Ну куда я от тебя денусь?

Тимур старался как можно тише повернуть ключ в замке. Его последней надеждой было то, что Гарик уехал на очередной мотор, и вернется не скоро. Пересекаться с ним сейчас было себе дороже, а нервных клеток у Батрутдинова и так осталось немного. Он уехал от Гарика несколько дней назад, звонко хлопнув дверью в гневном запале, и ни за что бы не вернулся, если бы не парочка жизненно необходимых вещей, которые он оставил в, уже не их общем, доме. Мужчина проходит в просторный холл и мгновенно выцепляет взглядом Харламова, который, как ни в чем не бывало, играет в приставку, словно и вовсе не заметил вошедшего. «Оно и к лучшему» – думает Тимур, потому что, когда он видел Гарика в последний раз, тот громко и ядовито выплевывал обидные слова, глядя прямо ему в глаза. Тогда, отчего-то, Батрутдинов внезапно осознал, что это не очередное творческое разногласие или дружеское недопонимание, это – конец. Он нервно сглотнул, обуреваемый воспоминаниями, и здраво решил, что сейчас не время давать волю эмоциям, и чем быстрее он уйдет отсюда, тем легче ему станет дышать. Тимур также тихо поднялся наверх, небрежно бросил в сумку все необходимое, и, казалось бы, через минуту, уже был внизу порываясь уйти, но был остановлен крепкими руками, обхватившими его поперек груди. Дыхание перехватывает в момент, а сердце заходится в сумасшедшем ритме. Мужчина хочет сказать что-нибудь злое, или просто уже наконец, от обиды, заехать по лицу, но в ту же секунду чувствует, как Гарик мажет губами по открытой части кожи у плеча, прямо там, где футболка слегка съехала в сторону, и невесомо целует сухими губами в изгиб шеи. Тимур от неожиданности вздрагивает, ненавидя себя за то, что его тело вот так вот реагирует каждый раз, посылая волну мурашек по спине. У комика щемит возле солнечного сплетения от такой внезапной нежности, и все те язвительные слова, что он хотел сказать – вмиг растворяются на языке. Он лишь шумно выдыхает, когда также резко и неожиданно, эти самые руки разворачивают его и с силой давят ладонями на поясницу, заставляя прижаться всем телом, так, что Тимуру даже приходится слегка прогнуться, пытаясь сохранить дистанцию хотя бы в миллиметр. Батрутдинов непонимающе устремляет взгляд наверх, пытаясь отстраниться, но встречается со взглядом полным раскаяния и преданности. Ей богу, как у провинившейся собаки. И когда Харламов мгновенным движением накрывает его губы своими, Тимур, (он готов поклясться) на автомате, заученным движением, перемещает свои руки на крепкие плечи, ведя дальше по шее, останавливается на затылке, пока чужой язык по-хозяйски раздвигает его губы, проникая внутрь. Это заставляет окончательно потеряться в ощущениях и Батрутдинов не сразу понимает, что оказался на диване, потому что все, что он сейчас чувствует – это горячий и влажный язык, скользящий по его собственному. Поцелуй прерывается также молниеносно, как и начался: Гарик отрывается, а потрясенный Тимур, снова на автопилоте, тянется к нему, пытаясь поймать его губы, стараясь продлить это ощущение нереальности происходящего. На мгновение ему кажется, что если они отстранятся друг от друга, то все вокруг просто исчезнет и никогда больше не вернется. Но вопреки его мыслям, Харламов чмокает его куда-то в уголок рта и резко опускается на колени. Тимур неверяще смотрит на человека, так удобно устроившегося меж его разведенных ног, и искренне не понимает, что тот задумал. Гарик действует без промедления, сразу же выдергивая пуговицу из петли и расстегивая ширинку на его джинсах привычным движением, особо не церемонясь, словно боясь, что шока и замешательства Тимура не хватит надолго, и в одну секунду он одумается, оттолкнет и просто уйдет. Харламов настолько резко дергает джинсы с боксерами вниз одним рваным движением, что ничего не соображающий Батрутдинов прокатывается по обивке дивана, но в последний момент приподнимает бедра, что удерживает его от падения. Взгляд Гарика расфокусирован, но это не мешает ему на мгновение сделать паузу, чтобы рассмотреть каждый миллиметр открывшейся загорелой кожи Тимура настолько жадно, будто видит его впервые. Наконец Харламов, видимо, все же поддавшись искушению, касается горячими ладонями коленей Тимура и ведет по ногам выше, переходя на внутреннюю сторону бедра, поглаживая эти чувствительные участки особенно нежно. Его взгляд плавно скользит по груди Батрутдинова, там, где даже сквозь ткань футболки заметны выступающие мышцы, его впалому животу и опускается ниже, задерживаясь на полувставшем члене. Тимур с интересом и трепетом наблюдает за этим, явно догадываясь о намерениях, но до последнего не веря, что это произойдет. Они не то чтобы редко занимались сексом, скорее наоборот, испробовали уже, казалось бы, все, что только можно и в каких угодно позах за их долгий период отношений, но за все это время Гарик ни разу не делал ему минет. Вот так, по-настоящему, как в рейтинговых порнушках. Может оттого, что находил в этом для себя уязвимость, может потому, что боялся сделать что-то неправильно или что не понравится, а Тимур и подумать о таком не смел, ему с лихвой хватало всего того, что было между ними. Но все сомнения Тимура развеиваются в момент, когда Гарик аккуратно, словно на пробу касается губами набухшей головки. Тимур лишь распахивает глаза и издает изумленный стон, который в этой абсолютной тишине кажется умопомрачительно громким. Видимо, для