порш моргает ему в ответ. Он все еще голый и очень, очень липкий. Щека Порша липкая от того, что он считает спермой Кинна, или своей собственной, или смесью той и другой. Кинн наклоняется и слизывает её с лица. Порш откидывает голову назад, черты его искажаются от отвращения. — Ты отвратителен. Кинн саркастически похлопывает его по щеке и говорит: — С возвращением, зануда, — затем встает с кровати и направляется в ванную. Порш стонет и смотрит в потолок в течение неопределенного времени, прежде чем попытаться сесть. Кинн положил полотенце, которое Порш выбросил ранее, обратно на кровать рядом с ним, которое он с благодарностью использует, чтобы вытереть худшую часть беспорядка на своем торсе, а затем использует его, чтобы прикрыться. Тепло покалывает кончики его ушей, когда приходит осознание того, что он совершенно голый, вымотанный и в постели Кинна. Звук работающего душа на заднем плане подсказывает ему, где находится Кинн. Через несколько минут Кинн возвращается, свежий, одетый в смехотворно роскошный черный шелковый халат, и бросает на колени Порша еще одно полотенце вместе с чистой парой нижнего белья. — Это тебе, — говорит он, направляясь к туалетному столику, чтобы поправить свои влажные волосы. Порш осторожно встает на трясущиеся ноги и как можно лучше заворачивается в полотенце. Он стискивает в руке чистую футболку и боксеры и пытается дойти до ванной, не выдавая, насколько сильно его ноги чувствуют, что они сделаны из жидкости. Крошечная ухмылка, изогнувшаяся в уголке рта Кинна, видимая через зеркало, говорит Поршу, что ему это совсем плохо удается. Порш закрывает дверь ванной комнаты немного сильнее, чем это необходимо. Зрелище, которое предстает перед ним в зеркале, заставляет его затаить дыхание. Кожа вокруг его сосков усеяна отметинами в форме рта Кинна, причем один особенно глубокий синяк над его грудной клетке резко контрастирует с другими. Порш проводит пальцем по отметине, нажимает на нее, чтобы почувствовать фантомную боль, он должен мысленно встряхнуться, прежде чем отправиться в душ. Теплая вода, льющаяся на него, творит чудеса с его болящими мышцами. Его разум прояснился, как никогда за последние дни, благодаря вмешательству Кинна, и он должен признать, что испытывает облегчение от того, что Кинн не потащил его с собой в душ и не пытался слишком нянчиться с ним. Порш убежал бы в горы, забыв позаботиться о себе, и тогда они снова вернулись бы на круги своя. Как только заканчивает мыться, натягивает боксеры — определенно Кинна, дизайнерского бренда, невероятно дорогие, но чертовски мягкие, — и осматривает пол в ванной в поисках своей одежды. Его желудок немного сжимается, когда он не может ее найти, и ему приходится возвращаться в спальню в одном позаимствованном нижнем белье. — Где моя одежда? Кинн откидывается на подушки, его взгляд скользит вниз по линии тела Порша к нижнему белью, затем обратно вверх. В выражении его лица мелькает собственническое удовлетворение. — Кинн, — настаивает Порш. — Я выкинул ее за дверь для химчистки. — Отвечает Кинн. — Кто-то уже подобрал ее. — И когда это ты успел? — требует ответа Порш. — Пока ты пялился в потолок в сексуальном оцепенении. Порш возмущенно хмурится. Это правда, что стадо слонов могло бы промчаться через спальню, и Порш все равно ничего бы не заметил, но он скорее умрет, чем признается в этом Кинну. Кинн сверкает улыбкой, как будто он все равно знает это, и кладет в рот виноградину с подноса, который, как Порш только что заметил, стоит рядом с ним. Поднос сервирован разнообразной выпечкой, фруктами и чем-то похожим на горшочек с шоколадным пудингом. Желудок Порша урчит, аппетит наполняет его с удвоенной силой. Кинн приглашающе похлопывает по месту рядом с собой. Ноющая боль в животе