«Знакомство Аргвареса и Эдиза в поместье Людовика XIII».
«Испуг Эдиза и его нелепые попытки оправдать произошедшее».
«Просьбы Эдиза показать "фокус" и их общий смех».
В ушах зазвенел громкий хохот собственного едва ли искажённого голоса и тёплый, раскатистый смех Арсения. По коже прошлись мурашки от столь зачаровывающего звука.«Их первый поцелуй на кухне».
То ли его мозг сам заставил вкусить этот момент тщательнее, то ли чары сработали не так, как нужно, но этот момент словно завис на пару секунд дольше, позволяя рассмотреть поцелуй со всех сторон. Антон мысленно решил обдумать это позже, когда картинка сменилась.«Смерть Эдиза и убитый горем Аргварес, держащий бледное, безжизненное тело на руках».
Послышался звук задушенного всхлипа и успокаивающий голос Персефоны около уха, когда Антон вернулся в реальность. Голова не кружилась, но кислорода явно не хватало, и он принялся глотать воздух, как рыба на суше, комично открывая и закрывая рот каждую секунду. Насытившись кислородом, он на мгновение зажмурил глаза и встряхнул головой, прогоняя наваждение из-за нежелания думать о своей реакции прямо сейчас; после чего повернулся лицом к Арсению. Тот мирно спал, уткнувшись лбом в его плечо и обхватив слабым захватом ладоней его руку около локтя. И как столь милое создание, которое пускало слюни на подушку и таяло от каждого касания, могло являться демоном? Антон не мог понять этого, но предполагал, что это зависит от их реакции на своих суккубов, а это до безумия грело душу. Он заставляет его чувствовать спокойствие и проявлять рядом с собой себя настоящего. И Антон всё ещё был готов бороться за его жизнь до конца. Несмотря на свои роковые оплошности.***
Тревожные мысли не позволили вдоволь насладиться отличным сном в который раз, и вот Антон вновь стоял на кухне, вертя не подожжённую сигарету в руках, и думал о том, что ему показал Арсений. Их поцелуй. Антону часто снилось подобное ещё до того, как он узнал о сущности Арсения. Ему всегда казалось, что поцелуй будет чувственным и нежным, с элементами напора со стороны старшего и полной податливостью — со своей. От подобных фантазий тело всегда реагировало предельно ясно — стояло так, что мама не горюй — но вот осознание… Антон подрывался с постели в холодном поту и горящим пламенем в штанах, выл в подушку от безысходности и омерзения к самому себе, чтобы после встать под холодный душ и не думать о том, чего так желала душа. Но то, что он увидел… пробудило всех давно погибнувших бабочек в животе. Антон был первым, кто подарил им поцелуй — и это осознание выбивало всю землю из-под ног. Что уж говорить, что наблюдать за тем, как Арсений крепко прижимал его к себе и настолько жарко целовал — было слишком горячим представлением. Шастун чувствовал, как глупая ревность липко расползалась в груди, стоило подумать о том, что Эдиз позволил отпустить себя и осмелился поцеловать Аргвареса сам, без чьей-либо помощи; а Антон до сих пор мялся и не понимал, что его останавливает. Ведь всё было предельно ясно: Антон взаимно влюблён в Арсения, и даже сама мысль о его возможной кончине приводила его в самый настоящий ужас. Но сказать об этом вслух? Сложно. Кажется, совсем невозможно. Что за глупый страх?! Антон с тихим стоном приложился лбом об оконную раму и зажмурил глаза. Он знал, что осталось мало времени — меньше двух недель — и это знание наваливалось тяжёлым грузом на худые плечи. Нужно было что-то срочно предпринять, наконец принять собственные чувства и позволить Арсению почувствовать себя по-настоящему нужным. Идей было ноль, и складывалось ощущение, будто Антону требовался огромный и сильный пендель под зад, чтобы принять своё гадское положение и позволить просто любить. Часы показывали начало одиннадцатого утра по Москве. Арсений мирно сопел в кровати, забавно уткнувшись носом в подушку и тихонько посапывая в неё. Телефон, лежавший на столе, неожиданно дал о себе знать и разразился негромкой вибрацией. «Мама». — Привет, я, наверное, разбудила тебя, — донёсся родной голос, и Антон невольно расплылся в улыбке. А это было редкостью в последнее время. — Да нет, ма, всё хорошо. Я не