— Где он? — Антон, буквально, вбегает в участок и сразу же набрасывается на Серёжу.
— В допросной, — видя состояние напарника, без пререканий указывает тот.
Шастун быстрым шагом доходит до нужного помещения и, прежде чем войти, смотрит в одностороннее окно. Как бы он ни пытался надеяться, на стуле в наручниках и с опущенной головой сидит не кто-то другой, а Арсений.
И как бы сильно он сейчас ни злился, ему больно. Не только за себя, но и за него — этот мужчина совершенно не вписывается в такую обстановку. Ему место на сцене или на телевидении, чтобы как можно больше людей увидело, насколько он прекрасен.
Только реальность такова, что он тут, на корявом, видавшем виды стуле за таким же несуразным столом в серых стенах с одной лампой.
Коротко выдохнув, Антон блокирует все свои эмоции и резко распахивает дверь. Он всё ещё достаточно зол, чтобы не церемониться.
От звука железной двери Арсений сразу же оборачивается на него и открывает рот, чтобы что-то сказать, но Шастун рявкает:
— Молчать! Говорить будете, когда я скажу, — он, не обращая внимания на испуганный взгляд, подходит к видеокамере, установленной на штатив наискосок от допрашиваемого, и включает запись. Бросив на стол папку с бумагами, Антон садится напротив и поднимает тяжёлый взгляд, — ФИО, дата и место рождения, возраст, семейное положение, профессия, — чеканит он, стойко удерживая лицо. Арсений выглядит по-настоящему напуганным, и Антону его жаль. Правда жаль. Он бы сейчас обнял его и сказал, что всё будет хорошо, но это ситуация из той Вселенной, где он и Серёжа — лучшие друзья айтишника. Поэтому всё, что он делает — это ждёт ответа.
— Это обязательно? Я могу сразу к делу? — Несмотря на дерзость вопросов, Арсений задаёт их дрожащим голосом. Антон мысленно просит себя оставаться профессионалом.
— Отвечайте на те вопросы, которые задаю я, никакой самовольности, — сухо отрезает он, но не удерживается от тихой добивки, — достаточно уже насамовольничал, — Арсений всё же немного расслабляется — это Шастун видит по его чуть опустившимся плечам и уже виноватому, а не испуганному взгляду — и, положив руки, закованные в наручники, на стол, подчиняется.
— Попов Арсений Сергеевич, 20 марта 1993 год рождения, Омск, тридцать лет, не женат, актёр, — Антону требуется в разы больше усилий, чтобы не выдать удивлённое «что?!». Так вот откуда любовь к кинематографу, — если бы сегодня взял трубку, узнал бы об этом при других обстоятельствах, — произносит, как выяснилось, Попов, и Шастун метает в него агрессивный взгляд.
— Не фамильярничайте, Арсений Сергеевич, — бросает он и переходит к следующему вопросу, — откуда в вашем ящике собственность полицейского участка? — Антон подталкивает к нему наручники в файле, которые, видимо, принёс сюда Серёжа.
— Фетиш такой, — хмыкает в ответ Арсений, вынуждая Шастуна в очередной раз поднять на него глаза.
— Ещё одна такая реплика, и будете уже в обезьяннике обдумывать свои ответы, — язвит он, прекрасно зная, что тот не поверит, ведь это даже незаконно, — ещё раз: откуда у вас эти наручники?
— Не удержался от соблазна умыкнуть что-нибудь у горячего полицейского, — Антон уже начинает записывать показания, но на предпоследнем слове снова останавливается, чтобы поднять взгляд и увидеть наглую ухмылку на красивом лице. Мысленно он уже не просит, а умоляет себя соблюдать профессиональную этику.
— Последнее предупреждение, — всё так же, насколько возможно, сухо говорит он, — так, украли у полицейского, понятно. Тогда что насчёт этого? — Антон хлопает ладонью по внушительного размера папке с заявлениями, — нам разобрать каждое или расскажете обо всём в целом? — В этот момент он ловит себя на мысли, что не раз представлял эту картину у себя в голове, работая над этим делом. Вот он, сидит, допрашивает того, кто полгода мотал ему нервы, и всё это как сцена из его любимых марвеловских фильмов, только супер-герой — он, а побеждённый и сломленный злодей — преступник. Шастун думал, что это чувство будет самым лучшим за всё это время, что он будет на седьмом небе, когда поймает его.
Да, он поймал. Да, он его допрашивает. Только вот ни седьмого неба, ни лучшего чувства в мире. Лишь злость, боль, разочарование и всё ещё — любовь.
— Могу рассказать о каждом, могу в целом, как вам будет угодно, господин полицейский, — снова усмехается Арсений, будто это он тут король ситуации. Антон в очередной раз пересекается с ним глазами и зависает. В голубых океанах ни доли смеха, в них грусть и мольба, — только лично, Антон, без вот этого, — добавляет Попов, указывая на камеру.