побеждает все остальное, и Порш запрыгивает на кровать с излишним энтузиазмом. Кинн поднимает поднос, затем ставит его обратно перед Поршем, который садится, скрестив ноги, лицом к Кинну. Это больше похоже на то, словно они устраивают пикник, а не на то, что Кинн кормит его, чтобы восполнить уровень сахара в крови, после того, как держал его за горло и не давал кончить, пока он не взмолился об этом. Порш замечает явное отсутствие мокрого пятна и понимает, что Кинн, должно быть, также сменил простыни, в дополнение к организации химчистки его одежды и доставке еды в комнату. Такой профессионализм заставляет его чувствовать себя теплым и пушистым, несмотря ни на что. Кинн отбивает блуждающие руки Порша от подноса. Порш почти надувает губы. — Сначала съешь пудинг, — инструктирует его Кинн. — Шоколад имитирует высвобождение окситоцина и может помочь создать более расслабляющий сон. Кинн протягивает ему горшочек и ложку и выжидающе смотрит на него. Порш с ужасом замечает, что испытывает легкое разочарование из-за того, что Кинн не собирается кормить его им, обвиняя в этом прилив эндорфинов, все еще медленно покидающих его организм. Порш так долго смотрит на десерт, что Кинн теряет терпение и забирает ложку и горшочек из его вялых рук. — Вот, — он зачерпывает ложку и подносит ее к губам Порша, — скажи «а». Порш бросает на него мятежный взгляд, но послушно открывает рот. Вкус сладкого шоколада взрывается на его языке, когда сахар немедленно проникает в его мозг, такой приятный на вкус после нескольких дней пресной пищи, что он фактически стонет вокруг ложки. Кинн занят тем, что пялится на его рот. Щеки пылают, Порш выхватывает у него ложку и практически за один присест запихивает в рот весь горшочек пудинга. Уголок рта Кинна приподнимается в ухмылке. Порш, вроде как, хочет ударить его, что, по его мнению, успокаивает, учитывая положение, в котором он был пятнадцать минут назад. — Чувствуешь себя лучше? Его конечности все еще ощущают слабость, но это не то тяжелое чувство, которое было вчера, когда ему казалось, что каждый шаг тянется по патоке. Если быть честным, это слабость, которую он чувствует после действительно хорошего траха, но он отказывается признавать ее каким-либо образом. Приятная привычная боль царит во всех его мышцах и четкое осознание своих мыслей, пускай он измучен недосыпанием. Благодарить Кинна устно за то, что он только что сделал, кажется странным, поэтому он ограничивается кивком. Кинн еще некоторое время наблюдает, как он ест фрукты и пирожное, пока, по-видимому, не испытывает удовлетворение. Он подбирает остатки подноса и несет его к двери, ставя прямо снаружи. — Ты сегодня будешь спать здесь, — говорит ему Кинн, когда возвращается, не оставляя места для споров. Порш спешит проглотить последний фрукт, чтобы выдать: — Нет, не буду. — Твоя одежда в химчистке, — прямо заявляет Кинн. — Если ты не хочешь пробираться обратно в свою комнату голым или одетым в мою одежду, будь моим гостем. Я уверен, что никто ничего не заподозрит. Порш хмурится, но признает его правоту. Он встает с кровати и идет в зону отдыха. — Я буду спать на диване. — Никто из нас не будет спать на диване, — возражает Кинн. — Это может не понравиться, но тебе нужна близость после того, что мы только что сделали. Я обещаю, что не собираюсь тебя обнимать. Кровать достаточно большая, чтобы мы даже не прикасались друг к другу. Порш хмурится. — Ни одна часть сегодняшнего дня не покинет эту комнату, — заверяет Кинн. — Завтра все будет так, как будто ничего и не случилось. А теперь ложись, блядь, спать. Не в силах отрицать, насколько он устал, и все еще склонный слушаться Кинна, Порш неохотно тащится по ковру и забирается обратно в кровать. Вместо того, чтобы присоединиться к