Пиршество О́ни

Инадзума. Охота на глаза бога. Архонт, Баал, известная как Райдэн Сегун. При одном лишь упоминании ее имени становится тошно, порой пробирает дрожь, мурашки по спине бегают в хаотичном порядке, даже ком в горле застревает, а язык вообще не может повернуться даже, чтобы и слово сказать чего-нибудь про нее или вообще в ее присутствии. Баал — утверждает, что её идеалы «ближе всего к небесному порядку», а также, что её главенство вечно. Да и поспорить с ее главенством было крайне трудно, учитывая, какие у нее порядки и интересы к правлению. Спроси любого, они тебе такую песнь расскажут о том, какая же она личность и насколько она безжалостна. Сегун не так важно знать твое положение, статус или личность. Хоть будь ты динозавром, но если у тебя есть глаз бога, друг мой, ты его лишишься, даже чихнуть не успеешь. Не будет разницы – отдашь добровольно или у тебя его отнимут. Тут твое слово никому неинтересно. Оно похоже на мусор – есть и ладно. Даже революцию никто не может создать, ибо все боятся этой безжалостной кары. Те люди, что уже пытались сделать – исчезли. Никто не знает, где они и что с ними случилось, а те, кто знают – молчат в тряпочку. Видно, не хотят от этом молвить или рассказывать кому-либо, считая, что это слишком страшно для ушей. Это место не похоже на Мондштадт, где есть свобода и любовь. Не похоже на Ли Юэ, где голова заполняется чем-то особенным и ярким, даже там есть трудящиеся люди во благо своего народа. Инадзума, находящаяся далеко за морем, стала адом буквально для всего населения или вообще всего Тейвата. Это как в ужастиках: только зашел, дверь закрылась и выхода уже не найти, ты не можешь выбраться, пока не сделаешь должное. Хотя, тут можно поспорить. Даже если и отдашь то, что надо, то вряд ли выберешься со страны, конечно, если тебе кто-нибудь не окажет помощь. А этот привкус крови, крики людей, которые в страхе бегут в сторону и носа из дома не высовывают. Все это так страшно, что даже волосы дыбом встают, зубы дрожат, и ты уже не знаешь, что тебе делать. Ты лишь можешь следовать поставленным законом, а вот нравится тебе это или нет — плевать. Тут ты либо раб, либо смертный. На бумаге прописано, что каждый должен их отдать. Все же, нашлись и те, кто решились пойти против указа Баал. Как и было сказано ранее – никто не в курсе, что случилось с такими. Все жители только и могли что ужасаться или клеветать на покойную душу, которая стояла на своем мнении, с которым были согласны многие. Для многих кара была жестокой, а для кого-то – обычным делом, будто каждый день выносить мусор. Кашель. Запах дыма, который так и ударяет в нос, а сознание медленно утекает. Ты уже валишься с ног, сил нет пошевелиться. Казалось бы, ещё чуть-чуть и ты закончишь свою жизнь вот так, под грудой жалких досок, которые огонь уже сжег, и лишь пепел падал с них на уже сгоревшую траву. Вокруг нет ничего живого, лишь черная трава под ногами, а двинуться уже не хватает сил – ноги придавило досками. Аратаки лишь мог молить о помощи, которую уже никто не услышит. Он вытянул руку вперёд, безысходно хватаясь за воздух, будто там есть за что зацепиться. Обожженное тело хотелось лишь одного — спасения. Итто даже глаза открыть не мог, потому что боялся даже взглянуть сквозь этот чертов дым, а в голову закрадывалась мысль, что если обгоревшая трава может попасть в глаза и зрение решит покинуть мальчонку. Хотя какая уже разница, если умрёшь? Всё-таки Итто верил, что так или иначе — выживет, но ведь он понимал, что вот... Вот, быть может, исход его жизни. Но надежда его никак не отпускала, не желала отпускать. А вдруг нет? А вдруг он сможет? Сможет выбраться? Но.. Аратаки Итто всего-навсего десять лет, а он уже умирал в одиночестве, даже не имея возможности прожить яркую, веселую и уютную жизнь... Тогда какого черта его вообще допустили к жизни, если даже за каких-то десять лет он не познал вкуса бобов, на которые у него аллергия. да и какая разница? Он всегда хотел их съесть, хотя уже нет никакого смысла это хотеть. Нет. Он должен. Должен выжить. В его голове лишь проносился крик о помощи, но сил не было кричать. Вообще не осталось их, но он в надежде хватался за воздух, как за последнюю соломину. Молодой о́ни пытался подняться, хотя бы при помощи рук, но доски попусту не позволяли выбраться, словно затягивали в оьъятия смерти. Так глупо. Вот так вот умереть под каким-то досками. — Генерал, — послышалось где-то впереди, да ещё так не четко и тихо, — здесь. Аратаки уже не мог двигаться, он лишь лежал под этими, уже выжженными, досками до тла, вдыхая едкий запах