Четыре года назад.
Пекин. Tai Hu Tower.
8:30 pm.
Огромный зал утопает в приглушенном свете, джазовой музыке и ровном гуле голосов. Люди смеются, звякают бокалы, каблуки цокают по паркету. Е Байи смотрит как Сяо Ци улыбается собеседнику, скользя пальцами по ткани пиджака Чанцина. Вверх-вниз. Пауза. Вверх-вниз. Свет радугой играет в ее бриллиантовых серьгах, покачивающихся, когда она кивает в одобрение чему-то сказанному. Красивая пара. Е Байи никогда не задавался вопросом что Чанцин в ней нашел. Сяо Ци — ум и элегантность, совмещенные с мягкостью характера. У Е Байи не получалось ее ненавидеть даже в тот период, когда ее появление разрушило их с Чанцином уютный мирок на двоих. Байи чуть заметно морщится, когда слева доносится громкий, слишком нарочитый смех. Чжао Цзин стоит напротив Ло Цзянин, жены министра культуры, что-то увлеченно ей рассказывая. Женщина смеется, прикрывая рот рукой, затянутой в шелковую перчатку; румянец на ее щеках пробивается даже сквозь умелый макияж, разливается краснотой по ушным раковинам. Лесть. Чжао Цзин никогда не гнушался играть грубо, если это приносило пользу. Байи отводит взгляд, проходится им по толпе. Та расступается, пропуская аккуратно лавирующего между людьми юношу. Он невольно притягивает взгляды и Байи не становится исключением. Пиджак угольно-черного костюма не совсем мужского кроя — чуть приталенный, подчеркивает фигуру. Длинные, почти до поясницы, волосы собраны в сложную прическу из нескольких кос. Серьги колечки, плотно обхватывают мочки. На шее бликует тонкая нитка белого золота. Байи не видит с такого расстояния, но готов поклясться, что у мальчишки подведены глаза. Се Ван. Приемный сын Чжао Цзина. Красивый мальчик, умудрившийся попасть в особый список Чанцина. Чанцин, обычно беспристрастный в работе, и всегда повторяющий, что фотогеничность модели прямо пропорциональна профессионализму фотографа, иногда тем не менее видел в людях что-то особенное. Он так толком и не смог описать Байи что именно. Выходило, что у каждого что-то свое. Первым в списке был сам Байи. Шестнадцатилетний, талантливый почти во всех предметах и зачитывающийся западной литературой. Последней, до недавнего времени, Сяо Ци. Теперь ее потеснил Се Ван. Байи следит за мальчишкой взглядом. Се Ван наконец оказывается рядом с отцом, аккуратно трогает того за локоть, что-то говорит, светясь улыбкой. Что Чанцин в нем нашел? Байи читал интервью. Купил свежий номер GQ, для которого Чанцин и делал фотосессию с Се Ваном, как только тот вышел в продажу. Мальчишке выделили обложку и три разворота. Что способно привлечь больше внимания — жалоба никому неизвестного трейни на домогательства со стороны владельца компании или приемный сын поющий дифирамбы своему ифу? Байи смотрит как Се Ван кланяется Ло Цзяинин, снова говорит что-то Чжао Цзину, который его… довольно резко отправляет восвояси. По крайней мере, со стороны это выглядит именно так. Радостная улыбка на лице мальчишки надламывается. Воодушевление вымывается из глаз, сменяясь чем-то стылым. Он кивает, снова коротко кланяется и отходит. Се Ван забирается на барный стул по левую руку от сидящего лицом к залу Байи. С полминуты гипнотизирует взглядом отца, а потом поджимает губы и просит колу с лимоном. Вблизи он все еще очень красивый, но куда очевиднее усталый. Костяшки пальцев на правой руке покрывают засохшие и уже местами поджившие и отшелушивающиеся корочки крови. Подрался со стеной? Байи, собиравшийся ускользнуть после прихода Чанцина (его роль заключалась, в основном, в сопровождении Сяо Ци до этого момента), внезапно решает остаться. Просит повторить свой безалкогольный мохито и краем глаза следит за Се Ваном. Тот скользит взглядом вслед за курсирующим по залу Чжао Цзином, переодически отвлекаясь на телефон. Пару раз искренне улыбается сообщениям, но большую часть времени выглядит скорее грустным. Раз к нему подходит мужчина; лицо кажется знакомым, но Байи никак не может вспомнить где мог его видеть. Се Ван явно замечает его периферическим зрением еще на подходе, подбирается, садится ровнее, чуть улыбается