нему, Кинн отворачивается и направляется к своему столу в другом конце комнаты. — Куда ты идешь? — Я прервал свои дела, — Кинн не объясняет, почему, но Порш знает, что это было сделано для того, чтобы Кинн мог проверить, куда он исчез. Чувство вины закрадывается в его вены, он предпочитает зарыться в одеяло и молчать, как будто это загладит его предыдущие поступки. — Есть несколько контрактов, которые я согласился просмотреть. Я постараюсь не разбудить тебя, когда присоединюсь к тебе. Кинн выключает весь свет в комнате, кроме лампы на своем столе, погружая практически всё пространство в темноту. Последнее, что помнит Порш перед тем, как заснуть, — это темный силуэт Кинна, подсвеченный жутким светом лампы._______________________________
Порш просыпается только один раз посреди ночи. Кинн мирно спит напротив него, тепло его тела успокаивает, а не душит, как он думал. До Порша медленно доходит, что его разбудило. Рука Кинна, должно быть, скользнула по кровати во сне и обвилась вокруг запястья Порша. Последний собирается ослабить хватку, когда замечает выражение лица Кинна в тусклом свете луны, проникающем сквозь жалюзи. Резкие углы его лица смягчаются во сне, черты расслаблены и свободны от каких-либо тягот, прядь волос падает ему на лоб. Так он выглядит младше, почти мило. Порш подавляет странное трепещущее чувство под ребрами и закрывает глаза, снова погружаясь в сон, а рука Кинна успокаивающе сжимает его запястье.____________________________
Это какая-то сбивающая с толку смесь облегчения и разочарования, которую он испытывает, когда просыпается один. Кинн — ранняя пташка. Порш, должно быть, был более измотан, чем он думал, если Кинну удалось одеться и уйти, ни в малейшей степени не потревожив его. По дороге в ванную Порш замечает свою чистую и свежевыглаженную форму, висящую на дверце шкафа Кинна. Истинный вес всего, что Кинн сделал для него, давит на него, когда он смотрит на это. Он внезапно испытывает потребность загладить свою вину, в спешке собирается и выбегает за дверь. Порш гордится тем, что является одним из лучших барменов в городе — быть экспертом означало получать щедрые чаевые от богатых клиентов, и в плохие месяцы эти чаевые были единственным, что стояло между его семьей и выселением из дома. Кинн, похоже, любит кофе, у него даже есть несколько книг на эту тему, и Поршу кажется, что с этого можно начать, чтобы отплатить Кинну тем же. Кинн действительно помогал ему, даже если его методы были такими нестандарными. Он не боится признать, что отвращение на лице Кинна, когда он выпил ту первую чашку кофе, задело его с трудом заработанную гордость. Он был так уверен, что правильно подобрал рецепт. Это то, из-за чего Порш мчится к ближайшей кофемашине, натыкаясь на Пита, когда он добирается туда. Порш открывает рот. Пит закрывает уши руками. — Мне не нужны подробности, — быстро говорит он, — мне просто нужно знать, что с тобой все в порядке. Порш издает смешок. По крайней мере, его тайная интрижка с Кинном в безопасности. — Я в порядке, — Порш убирает руки Пита от ушей, — мне нужно, чтобы ты научил меня пользоваться этой кофемашиной. Это своего рода метод проб и ошибок, но Порш всегда быстро учился, когда дело доходило до работы руками, поэтому за три попытки у него получилось то, что должно было стать идеальной чашкой кофе. Он ставит ее на сервировочный поднос, благодарит Пита и уходит. Кинн обычно завтракает в своем личном кабинете, поэтому он точно знает, куда идти. Порш останавливается перед богато украшенной дверью и стучит. — Войдите, — отзывается Кинн. Он сидит на диване и читает ежедневную газету. Порш с облегчением видит, что перед ним нет пустой кофейной чашки. Когда глаза Кинна поднимаются, чтобы встретиться с его глазами, Порш видит