проще.

Они с Линдой кочуют с места на место, сколько Питер себя помнит. Один маленький город не отличается от другого в этой бесконечной веренице побегов: все, как один, безликие, безымянные. Или, может быть, Питер их делает таковыми. Не помнить ничего проще, когда подходит время сваливать. Хемлок Гроув — просто еще одна точка в их путешествии, которое не имеет ни смысла, ни цели, ни конца. Питер одинаково дружелюбен со всеми, а значит, одинаково равнодушен ко всем. Каждый, кого он встретит в очередном городе, выцветет из памяти так же, как и предыдущий. Роман Годфри расцветает на его восприятии яркими пятнами. Когда они впервые встречаются, пустота выедающе сладко тянет низ живота Питера — такое чувствуешь, когда сидишь в почти пустом коридоре больницы, глубоко вдыхая запах медикаментов, которым все там пропитано; когда спускаешься по лестнице, оступаешься и пропускаешь одну ступеньку; когда поскальзываешься, но в последний момент удерживаешься на ногах; когда встречаешь упыря. За свою жизнь Питер встречал их только один раз, зато легенд и преданий слышал множество. Линда говорит, что Роман Годфри ему не компания. Питер так же дружелюбен с ним, как и со всеми остальными, а значит, так же равнодушен к нему, как и ко всем. Или, может быть, Питер хочет так думать. Не привязываться проще, когда приходит время сваливать. Сложнее становится, когда ситуация начинает геометрически прогрессировать до пиздеца. Роман спрашивает его прямо на уроке литературы: «Я могу посмотреть?». Руки у Питера слабо подрагивают, и он раз за разом перечитывает написанное на клочке бумаги. Он соглашается, а Линда сходит с ума от неверия в такую беспечность. Она спрашивает: — Питер, да как ты мог? Такое нельзя рассказывать, даже когда тебе иголки под ногти загоняют, а ты вот так просто… — Что-то начинается. Линда так и не заканчивает предложение. Линда смотрит на него с сочувствием и почти жалостью. Она проводит рукой по его волосам и вздыхает: — Ох, милый. У тебя просто никогда не было друга, верно? Питер думает о том, что это далеко не просто. Роман Годфри вызывает у него болезненную тягу вывернуться наизнанку и раскрыть все свои мрачные тайны. Винс рассказывал ему об упырях. — Есть существа, неотличимые от нас, — говорил он. — Одежда, улыбки, бьющиеся сердца. Но это лишь маски, скрывающие истинную личину. Но глаза… Ты узнаешь их по глазам. В них тьма такой силы, что она почти сияет. Тьма в глазах Романа такой силы, что почти сияет. Питер смотрит на него и думает о том, что они настолько же разные, насколько похожи друг на друга. А то есть чуть больше, чем полностью. Питер думает о том, что это далеко не просто. Поэтому надо сваливать. Но сделать этого не получается. Дамочка из отдела по отлову животных, мисс Шассо — Клементина, как она его поправляет — ловит их с Линдой ровно в тот момент, когда они собираются уезжать. Они стоят у машины, Питер — голый по пояс, мисс Шассо — Клементина — рядом с ним. Она спрашивает: — Уезжаете или приезжаете? Питер медлит секунду. Напоминает себе, что он одинаково дружелюбен со всеми. Говорит: — Пока не решили. Вообще-то, давно решили: они сматываются из этого города и собираются уехать как можно дальше. По крайней мере, собирались. По крайней мере, такой был план. Питер говорит: — Теперь мы точно не можем уехать. Такой расклад не нравится ни ему, ни Линде. Он говорит: — Пока ситуация не уляжется. Но ситуация не укладывается. Ситуация продолжает геометрически прогрессировать до пиздеца, когда Роман спрашивает: — Чувствуешь это? Они сидят в машине, и Питер чувствует. Пустота выедающе сладко тянет низ его живота, а волосы встают дыбом на затылке и руках — такое чувствуешь, когда знаешь, что что-то должно случиться, но не знаешь, когда именно; когда тревожность ходит за тобой по пятам и заставляет нервно оглядываться по сторонам, даже когда ты имеешь уверенность в том, что никого рядом нет; когда что-то начинается. Питер спрашивает: — Помойку? Говорить о серьезных вещах несерьезно — проще. Питер привык не усложнять. Роман на его выпад реагирует спокойно, не сбивается на шуточный тон, коротко морщится и говорит: — Ниже. Питер знает, что он имеет в виду. Эта пульсирующая энергия ощущается в его учащенном сердцебиении, вспотевших ладонях и общей на двоих нервозности. Роман говорит: — Что-то начинается. Говорить о серьезных вещах несерьезно — проще. Питер привык не усложнять, поэтому он молча вылезает из машины. Хемлок Гроув не становится еще-одной-точкой в их путешествии. Хемлок Гроув расцветает на восприятии Питера яркими пятнами: все вокруг словно сходят с ума, и только Роман, самый ненормальный из всех, вдруг оказывается самым нормальным. Потому что верит ему. Потому что не обвиняет в убийстве Брук Блюбелл. Потому что хочет узнать правду. Не привязываться проще, когда приходит время сваливать, но Питер ощущает болезненную тягу стать чем-то большим, чем он сам, вместе с Романом, когда они говорят об одинаковых снах; когда едят бургеры на капоте его машины перед домом Лизы Уилогби; когда уроборос плотным кольцом смыкается на их шеях. Ситуация прогрессирует до пиздеца, а Питер впервые не хочет сваливать. Потому что впервые чувствует себя не одиноким. Потому что у него впервые есть друг.