Синька

Москва, 2003 год Одеревенелые пальцы сжимают дверную ручку, а сердце колотится быстро, отдаваясь эхом в покрасневших ушах. Май чувствовал, как от самого дома ноги стали ватными, непослушными. Желание вернуться в квартиру, закутаться с головой в плед, будто в кокон, и проспать всю оставшуюся жизнь, становилось почти невыносимым… Не было большой тайной то, что в классе Мая недолюбливали. Учился он хорошо, списывать всегда давал, помогал девчонкам, если те не понимали тему, да и конфликтным никогда не был. Но одноклассники находили повод прицепиться к нему. Май не понимал, чем заслужил такое обращение, что делало его еще более несчастным и подавленным. Мама в моменты особо острой меланхолии ласково трепала его по рыжеволосой голове и с нежностью говорила: «Ты у меня самый замечательный. Когда-нибудь все это поймут». И мальчик верил, что это произойдет. Он всегда доверял ей. Потому что больше было некому. Мама мальчика работала библиотекарем и от бедности их крохотную семью спасали лишь алименты, присылаемые отцом Мая. Он давно бросил их, и участие в воспитании сына принимал вот таким вот «дистанционным» образом. И только таким. Из-за этого над мальчиком тоже иногда подтрунивали. Но все, что касается его отца, Мая не задевало. Ведь не реагировать же ему болезненно на слова о человеке, которого он даже в лицо не помнит? Сейчас, с гулко бьющимся сердцем и предчувствием неотвратимости чего-то неприятного, Май, зажмурился, сильнее сжимая дверную ручку, глубоко вздохнул, и распахнул дверь в светлый, просторный кабинет математики… - О, Синька приперся! А день так хорошо начинался! – с последней парты у стены раздался самый ненавистный голос из всех. Парень сидел, как всегда, с хищным оскалом, со стальным блеском в темных глазах. – Шибздик! - Герман! Кирсанов! Либо закрывай рот, либо пиши контрольную. Перед отцом потом похвастаешься оценкой! Балбес! - Наталья Никитична в очередной раз рявкнула на зарвавшегося не по годам мальчишку, и устало потерла переносицу. – Синевский, проходи и садись. Май, смотря под ноги и неестественно сильно сутулясь, прошел к последней парте у окна. Сегодня обошлось без подножек. Сев за парту, привычно открыв тетрадь, мальчик подумал, что потерпеть нужно еще несколько месяцев, до выпускного вечера. А потом никто, никогда, ни за что не станет над ним издеваться… Москва, 2013 год - Тась, ну что ты, в самом деле? Не думаешь же ты, что шеф тебя за такую ерунду уволит? – молодой, стройный мужчина склонился над хнычущей уже битый час девчушкой, заботливо оглаживая ее по медным волосам. – Подумаешь, забыла про встречу со специалистами по производству напомнить. Подумаешь, он опоздал на полтора часа. Тась, хочешь я тебе шоколадку куплю? Всхлипы прекратились. Спустя мгновение, девушка подняла на мужчину заплаканные голубые глаза, и несмело улыбнулась. - С орешками? - С орешками, Тася. С грудой орешков. Только вытри сопли и не раскисай, - и быстро чмокнув девчушку в щеку, мужчина удалился, потому что успокаивать тех, кто дорог, конечно, хорошо, но разработку двух «горящих» иллюстраций еще никто не отменял. До конца рабочего дня Тася пребывала в бодром расположении духа, простив себе утреннюю маленькую слабость. Она не любила плакать, тем более, когда кто-то видит. Но шеф, Семен Аркадьевич, иногда бывал сущим деспотом, а работала она всего полгода, и привыкнуть пока к перепадам в его настроении не могла. Шеф из кабинета не выходил уже минут сорок. С тех пор, как прошел туда вместе с высоким брюнетом в слишком дорогом для их издательства