Гарика это служит спусковым крючком и призывом продолжать, потому что он уже смелее обхватывает ствол рукой у основания. Пару раз показушно, по крайней мере так кажется Тимуру, проводит языком по головке, слизывая выступившие капли эякулята. Батрутдинова нехило так ведет от ощущений, потому что это одновременно самое развратное и невинное, что он видел в своей жизни. Все это действо заставляет член Тимура напрячься настолько, что он практически полностью прижимается к животу. Харламов тем временем не думает останавливаться, и, придерживая и массируя мошонку одной рукой, пытается взять больше, проталкивая в рот сначала головку, а затем насаживаясь глубже. Тимур пораженно охает, но глаз не отрывает – смотрит как завороженный, на то, как Гарик заводит член за щеку, неловко тыкаясь, а затем покачивает головой из стороны в сторону стараясь заглотить сильнее. Он производит эту манипуляцию несколько раз, пока член Батрутдинова не достает до горла. Гарик рефлекторно сглатывает, а Тимуру кажется, что он вот-вот потеряет сознание, и вновь не удерживает стон, когда Харламов начинает скользить стволу, двигая головой вверх-вниз, слегка царапая чувствительную кожу щетиной. Батрутдинов, пребывая где-то на грани реальности, позволяет себе положить руку на затылок Харламова, бережно поглаживая, а тот, устремляя на него самый милый и преданный взгляд на земле, проводя пару раз рукой по члену в такт своим движениям головой, опускает руку ниже, ведя пальцами по яичкам и дальше, останавливаясь у плотно сжатого колечка мышц, слегка потирая, и возвращаясь обратно. Тимур несдержанно скулит, проводя свободной рукой по своей груди, задерживаясь на сосках, наблюдая, как Гарик, практически полностью снимаясь со ствола, обхватывая губами только головку, вытирает ладонью слюну, смешанную со смазкой, стекающую по подбородку. И это действительно охуенней, чем в самом горячем порно Тимур просто не может устоять: закусывая собственную губу, он опускает руку, что покоилась на голове Харламова, ниже, поглаживая того большим пальцем по щеке. Гарик в этот момент отрывается от члена лишь для того, чтобы рукой пройтись по всей длине и невесомо, практически нежно, растереть влагу по головке, не отрывая взгляда от лица Батрутдинова. Тимур, наблюдая за всем этим, готов расплакаться от чувств, что затопляют его, заставляя сердце бешено колотиться, ударяясь о грудину и посылать мурашки по телу, потому что просто невозможно любить этого человека еще сильнее. Ему кажется, что еще секунда, и он не выдержит – просто исчезнет, распадется на миллионы микрочастиц от осознания того, что самый дорогой человек на земле, его вечное вдохновение, его близкий друг, и, может быть, любовь всей жизни, Гарик, мать его, Харламов, стоит перед ним на коленях, заглатывая его член так старательно и глубоко, насколько вообще может принять, подчиняясь, позволяя направлять, задавать ритм, позволяя вести. Эти мысли будоражат, бьют в голову и кроют похлеще самого дорогого алкоголя. А Гарик, словно прочтя мысли Тимура, снова насаживается на член, поглаживая низ его живота. Пошлые, хлюпающие звуки доносятся до Батрутдинова сквозь пелену, будто он уже где-то далеко, а через секунду он окончательно теряет связь с реальностью, слыша только стук собственного сердца в ушах, а перед глазами видя лишь туманную поволоку. Гарик с очередным чмокающим звуком выпускает член изо рта, от неумения слегка задевая зубами чувствительную кожицу, и этого тонкого разряда боли оказывается достаточно, чтобы вытолкнуть Батрутдинова за грань. Он иступлено кончает с низким, протяжным стоном, закатывая глаза от наслаждения, содрогается всем телом, на импульсе вцепляясь одной рукой в обивку дивана, а второй в короткие волосы на затылке Гарика, чувствуя, как горячие капли попадают на живот тут же стекая ниже. Отойдя от послеоргазменных судорог и немного придя в себя Тимур разлепляет глаза, вновь фокусируя свой взгляд на Харламове, что уже стоит перед ним в полный рост, ладонью стирая с губ белесые капли, смотрит на него с безумным блеском в глазах. И Тимур может поклясться, если бы он не кончил пару секунд назад, то мог бы кончить сейчас еще раз, потому что такого Харламова, с красными распухшими губами, следами спермы на подбородке, осоловевшим взглядом и растрепанными волосами, он не видел никогда. Батрутдинову требуется немало усилий, чтобы привести дыхание в норму после крышесносного оргазма, оторваться от созерцания, выглядевшего сейчас абсолютно блядски, Харламова, и выдать что-то, чтобы нарушить уже это затянувшееся молчание. – Это типо извинение? – спрашивает Тимур не решаясь больше смотреть Гарику в глаза. – Это типо минет, – парирует Гарик и слыша смешок Батра, улыбается сам, – Так ты останешься? Тимур снова чувствует тепло, разливающееся в груди от этого простого, казалось бы, вопроса. Может быть это глупо, радоваться подобному, но комик точно знает, каких титанических усилий стоило Харламову вот так вот извиниться. Да, это в его стиле непоколебимого, безразличного, грубого и наглого шутника, но у Тимура есть преимущество – он знает, каким бывает его Игорь, настоящим, искренним, любящим и заботливым, и в этой короткой фразе столько колоссальности, смысла, невысказанных вслух чувств, эмоций и просьб, намного больше, чем в любой клишированной сопливой фразе. И только от одного этого факта Батрутдинов готов простить все что угодно. – Ну куда я от тебя денусь?*