Шастун всё-таки теряется. На этот раз не успевает ни лицо удержать, ни себя попросить. Хмурится, пытаясь принять правильное решение, а Арсений, пользуясь его замешательством, подаётся ближе и кладёт одну руку на его пальцы. Обжигает, будто удар током.
— Прекрати! — Дёргается Антон и понимает, что эту запись не должен увидеть никто. Поэтому встаёт и выключает камеру. Всё равно исход ему был очевиден ещё с первой секунды. Он слишком слаб перед Арсением, чтобы отвести все полчаса допроса так, как будто он его не знает.
— Наконец-то, — облегчённо вздыхает Попов и тоже встаёт, сразу же делая шаг в сторону.
Шастун действует на привычке быстрее, чем успевает подумать — одним движением толкает его к стене и упирает руку поперёк его грудной клетки. Правая рука сама ложится на кобуру за спиной.
— Воу-воу, потише, — Арсений часто моргает, очевидно, испугавшись, — я, конечно, не против таких игр, ты в форме безумно возбуждаешь, но как-то не время, наверное, — Антон старательно игнорирует очередную провокационную реплику и не торопится освободить его хотя бы потому, что сейчас он настолько близко, что в его глазах можно прочитать всё.
— Сказать честно? — Сощурившись, спрашивает Шастун. Арсений кивает. — Я так хочу тебе въебать за всё, что ты сделал, и особенно за то, как по-сучьи обвёл меня вокруг пальца, издевался, — он бы и продолжил, если бы не чужие руки, закрывшие ему рот.
— Это не так, Антон, я клянусь, — Антон видит в его глазах искренность, но теперь совершенно не понимает, а она ли это, ведь таким же взглядом он смотрел на него, когда
всё знал, — если хочешь, въеби, ты прав, я заслужил, — добавляет он, на что Шастун закатывает глаза и уже более мягко убирает его руки от себя.
— Я не договорил, — поясняет он на опять испуганный взгляд, — я хочу, но, во-первых, это ничего не изменит, а во-вторых, это непрофессионально, — Антон прикасается тыльной стороной ладони к лицу Арсения, и тот едва заметно вздрагивает, — и я бы, возможно, забил на это, — он невесомо, почти нежно ведёт пальцами вверх по скуле, — если бы не одно но, — Арсений выглядит максимально выбитым из колеи, чего и добивался Шастун. Он придвигается ближе всем телом, и наклоняется к его лицу, — если бы не любил тебя, как дурак, — тихо выдыхает он в его губы, но не целует, смотрит. Смотрит на подрагивающие ресницы, смотрит на россыпь родинок, смотрит на аккуратный нос, смотрит в глаза, цвета океана.
— Можно я попрошу ещё раз? Но уже как я? — Сорвавшимся голосом произносит Арсений, а пальцами цепляется за рубашку Антона, ведь тот даже успел переодеться, прежде чем приехать сюда.
— Попробуй, — Шастун держится из последних сил.
— Поцелуй меня, Антон, пожалуйста, — полицейский прикрывает глаза, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться, но распахнув их снова, только сильнее проваливается в эту бездну напротив.
Приблизившись буквально на пару сантиметров, он думает остановиться, но оставшиеся два преодолевает сам Арсений. Он несдержанно впечатывается своими губами в его, и Антона ведёт. Для него пропадает всё: и участок, и ситуация, и весь мир в целом. Есть только он и Арсений, его мягкие, тёплые и такие приятные губы. Шастун кладёт одну руку на его затылок и, переняв инициативу, жадно врывается языком в его рот. Шумный выдох от Попова и мелкая дрожь распаляют Антона ещё сильнее. Он чуть сильнее сжимает его волосы и склоняет голову, направляя, и управляя им. Второй рукой Шастун подцепляет край его футболки со спины и прикасается прохладными пальцами к разгорячённой коже в районе поясницы. Арсения перетряхивает ещё сильнее от этого действия и контраста, и из его горла вырывается тихий стон наслаждения. Вылизывая его рот, Антон прижимает его ещё ближе к себе, желая присвоить, показать, что принадлежит только ему, что никому не отдаст. Даже закону.
Последняя мысль отрезвляет, и Шастун крайний раз проведя языком по ровному ряду чужих зубов, разрывает поцелуй. От обилия слюны звук получается очень пошлым, а сама слюна стекает Арсению на подбородок. Антон, не задумываясь, слизывает её.
— Ты сам за закон, но это, блять, противозаконно, — очень возбуждённо возмущается тот, смотря потемневшими от желания глазами.