спал, бессонница мучает, — честно отозвался Шастун и присел на край подоконника в надежде, что тот сумеет вынести его вес и не оторвётся, чтобы упасть на пол с громким лязгом. — Как твои дела? Антон честно старался придать голосу больше оптимизма и жизнерадостности, но обстоятельства не позволяли расслабиться и изобразить в голосе хотя бы толику искренней радости. — Устал, но… всё хорошо, — Антон сморщился от собственного голоса, когда тот, подставив его, вздрогнул после второго слова и стал на порядок более осиплым и потускневшим. Не было никакого желания рассказывать о съёмках, как зачастую любил делать Антон во время бесед с мамой. Видимо, именно это насторожило Майю Олеговну, когда та осторожно спросила: — У тебя точно всё хорошо? — голос женщины оставался ласковым, но теперь к былой нежности добавились нотки обеспокоенности. Антон не знал, что ответить. Если продолжать гнуть своё, она может не поверить и начать переживать за его состояние. Но рассказать правду значило сознаться ей во всём, что его так гложет, а это отнюдь не легко. Парень тяжело вздохнул и опустошённо посмотрел в сторону прикрытой двери в спальню, где мирно посапывал Арсений с практически полностью побелевшими рогами. А если сознаться во всём? Вдруг это улучшит собственное восприятие Антона на свои чувства. Или ухудшит, смотря, как пройдёт последующий разговор. — Антош? — Да, прости, мам, просто… — Антон откинул сигарету на подоконник и устало потёр переносицу двумя пальцами. — Я так хочу с тобой поделиться, но… Ты можешь кое-что мне пообещать? — Ты меня пугаешь, — тревожно ответила Майя и, судя по звукам, ушла в соседнюю комнату подальше от мужа, отчима Антона. — Антош, несмотря на то, что ты мне скажешь, я всегда приму тебя. Любым, каким бы ты ни был и что бы ты ни совершил. Что случилось? Мы всё решим. От слов матери на душе стало спокойнее. Антон, разумеется, знал, что его мать — тот ещё лучик света, готовый поддержать его в любую минуту. Но он никогда не затрагивал с ней тему гомофобии, и именно от этого становилось страшно от её возможной реакции. Если Майя не примет его, Антон не справится со своими загонами без неё. И это било прямо под дых. — Это то, что я хотел услышать, — честно сознался Антон и откинул затылок на окно позади себя. — Просто… я полюбил одного человека, — третье слово приятно резануло по ушам, вынуждая продолжать дальше с новым приливом сил. — И у нас это взаимно. — И почему ты нервничаешь? — мягко спросила Майя Олеговна и улыбнулась, после чего резко многозначительно замолчала, словно что-то поняла. — Ох. Это парень, да? Антон с силой зажмурил глаза до звёздочек перед ними и замято промямлил нечто, похожее на невнятное «угу». Хотелось выкурить сигарет пять за раз, чтобы справиться с ненужным волнением. Но деваться уже было некуда: он сознался в своей ориентации маме. — Я тебе вот, что скажу, — спустя недолгое время всё же решила нарушить тишину Майя, осознав, что её сын не намерен более произносить ни слова. — Люби того, кого считает нужным сердце, а не общество. А я обязательно тебя поддержу. Антон, казалось, не дышал всё это время, лишь вслушивался в мелодичный голос матери и слышал, как та улыбается, произнося это. Не было никакой агрессии или отвращения — лишь тёплые слова поддержки. Антон наконец-то задышал полной грудью и плаксиво шмыгнул носом, сморгнув собравшиеся в уголках слёзы. — Спасибо, мам. — Как долго ты копил это в себе… — подметила женщина и сочувствующе поджала губы. — Я очень боялся, что меня поймут неправильно. Что ты не примешь меня. — Ну и дурак, — отозвалась Майя с тихим смешком. Антон расплылся в улыбке. Он приподнял голову кверху в попытке побороть напрашивающиеся слёзы. От слов матери хотелось не то что плакать от облегчения и подаренной ему свободы выбора, но и нестись к Арсению и заобнимать его до хруста рёбер. — Чувствую, ты очень сильно его любишь. — Я жизни без него не вижу, — искренне отозвался Антон, ощущая необычайную лёгкость от того, что наконец-то смог произнести подобное вслух. — Арсений… он прекрасен во всех смыслах. — Так это Арсений, — протянула женщина и, кажется, расплылась в ещё