краешками губ. Они переговариваются минут десять, обычный small talk, капля флирта. Во взгляде мужчины плещется покровительственность. Во взгляде Се Вана — смущение. Мальчишке можно давать Оскар. Когда мужчина отходит, Се Ван сидит еще пару минут, будто о чем-то размышляя, а потом плавно соскальзывает со стула. Байи смотрит как он проходится по залу, переодически с кем-то здороваясь. Несколько раз останавливается поговорить. В один из них — с женщиной, элегантной дамой средних лет. Почти каждый раз его мимика и язык тела неуловимо меняются, как будто Се Ван подстраивает их под собеседника. Впрочем, почему «как будто»? Мальчишка хорош. Что же Чанцин в нем увидел? В конечном итоге Се Ван застывает у колонны, в упор уставившись на Чжао Цзина, будто в ожидании, что тот наконец обратит на него внимание. Тщетно. Он поджимает губы и довольно быстрым шагом просачивается через толпу, чтобы в конце концов исчезнуть в за стеклом двери, ведущей на терассу. Е Байи выжидает минут пять прежде чем выскользнуть из зала следом. Он оглядывает террасу, но та пустует, за исключением жмущейся друг к другу парочки с бокалами шампанского в руках. Темнота и резкие порывы ветра заставляют большинство гостей оставаться в помещении. Байи поднимается по широкой металлической лестнице на крышу. Та совсем безлюдная. Се Ван стоит перегнувшись через преступно низкие для такой высоты перила, рассматривая светящийся город внизу. Байи останавливается в нескольких метрах от него. Се Ван явно не замечает, что его одиночество оказалось нарушено. Байи рассматривает его сгорбленную, слегка подрагивающую от порывов ветра спину, неумолимо спутывающиеся на ветру волосы и чуть не пропускает момент, когда мальчишка вдруг начинает медленно, но неумолимо наклоняться ниже. Байи не отслеживает то, как умудряется оказаться рядом. Он перехватывает Се Вана рукой за плечи и дергает на себя за секунду до того, как это могло бы стать фатальным. Се Ван впечатывается спиной в его грудь. Байи чувствует громкий, заполошный стук его сердца даже сквозь слои одежды. Собственный пульс стучит у Байи в висках. — Ты что творишь? Байи делает пару шагов назад, подальше от края, утягивая за собой Се Вана. Рука на плечах и не думает ослаблять хватку. Байи делает глубокий вдох. От мальчишки тянет прохладными нотками одеколона и еще чем-то сладким. Кажется, от волос. Они стоят так пару минут, прежде чем Се Ван подает голос: — Я… — выходит сипло. Он прочищает горло, ведет плечами, стряхивая руку Байи, резко разворачивается, и кидает, — Ничего. В глазах раздражение, перемешанное со страхом и стылой усталостью. Байи хочется сказать, что подобные фокусы на «ничего» не тянут, но он не уверен, что это хорошая идея. Он пару минут безмолвно рассматривает лицо мальчишки, почему-то упорно не отводящего взгляд. — Придумай одну вещь, которую бы ты хотел сейчас сделать, за исключением сигания с крыши. Се Ван дергается, наконец отводит глаза, обхватывая себя руками за плечи. Байи надеется, что вопрос мальчишку отвлечет, а не вгонит в еще большее болото. Чанцин все-таки что-то в нем увидел. Отчасти Байи любопытно. Отчасти… Се Ван ему чем-то нравится. Маленький красивый засранец. — Я серьезно. Что угодно, — повторяет он. Се Вана вдруг пробивает на смех. Байи слышит пару явно против воли вырвавшихся смешков, а потом Се Ван сжимает переносицу и почти беззвучно ржет. — Я… я просто подумал… — слова в равной доле перемешиваются со смешками, — если заменить крышу на окошко — сойдет? Е Байи ловит себя на желании треснуть мальчишку по башке — не сильно, просто чтобы попытаться поставить мозги на место. Но вместо этого он не удержавшись усмехается тоже. Он же сказал — засранец. На самом деле, Байи почти уверен, что прыгать тот не собирался. Сознательно, по крайней мере. Поэтому и не особенно осторожничает в словах. — Я имел ввиду что угодно не включающее в себя самоубийство любым способом. Се Ван с притворной обидой тянет «ну во-о-от». Смех обрывается также резко, как начался. Он отводит взгляд, зависает им где-то над правым плечом Байи и похоже действительно задумывается. Байи