дыма, из-за которого сознание не хотело больше быть вместе с Итто, а уйти от него. Силы были на исходе, тело не слушалось, и о́ни лишь мог лежать и ждать чудо. В ту же минуту, пусть и слабо, мальчик услышал шаги. Звук сгоревшей травы отдавался так, будто кто-то мял бумагу в руках да и так громко, что резало слух. — Уберите, — приказал низкий женский голос где-то совсем близко. Даже желание проснулось к нему потянуться, лишь бы помогли. После этого приказного тона доски начали медленно убирать. Итто это почувствовал сразу, так как сверху меньше давило. Одна, вторая, четвертая... Вот, все. Ура, наконец-то! Доски убрали и теперь Итто был свободен и мог вставать,уйти, но... его ноги были просто в ужасном состоянии: все обливались кровью, кожа сходила с ног, бездыханно падая на мертвую траву. Это была нестерпимая боль, но Аратаки просто уже не мог ни кричать, ни плакать, ни говорить, ни дергаться. Все, что осталось – безмолвно валяться на земле, ища спасения. Жизнь постепенно уходила от мальчонка, оставляя его плоть гнить. — Живи, я подарила тебе вторую жизнь. — Снова этот низкий властный женский голос и теплая рука, поглаживающая о́ни по щеке. — Не смей умирать. Послышался хриплый стон, указывающий на то, что Итто наконец очнулся. Ног не чувствовал. А все тело резало от боли, когда даже маленькая черная травинка упала на место сгоревшей кожи, но сейчас можно благодарить архонтов, что не дали ему умереть и чувствовать такую невыносимую боль. Глаза все ещё не могли фиксироваться на предметах и видеть их четко, без помех. Все плыло. Юноша не мог ни двигаться, ни говорить, будто все его тело умерло, а душа не может выбраться из оков. Словно заперлась и не хочет выходить, несмотря на состояние сейфа, который вот-вот уже развалится. — Очнулся? — стук посуды и льющейся воды достиг ушей о́ни. — Долго же ты спал, Рогатый. Только вот, даже если и хотел этот Рогатый посмотреть, кто вытащил его из-под лап смерти и не дал последний раз вздохнуть, как бы не старался – не мог. Сил не было даже на периферическое зрение, даже моргать было тяжко. Будто вытащили всю силу и сложили в какую-то стеклянную баночку, не открывают, словно ждут определенного момента. — Тяжко же тебе пришлось. — Вода, тонкой струйкой, начала заливаться в слегка приоткрытый рот парня. «Рогатый» даже не мог повернуть головы. Как же ему на тот момент хотелось и двигаться, и говорить, и видеть, чтобы увидеть лицо той, которая спасла его, и которой он обязан жизнью. — Теперь, раз уж я тебя спасла, ты обязан мне жизнью, — будто Кудзё прочитала мысли Итто и своим языком их только произнесла. — Так что давай договоримся – ты отсюда и носа не высунешь. Даже если бы и мог, Итто все равно не повернул бы и головы. Сейчас Итто не сильно вдавался в подробности слов девушки, которая решила взять на себя ответственность за чужую жизнь. Казалось бы, что это никому и не сдалось в такой ситуации в стране. Зачем? Сейчас бы только самому и выжить, чтобы не помереть раньше времени, когда ты вот-вот на грани, но и не знаешь, куда пойти, к кому податься, чтобы мимо тебя прошли и с тобой ничего не сделали. Заботится о ком-то именно сейчас – глупо. Но Кудзе поручилась за это существо, несмотря на то, что вообще происходит вокруг. Хотя, впрочем, никому не будет дело до того, кого и как она взяла под свою опеку. К тому же, обеспечивать она будет этого ребенка из своего кармана. Генерал вернулась домой после очередной тяжёлой службы. Хотя «тяжелой» эту службу Сара и сама не могла назвать. Служба и служба. Кудзе никогда не жаловалась на свою деятельность под началом Сегун. Сара стояла близко всех к Сегуну, поэтому в подчинении Кудзе было немало людей, но ещё и доверие самой вечности. Проходя в свою комнатушку небольшого размера, Сара поставила на пол, рядом с дверьми, мешок риса. Да, конечно, мало места развернуться, но даже это стоящее место для жительства, пока идёт война. Жаловаться на место жительства в такой ситуации все равно, если бы ты зашёл к кому-нибудь в укрытие, чтобы переждать ураган. Сара недовольно сложила руки под грудью, нахмурив брови, встав прямо перед лицом Аратаки, который сидел за котацу, поедая печенье и читая какие-то пометки Кудзе Видимо, она их оставила на столе, даже забыв прибрать. Сара нервно постукивала указательным пальцем себе по локтю, смотря сверху вниз на о́ни, а затем выдохнула, поставив руки в боки. — Так всё-таки наша всемогущая Сегун не смогла отобрать глаз бога у члена комиссии Ясиро? — Укусив печенье и накрошив на бумаги, Итто поднял голову на Сару, которая отобрала свои же бумаги и стряхнула с них