костюме, рявкнув Тасе про «две чашки кофе, и шустрее!» Подслушивать было не в ее правилах, поэтому любопытство пришлось засунуть куда подальше, сосредоточив мысли на обещанной с утра шоколадке. - Тась, я тебя уже битый час жду! – ворчал мужчина, заглянувший в приемную, со свертком в руках. Девушка даже и не собиралась уходить. - Да иду я, иду! Там шеф с каким-то мутным мужиком сидит. Подожди тут, сейчас они выйдут. - Любопытство сгубило кошку. И возьми свою шоколадку. С орехами. Большая. Попа слипнется, - он усмехнулся, присев на краешек мягкого коричневого кресла. Усталость сказывалась, и глаза закрывались сами собой. - С каких это пор моя попа - твоя забота? – весело прощебетала Тася, вгрызаясь в лакомство, чуть не урча от удовольствия. Не успела она это спросить, как дверь распахнулась и явила миру довольного шефа и его спутника. Они вышли из кабинета в более чем благодушном расположении духа. Но оно улетучилось, стоило Семену Аркадьевичу бросить взгляд в сторону кресел. - Май Евгеньевич, а не зачастили ли вы в приемную? Вы ж дизайнер, вроде как. Ваш кабинет в конце коридора. Заблудились? – серые глаза шефа ехидно прищурились. А его спутник внимательно следил зеленым хитрым взглядом за происходящим. - Конец рабочего дня, Семен Аркадьевич, уже час как наступил. Я жду вашего секретаря. Она просто живет работой, никак дождаться ее не могу, - сон как рукой сняло. Май даже вытянулся по струнке, смотря на шефа в упор. Он знал причину его неприязни, но разбираться с ней не спешил. В конце - концов, ему не привыкать быть объектом негатива со стороны окружающих. Да и за Тасю он переживал. - Все личные отношения оставляйте за пределами издательства. Идите отсюда оба, и не опаздывайте. Это я вам, Май, - шеф бросил на девушку беглый взгляд, под которым та даже дышать, не то, что жевать перестала, и развернулся к выходу. А мужчина, тактично молчавший все это время, твердо произнес: - Я готов спонсировать ваш проект, Семен Аркадьевич. Думаю, мы договорились. Только я хочу быть в курсе всех дел… 2003 год - Я шею ему порой свернуть хочу! – Герман сидел на подоконнике, напротив кабинета истории, и смотрел раздраженно на мельтешащих из стороны в сторону младшеклассников. Они такие громкие, шумные, орут вечно. Неужели нельзя было сделать кабинет истории на третьем этаже, а не на первом, где от этих разноцветных козявок спасу нет. Компания друзей у Кирсанова была колоритная, броская. Рядом с ним примостилась приятная темноволосая девушка, с глазами орехового оттенка, и легкой полуулыбкой на чуть припухлых губах. Ее голова покоилась на плече Германа, и было в этих двоих что-то, что отметало мысли о только дружбе начисто. По правую же руку, лениво позевывая расположился высокий шатен, с серебряным колечком в левом ухе. Глаза цвета изумруда скользили по пространству в поисках кого-то или чего определенного. Вся его поза, повадки, движения говорили о том, как скучно ему сейчас находиться в этом месте, и как глубоко ему на всех плевать в данный момент. - Сдался тебе этот Синька? – укоризненно спросила девушка, вставая с подоконника. – Чего ты привязался-то? - Да мерзкий он! Ходит со своей цыплячьей шеей, жизнью обиженный! - фыркал Гера, выискивая Синевского глазами. – Воспитывать его надо, а то он уже не боится в глаза смотреть окружающим! - Ты с ума сошел, Гер?? Ты чего удумал-то? – девушка стала серьезной и обеспокоенной в один миг. Из-за угла вырулил Синька. Звонок на урок только что прозвенел, и коридоры школы почти опустели. Май увидел Кирсанова и его