не торопит. По крыше разливается мнимая тишина, прерываемая шумом кондиционеров и звуками голосов, доносящимися из зала. Прием набирает обороты. — На море хочу, — в конце-концов выдает Се Ван, — Или надо было что-то из выполнимого? — в голосе то самое море из иронии. Байи думает «триста километров», «без пробок — часа три дороги». Он пожимает плечами и говорит: — Поехали. — Что? — удивление на лице Се Вана, искреннее некуда. — Поехали, говорю, — повторяет Байи, — До Бэйдайхэ часа три езды. В это время суток, по крайней мере. — Я… — Се Ван рассматривает его лицо, и Байи отчетливо готовиться услышать вопрос нахрена ему, Байи, все это. Ну или на худой конец, не перебрал ли господин Е с алкоголем. Оба — вполне резонные. Ибо он мог бы удостовериться, что мальчишка не собирается снова пытаться спрыгнуть, отвести его обратно в зал, и считать свой человеческий долг на этом выполненным. Да и вообще, предложение дернуть на пляж за триста километров в десять вечера может вызывать вопросы. Вместо всего этого он слышит: — Вы же не пытаетесь меня сейчас снять, да? Приплыли. Е Байи выбивает из колеи не столько сам вопрос, тот как раз достаточно закономерен, чтоб его, сколько спокойная прямолинейность с которой тот задан. Ты пьешь кофе с сахаром? Ты собираешься меня трахнуть? Е Байи внезапно вспоминает. Того, кто разговаривал с Се Ваном. Цзян Юмин. Прием для литературного сообщества в позапрошлом году. Пять минут разговора ни о чем. Он думает о его взгляде полсача назад: покровительственность, превосходство, плещущаяся по краям похоть. Мальчишка казалось поощрял все это. Казалось... Сколько вокруг него таких? Байи догадывается, как выглядит в его глазах. Он перхватывает взгяляд Се Вана. Там — чуть насмешливое ожидание, что-то похожее на вызов. На поверхности. Е Байи кажется все-еще может разглядеть под всем этим безразличную усталость. — Не пытаюсь. Пытался бы, выбрал бы способ попроще, чем предлагать тебе прокатиться шестьсот километров туда-обратно. Се Ван чуть заметно кривится, так словно Байи ненароком ткнул во что-то болезненное. — Думаете моя задница не стоит шестиста километров, лао Е? — вопрос звучит холодно и чуть насмешливо. Или... должен так звучать. Это опять на поверхности. Байи пытается разглядеть выражение чуть прищуренных глаз. Там — мешанина, почти не поддающаяся идентификации. Байи не хочет затягивать паузу, поэтому честно озвучивает: — Стоит, — на мгновение замолкает и добавляет, — Но это не то, чего я добиваюсь. Се Ван вздергивает бровь. Во взгляде проскальзывает раздражение. — И чего же д... — Се Ван начинает фразу словно на автомате, по инерции, в результате обрывая сам себя. Он молчит с минуту, будто над чем-то раздумывая, потом вздыхает и говорит, — Ладно. Не важно. Уверены, что моя не задница стоит шестиста километров? — Уверен. Се Вана ответ похоже устраивает. Он бурчит «кинете в ебенях далеких от Пекина, натравлю на вас ифу». Байи сквозь смех отвечает «не кину» и говорит «пойдем». Се Ван перехватывает его на половине движения в сторону лестницы и тыкает пальцем в возвыщающуюся на краю крыши пристройку. — Через там. Иначе мы отсюда не уедем. Байи хмыкает. Резонно. И послушно идет за Се Ваном. — Откуда ты меня знаешь, кстати? Мальчишка коротко оборачивается на него, пожимает плечами и говорит: — Вы стоите на заставке рабочего стола лао Жуна. На компьютере. Он искал фотографию с позой, в которую он хотел, чтобы я сел, и я увидел. Случайно. У меня хорошая память на лица. Байи на секунду запинается, солнечное сплетение схватывает спазмом. Байи знает, что это ничего не значит. Это Чанцин. Чанцин делает все, что хочет. — Поинтересовался у него, что это за мужик у него на заставке? — Байи слышит, что его шутливый тон звучит искусственно. Се Ван вздергивает бровь, одновременно дергая на себя дверь. Проспускает Байи вперед. — Там были не только вы. Еще он сам и его жена. Я сказал, что фотография красивая. Он ответил, что это его жена и лучший друг. Байи невесело хмыкает. Се Ван одаривает его странным взгядом, но никак не комментирует. Се Ван клацает по кнопке лифта.