крошки, складывая их на свою полку, где хранились все остальные бумаги, которые были важны и нужны для работы. — Не суй рога в чужие глаза. — Недовольно пробурчала Сара, поворачиваясь к Аратаки. Аратаки лишь беззаботно поедал печенье, даже не предложив старшей. Так уже происходит на протяжении двух лет. Итто уже двенадцать лет, а он толком и не знал о своем происхождении и почему его прячут в этом доме, а именно – в кладовой. Да, тепло, уютно рядом с этой девушкой, но все же. Будто Итто – это тот же глаз бога, который Сара отчаянно прячет у себя в доме. Может Итто что-то сделал не то Ее Вечности или его существование — ошибка? Хотя какая уже разница? Еда есть, заботящийся о нем человек тоже есть, о чем ещё можно желать? О свободе. Вот чего так отчаянно хотел Аратаки, но ее и след простыл два года назад, как только он попал под доски. О том времени и вспоминать не хотелось. Просто не хотелось снова и снова переживать эту боль. Чего вообще стоило ожидать от этой войны, когда все сидят дома и не желают даже вдохнуть воздух за дверью домов. — Что со сном? — Поинтересовалась Сара проблемой Итто, о которой хорошо знала. Девушка вновь отошла в другую часть комнаты, где стояла вся посуда: тэцубин, деревянные палочки, хангири, тяван, деревянные доски и ножи. Выставив на стол хангири, Сара щёлкнула младшего по носу, так как тот уже витал в облаках, думая о чем-то. Как только Сара разожгла огонь в печи, то поставила в нее глиняный глубокий горшок, куда вылила воду и потихоньку высыпала рис, начиная его варить, все ещё ожидая ответа от Аратаки. «Снова рис, даже прокормить Рогатого становится огромной проблемой. Надо сходить к г-же Яэ и попросить чего-то другого. Этот рис уже застрял в горле», — вздыхая, думала Сара. Может с виду девушка выглядит сурово, но на деле она мягкая, просто свои мысли и эмоции никому не показывает. Она лишь подчиняется Сегун и имеет такую работу, где на все сопли, слезы и слюни просто нет времени. Действительно, этот рис они ели довольно часто, а на пропитание двоих у девушки уходят практически все печати, которые ей достаются со службы. Да, она знала, что если возьмёт этого о́ни на свою шею, то у неё могут начаться проблемы не только с питанием, а ещё и с одеждой, книгами для него, чтобы тот обучался. Дак ещё время нужно для него найти, а с ее работой — таких поблажек не всегда достанешь. Кудзё не всегда приходит днём, поэтому может вернуться ночью, когда уже парнишка спит, тогда у нее уже нет сил, чтобы приготовить себе еду, постель, потому и ложится на пол. Но однажды, когда прошло месяцев так 17, с тех пор, как Генерал забрала к себе мальчугана, когда она пришла домой, то слезы сами навернулись и падали прямо на деревянный пол. Причиной тому была чашка риса, заваренный зелёный чай и одна печенька, лежавшая на котацу, у которой кусок был отгрузан и вокруг усыпаны были крошки. Тогда Сара упала на колени и подползла к еде, со слезами на глазах складывая рис себе в рот. На тот момент Сара и понять не могла себя. Почему она заплакала? Что в чашке риса было такого особенного, что могло тронуть ее за душу? — Ничего не поменялось в моем сне, — Итто разлёгся на полу, положив под голову руки, смотря куда-то в потолок, будто там было что-то. Рис наконец-то был готов и стоял на столе вместе с зелёным чаем. — Спи здесь. — Смотря себе в чашку, пробормотала Кудзе, после чего положила в рот рис. — Чего это ты такая добрая сегодня? Что, Ее Величество Вечность подарила тебе какое-то погоняло новое? — Усмехнулся Итто, усаживаясь ровно. В следующую секунду ему прилетело палочками по лбу, от чего тот ойкнул и потёр нос, исподлобья посмотрел на Сару, которая уже успела доесть свою порцию, а затем поставила пустую чашку в тазик, где Сара, обычно после службы, мыла посуду. — Вечной ночи, — после этих слов Кудзе скрылась из вида Итто, который провожал ее взглядом. Аратаки лег на пол, а ногами вытянул под котацу, разложив руки по обе стороны своего тела, безмолвно смотря в потолок. Почему его спасли? Как о нем узнали? В чем был смысл поднимать эти доски и доставать его? Какую пользу он вообще может принести этой дамочке? В любом случае, уже нет разницы зачем и почему — спасла и ладно, следовательно, можно больше не беспокоиться о том, как себя обеспечить или вылечить. Конечно, было непонятно, почему она спасла его, но это уже перестало быть важным. Хотя почему же она так поступила? Что ее побудило к этому? Разве не должна была бросить гореть под досками и просто уйти? Эти вопросы уже не давали глазам закрыться и просто спать. Лишь это «почему?» крутилось в его голове.