компанию – человек пять, и мелко задрожал. Герман превратился из равнодушного по отношению к Синевскому в агрессивного еще в шестом классе. Мальчики, конечно, взрослеют, меряются силами, завоевывают авторитет. Но причем тут, собственно, Май? Он конкуренцию составить и не пытался. - Лер, не кипишуй. Ничего я делать не буду. Охота руки марать? Синевский в бессильной злобе стиснул кулаки. Ему шестнадцать лет. Пора прекращать вести себя, как тряпка. Он должен хотя бы попытаться! Да ему грустно, страшно, одиноко, но ведь надо на что-то решаться. Просто пройти мимо, с поднятой головой, больше не пряча глаза за отросшей челкой. Дрожь все била и била. И он направился к кабинету, искренне недоумевая, почему эта компания все еще сидит в коридоре. - Оппачки, Синька! Дружок! – Кирсанов хищно осклабился, прыгая с подоконника. – Подойди сюда, чего скажу. - Гера! – девушка нахмурилась. - Лерка, не кипишуй, я те говорю. Синевский, ты что, оглох? Я кому сказал? - А не пошел бы ты в задницу, Кирсанов! – неожиданно отчетливо проговорил Май, стараясь не замечать, как дрожь опять набирает обороты. Повисла тишина. - Что ты сказал, говнюк? – казалось, что у Германа пар из ушей повалит. Лера ободряюще улыбнулась Синевскому, и схватила Кирсанова за руку, оттаскивая к кабинету. - Со слухом, что ли проблемы? – голос дрогнул, и шатен, стоящий у окна, прищурился. Он учился в параллельном классе и не производил впечатление агрессора. Но было в нем что-то хищное и жестокое. И даже такой теплый цвет глаз обдавал холодом. - Тебе конец, Синька. Я тебе шею сверну, голубец! – почти прохрипел эти слова Кирсанов, пытаясь подобраться к Синевскому ближе. Теперь Май смотрел на противника светло-карими глазами, с тенью страха, но детским упрямством, стараясь не скукожиться от обиды и несправедливости. - Пошли на урок, Гера, - наконец, выдал шатен, отходя от окна, и хватая друга за другую руку. Лера держала Кирсанова мертвой хваткой. – Потом ему морду набьешь. - И то верно, Гор. И то верно. «Морду» Синевскому после его стычки с Герой набили. И не раз. Кирсанов с Гором, как называли все шатена, караулили его периодически у школы, издеваясь, доводя до глухого отчаяния. Лерка после той первой обещанной драки перестала появляться рядом с Кирсановым, обходя его стороной. Зато к Маю воспылала праведной материнской любовью. Она всегда старалась сесть рядом с ним, приободрить и никогда и слова не говорила о нем плохого. - Бабы, бл*дь. Вечно вас убожества привлекают! – плевался ядом Герман, куря за углом школы отцовские крепкие сигареты. У Лерки аккурат закончились дополнительные уроки по подготовке к экзаменам, и она торопилась домой. - Да, привлекают. С тобой же встречалась, - по Геркиной компашке прокатилась волна смешков. Только Гор молча следил за развитием событий. - Лер, ты при парнях меня не строй. Я и вспылить могу. - И что? Ударишь меня? Как Синьку? – голос девушки дрогнул от раздражения и невысказанной злобы. Сначала ей казалось, что Герман просто подтрунивает над милым, тонким Синевским, стараясь показать, кто альфа-самец в классе. Но дальше ведь становилось хуже. Она не понимала, почему ей так нравился этот ужасный парень, способный ради самоутверждения унижать тихого Мая. – Ты, оказывается, мерзкий. - Лера! - Нет. Не надо. Я пойду, а ты подумай, почему ты такой козел. И Герман думал. Думал, но от Синевского не отстал. А потом наступил выпускной вечер, на который Май не пошел, как Лерка его не уговаривала, так и заснув с альбомом для рисования в руках. А на следующее утро все забылось…