более довольной улыбке. Антон прикусил себе язык — упс, случайно проговорился. — Мне уже можно начинать ждать вас в гости в скором времени? Всё же мне бы хотелось поговорить с ним не как с твоим коллегой, а как с твоим… м-м, парнем. «Парнем». Что-то приятно ёкнуло в районе сердца, и Антон мечтательно прикрыл глаза. «Арсений — мой парень», — звучало безумно прекрасно. — Обещаю, что мы найдём время и навестим вас, — заверил их Антон. После разговора с мамой стало легче воспринимать собственные чувства. Уже не было такой сильной апатии и страха от чужого осуждения. Его принял самый родной человек, так что с остальным он сумеет справиться. Антон сладко зевнул, почувствовал, как его стало клонить в сон, и наспех попрощался с матерью, пожелав ей хорошего дня. В последний раз выглянув в окно и поморщившись от ярко слепящего летнего солнца, Антон на цыпочках тихо прошёл к спальне. Бесшумно прикрыв за собой дверь, он повернулся лицом к Арсению, уже было намереваясь вновь укутать того в свои объятья и уснуть, наконец не мучаясь от преследовавшей его бессонницы. Но увиденное заставило его притормозить. Антон медленно осел на пол, чувствуя, как собственные губы расплываются в дрожащей улыбке, а внутри расходится приятное тепло. Рога Арсения изменили свой цвет и стали темнее, чем были час назад. Он шёл на поправку.***
Пробуждение на восьмой день началось слишком обыденно для Арсения. Голова не болела и лишь слегка отдавала противным писком в висках, а кожа не чесалась от ожогов и не вопила о жгучей боли. Это было странно. Около уха было слышно тихое сопение, которое заставило Арсения расплыться в улыбке и едва ли не заурчать. Антон, уткнувшись носом ему в копну волос аккурат около торчащих рогов, прижимал его к себе слабой ото сна хваткой, обхватив ладонями в районе груди. Не было никакого желания будить его — Арс прекрасно знал, что тот нормально не спал несколько суток и часто подрывался по ночам от грызущего беспокойства. Арсений до сих пор не верил, что у них что-то может получиться, но в такие моменты острое желание жить и продолжать дышать рядом с Антоном давало слабую надежду на исцеление. Клюнув парня в отросшую щетину, Арсений осторожно выбрался из объятий и, размяв затёкшие за ночь шею и плечи, направился в душ, чтобы освежиться. Капли холодной воды приносили небывалое наслаждение, и даже частенько ноющие рога не показывали своего возмущения, лишь позволяли вычистить себя персиковым гелем для душа. Лёгкими движениями распределяя пену по бледной коже тела, Арс готов был мычать от удовольствия, когда вместо привычного раздражения почувствовал греющие мурашки. Он специально не смотрел на своё тело, не желая встретиться взглядом с ужасающими ожогами, но случайно глянул на свою руку, когда потянулся за душем. Арсений на мгновение застыл и уже через секунду, даже не смыв до конца пену с тела, вылетел из душевой кабинки и оказался перед зеркалом. Глаза неверяще бегали по оголённому телу, а мозг не желал принимать увиденное за действительное. Появившийся несколько дней назад ожог на груди исчез так, словно его никогда там и не было; красные пятна на шее стали походить на мелкие яркие засосы и более не вызывали желания их счесать от раздражения кожи; ожоги на руках и ногах вернулись к своей изначальной позиции и теперь казались лишь небольшими пятнами, не планирующими более разрастаться. Из горла вырвался неожиданный вздох, стоило взору зацепиться за макушку с серыми рогами, которые ещё вчера ночью были практически идеально белыми. Довольно быстро смыв с себя остатки пены, Арсений пулей вылетел из ванной комнаты, желая накинуться на Антона и крепко его обнять. Забежав в спальню, он, тяжело дыша, остановился в дверях и забегал взглядом по пустой кровати. Не успел он обдумать, куда запропастился Шастун, как сзади его неожиданно обняли прохладные руки. — Доброе утро, — донеслось около уха громким шёпотом. — Ты чего такой шебутной? На затылке ощутимо оставили обжигающий поцелуй, заставив тело покрыться приятными мурашками. Арсений в тот же момент обернулся и оказался нос к носу к Антону. Тот широко улыбался и буквально светился, как