удивление на его лице. — Порш, — реагирует Кинн. — Я не ожидал тебя увидеть. С сегодняшнего утра ты больше не мой телохранитель. Ты принадлежишь Танкхуну. Напоминание немного жалит. — Я знаю, — колеблется Порш, глядя на поднос, — я хотел принести тебе это. Кинн пристально смотрит на него, и Порш смутно чувствует, что он смотрит прямо в его душу, прямо в скрытые, самые хрупкие её частички. Кинн протягивает руку за чашкой, и этот момент ускользает. Порш старается не топтаться, когда Кинн делает глоток. И стоять на месте, и ждать — не его сильная сторона. — Хорошо, — говорит Кинн. Он ставит чашку на стол, взгляд устремляется вверх, чтобы пригвоздить Порша к месту. — Ты хорошо поработал. Порш знает, что он говорит не только о кофе. Похвала разжигает дрожащее тепло за его грудной клеткой, ему приходится отвести взгляд от этих глаз, прежде чем он в них утонет. После нескольких мгновений молчания Кинн снова заговаривает. — Это больше не повторится, — говорит он. — Пока ты будешь вести себя прилично перед второй семьей, мне не придется снова учить тебя таким образом. Отныне твоя прелестная шейка в безопасности. Прелестная. Все тело Порша вспыхивает жаром, его горло судорожно качает слюну. Глаза Кинна с интересом следят за этим движением. Он демонстративно медленно сворачивает газету и откладывает ее в сторону, затем встает со всей мощной грацией хищника. — Если, конечно, это не то, чего ты хочешь. — Кинн медленно приближается к нему, его взгляд непоколебим. Порш не может заставить себя отступить. — Ты можешь получить это, если попросишь. Ему требуется все, что у него есть, чтобы оторвать взгляд от губ Кинна, собирая всю свою злобную дерзость, чтобы сказать ему: — Я никогда не попрошу об этом. Кинн рассматривает его; его темный взгляд сейчас такой непринужденный и манящий. Это заставляет Порша гореть. — Может быть, и нет, — соглашается Кинн. Порш не понимает, насколько близко он подобрался, пока они не оказываются на расстоянии волоска друг от друга. Рука Кинна, рука, которая без особых усилий разорвала его на части прошлой ночью, тянется вверх и нежно хватает Порша за подбородок большим и указательным пальцами. Точки соприкосновения поднимают волосы на затылке Порша — есть всего лишь дюйм пространства, разделяющий их рты. — Или, может быть, я сначала заслужу твою преданность. Остальное встанет на свои места. Порш стискивает челюсть, но не отвечает и не стряхивает его с себя. Губы Кинна растягиваются в ухмылке, как будто он находит Порша забавным, и противоречивая комбинация раздражения и возбуждения наполняет вены Порша. Кинн наклоняется ближе к одной стороне его лица, его щека задевает мягкую, как лепесток, щеку Порша. Губы Кинна касаются нежной раковины его уха: — Ты не сказал, что не захочешь этого. Кинн отстраняется, его взгляд опускается на рот Порша. Тот поддается пламени и целует его. Кинн жадно открывает рот и облизывает его, как будто умирает с голоду, как будто хочет вытянуть воздух из легких Порша. Последний отдается ему так хорошо, как только может, делая это медленно, чувственно и грязно, посасывая язык Кинна, рука Кинна на его затылке прижимает его к себе. Кинн целуется, как лесной пожар, как будто хочет охватить собой всё, что есть в Порше, и поглотить его, пока не останется ничего, кроме пепла. Кинн скребет зубами по губе, пока между ними не расцветает привкус меди. Порш издает ошеломленный звук и отстраняется, а когда он открывает глаза, видит, что рот Кинна красный, влажный и потрёпанный, и ему вдруг безумно хочется снова почувствовать его на своей коже. Кинн наклоняется к его уху, чтобы прошептать: — Наслаждайся своим новым заданием с моим братом, — а затем выходит за дверь. Порш остается смотреть ему вслед — растерянный, одинокий и желающий.