самая настоящая новогодняя ёлка. Взгляд зелёных глаз с непередаваемой нежностью смотрел на демона из-под длинных ресниц, когда как правая ладонь зарылась в пряди волос и, боясь навредить, осторожно коснулась основания рогов. — Этот цвет тебе больше к лицу, чем белый, — искренне отозвался Антон и провёл ладонью вниз, опустившись к шее с более не так сильно выраженными ожогами. Касания вызывали тепло и дарили всепоглощающую любовь. — Анто-он, — протянул Арсений и упал в чужие объятия, почувствовав прилив сил и высокое желание зацеловать своего суккуба с ног до головы. — Как… ты… Шастун на это заискивающе промолчал и лишь ткнулся губами в намокшую копну волос. Хотелось любить. Хотелось быть рядом. — Я позвонил Диме. Он прибудет сегодня вместе с Мулцибером. Арсений кивнул головой в знак согласия и продолжил наслаждаться теплом.***
Данталиан расположился в проёме двери, ведущей в спальню, и наблюдал за происходящим в ней. Спокойствие, которое он не ощущал уже давно, распространилось по каждому участку его тела, стоило увидеть яркую улыбку брата с тёмно-серыми рогами, который смело стоял на ногах и только изредка морщился от писка в висках. Арсений стоял в центре комнаты и кидал полуулыбки Антону, который с беспокойством оглядывал его с ног до головы и боялся услышать вердикт. Мулцибер колдовал около Аргвареса, делал небольшие пометки в своём блокноте и тихо шептал что-то себе под нос. В один момент он жестом указал Арсению на кровать, позволяя тому присесть, и принялся тщательно осматривать его рога, ощупывая их с разных сторон. Рога реагировали на каждое касание Мулцибера, становясь то белее, то чернее, и не было понятным, с чем это могло быть связано. Но это не особо имело значение, как то, что те становились темнее с каждым касанием суккуба и каждой вскользь брошенной ему улыбкой. Мулцибер отложил очки в сторону, сверился с записями в блокноте и наконец решил озвучить «диагноз». — Он идёт на поправку, — его губы исказились в ухмылке, когда Антон, услышав эту информацию, радостно вскрикнул тихим голосом, а Данталиан свободно выдохнул. — Не могу сказать точно, но пока что всё идёт хорошо. Предполагаю, что его время увеличилось с оставшейся недели на один-полтора месяца. Это был не самый лучший вердикт, но то, что времени у них стало в разы больше, давало повод продолжать верить и надеяться на успех. — Советую возобновить свой досуг. Организм Аргвареса требует больше взаимодействий с другими людьми, поэтому, думаю, будет не лишним вновь начать съёмки, — огласил Мулцибер и щёлкнул пальцами, заставив блокнот в своих руках испариться. — Только не забывайте как можно чаще находиться рядом. Взаимодействие с суккубом сейчас всё же в приоритете. Мулцибер повернулся к Антону и, выждав, когда тот понятливо кивнёт, пропал из спальни, прихватив с собой не сопротивляющегося Данталиана. Стоило им вновь остаться наедине, как Антон мгновенно оказался около Арсения и буквально влетел в него своими объятьями. Он приземлился на чужие колени и крепким хватом вцепился в чужие плечи. — Ты будешь жить, чёрт возьми. Как я рад, ты представить себе не можешь, — затрепетал Шастун и сверкающими ярко-зелёными глазами забегал по лицу улыбающегося Арсения. Аргварес с привычной ему теплотой оглядел Антона неспешным взглядом и слабо, но искренне улыбнулся, будто до сих пор не мог поверить, что его суккуб находится рядом с ним. От осознания того, что Шастун готов сделать всё, что угодно, ради его жизни, сердце начинало биться по-глупому часто, то замирая на пару секунд, то разрывая грудную клетку своим тарахтением. Антон продолжал лепетать что-то о том, что они справятся и он сделает всё возможное, и Арсений слушал, незатейливо улыбаясь и любуясь парнем. — Шаст, — тихо позвал он, вынудив Антона остудить свой пыл и прервать свою быструю тираду. — Я люблю тебя. Слова были произнесены едва слышным шёпотом, но в них было вложено столько чувств и неозвученных желаний, что оба невольно покрылись мурашками. Арсений прекрасно понимал, что не услышит взаимности из-за страха Антона стать посмешищем перед другими людьми, и даже не надеялся на эти слова в ближайшее время, приняв это, как данное. Антон же поплыл. Он знал, что именно к нему испытывает Арсений, и слышал, как тот множество раз намёками или почти прямым текстом заявлял ему об этом. Но чтобы так… чувственно и просто, смотря ему в глаза светящимся и ничего не ждущим взглядом. Шастун облизнул в миг пересохшие губы, когда на периферии сознания пронеслась фраза сказанная матерью сегодняшним утром: «Люби того, кого считает нужным сердце, а не общество», — и расплылся в скромной, неуверенной улыбке. — Я тоже люблю тебя. Произнесённые слова стоили хотя бы того, какая реакция последовала после. Аргварес удивлённо раскрыл глаза, приподняв брови вверх; серые рога на мгновение приобрели свой обыденный чёрный оттенок и затем вновь стали теми же, что и секунду назад; сам демон застыл, беглым взглядом оглядывая Антона, словно боясь увидеть фальшь, а затем, не заметив ее, слегка нервно усмехнулся. Он не мог поверить, что всё было реальным. Антон на его загрузку невольно рассмеялся, хотя сам нервничал до ужаса. Он, обдумав что-то секунду, неожиданно подался вперёд и неловко вписался в чужие губы своими. Голова не варила, и складывалось ощущение, словно до этого он никогда более не целовался — настолько всё казалось новым и правильным. В ушах громыхало звонким «бам-бам-бам», а руки невольно задрожали, когда Арсений, отвиснув и осознав, что именно происходит, смело ответил на поцелуй, перехватив инициативу на себя. Арсений наклонил голову в бок и, положив ладонь на макушку парня, притянул его к себе ближе. Внутри всё трепетало от осознания, что это происходит прямо сейчас и взаправду, не в глупых фантазиях и воспоминаниях о прошлом и далёком. Губы робко отвечали на поцелуй, с каждой последующей секундой смелея и уже безбоязненно кусая чужие. Было до жути приятно чувствовать привкус зубной пасты и жар, исходивший при каждом горячем выдохе. Арсений не позволял себе углубить поцелуй и наслаждался мягкостью чужих губ и улыбкой Антона, который не стеснялся показывать свои эмоции. А это било похлеще всего остального — Шастун наконец-то перестал от него закрываться. Поцелуй по ощущениям длился чуть больше получаса, когда как на деле не прошло и двух минут. Антон разорвал его, напоследок мазнув мокрыми губами по чужой скуле, и лишь после с довольной улыбкой отстранился. Он выглядел донельзя раскованным и удовлетворённым, и Арсений никак не мог налюбоваться им. — И чего это на тебя снизошло? — всё ещё тяжело дыша, со смешком нарушил тишину Аргварес. Антон на это загадочно улыбнулся, создавая лишь мнимость тайны, после чего искренне ответил: — Я не буду скрывать, что давно этого хотел, — он горделиво приподнял подбородок кверху так, как это в шутку любил делать Аргварес. — Но мне нужен был смачный пинок, так что я решил рассказать обо всём маме. Его глаза ярко сверкали от счастья, и Арсений, который вначале напрягся от такого заявления, облегчённо выдохнул от резкого осознания: Антона приняли и поняли. Аргварес уже было хотел поздравить парня, но резко притормозил, как громом пришибленный от неожиданно вспыхнувшей догадки — Антон не просто так признался матери, Антон сделал это, чтобы окончательно разрушить свои устои и быть с Арсением. — И что ты решил? — всё же додумался спросить демон, склонив голову в бок в попытке не показывать свой глупый страх, который до сих пор оставался с ним даже после их поцелуя. — Ты глупый или только прикидываешься таким? — состроил удивлённую моську Антон, хотя у самого играли чертята в глазах. — Я хочу быть с тобой, Арс. Несмотря ни на что. От подобной информации Арсений подавился воздухом и с огромной надеждой посмотрел на Антона, боясь, что тот попросту решил посмеяться над ним. — А если передумаешь? — Тогда огрей меня сковородкой по голове, — фыркнул Шаст, после чего легким поцелуем коснулся его губ своими. — Я не хочу больше бояться того, что обо мне подумают другие. Если ты будешь со мной, мне абсолютно начхать на всех. Смотря в зелёные глаза, смотрящие с полным серьёзом и уверенностью в своих словах, Арсений понял: тот не шутил. Антон действительно дал им шанс. Антон действительно позволил им быть вместе.