— А вот о законе мы сейчас и поговорим, — как ни в чём не бывало говорит Шастун, отстраняясь от его тела.
— Ты серьёзно? — Арсений выглядит, буквально, охуевше, а Антон внутренне ликует — сбить эту маску самоуверенности было для него идеей фикс.
— Абсолютно, — хмыкает он, — считай, что это был мой прощальный поцелуй, — Шастун первый, кто не хочет, чтобы это был их последний контакт, но он всё ещё полицейский, а Арсений — всё ещё подозреваемый.
— Прощальный? — Попов внезапно звучит не столько обиженно, сколько зло, так что Антон, уже подходя к двери, оборачивается, — да меня даже сажать не за что! Ты бы выслушал сначала! — Арсений взрывается, и маска самоуверенности теперь трещит у Антона, — я пытался связаться с тобой, чтобы всё тебе объяснить быстрее, чем ты сам догадаешься, но ты решил игнорировать меня со вчерашнего вечера и даже не дал шанса что-то рассказать! — Шастун опешивает от такого наезда, но молча слушает, — а теперь заставляешь испытывать сразу всё! Я за этот час испугаться сто раз успел, что ты теперь ненавидишь, что без разговоров посадишь, а потом вот это?! Ты сказал, что любишь, так выслушай, блять, пожалуйста, если это правда так! — Арсений в два шага подходит ближе и снова хватает Антона за китель, — и сними эти блядские браслеты, уж я-то точно отсюда никуда не денусь.
Антон сильно тормозит, пытаясь переварить услышанное, но на автомате находит ключ в заднем кармане и расстёгивает наручники. Он метается удивлённым взглядом по лицу Попова, и тот вздыхает.
— Расскажу сейчас, если позволишь.
— Только в кабинете и при Серёже, — отмирает Шастун.
— Твой Серёжа уже всё знает, — бросает Арсений, прежде чем успевает подумать. Антон вскидывает брови.
— Он сказал, что ты…
— Да-да, но если б не рассказал, он бы первый меня в камеру упёк и без тебя, — сразу же оправдывается тот.
— Так, ладно, я ничего не понимаю, но в любом случае, пошли в кабинет.
🔗🔗🔗
Час назад
Получив предупредительное сообщение от Димы, Арсений (который до этого бродил по ближайшему к дому Антона парку в размышлениях, насколько далеко тот его пошлёт, если он сейчас нагло придёт к нему под дверь) сразу же вызывает такси на адрес их с Позовым квартиры.
Только вот встречает его не Дима, не кто-то из друзей и даже не полицейские в форме, а ошарашенное выражение лица Антона собственной персоной.
Попов открывает рот, чтобы сходу выдать всё, что надумал за вчерашний вечер, но один взгляд Шастуна даёт ему понять, что он может даже не пытаться.
— Арс?! Я же написал! — Позов появляется в коридоре ровно в тот момент, когда за Антоном хлопает входная дверь.
— Эм, — отмирает Сергей и переводит недоумённый взгляд от входа на лицо Арсения. Тому становится неловко и неуютно. Он понимает, что скрываться уже бессмысленно, поэтому достаёт паспорт и протягивает его полицейскому, — Попов Арсений Сергеевич, — загруженно читает Матвиенко и поднимает ещё более непонимающий взгляд, — так ты не Андрей, получается? — Наконец, доходит до него. А затем его лицо вытягивается в самом настоящем ахуе, — Арсений?! Так это ты тот Арсений, по которому Шаст так убивается? Ебать мой хуй!
— Красноречиво, — за его спиной усмехается Позов, прислонившись к дверному косяку. А Попов обращает внимание на другую фразу.
— Убивается? Он сам игнорит меня весь день, а сейчас даже слова сказать не дал, — Арсений обходит полицейского и скидывает тонкое пальто на кухонный стул. Лето в этом году в Питере выдалось холодное.
— Так, стоп, я нихуя не понимаю, — Сергей переводит взгляд с Димы на Арсения, ожидая хоть каких-то объяснений происходящему, — если ты не Андрей, то зачем так назвался? А ты? — Он довольно резко указывает пальцем на Позова, и тот вздрагивает от неожиданности, — что ты ему написал? Чё тут, блять, творится вообще?
Арсений даёт ему время возмутиться, а затем встаёт напротив и протягивает обе руки, сложив их запястье к запястью.
— Я тот самый тусовщик, Сергей, вяжите, — усмехается он на его ошарашенный взгляд снизу вверх.
— Так это правда, что ли? Подожди, — Матвиенко сводит брови, но наручники достаёт, — то есть, ты наёбывал Антона всё это время? — В его обычно спокойный голос врываются нотки агрессии, а глаза начинают метать молнии.
— Там всё сложнее, Серёж, — из-за его плеча хмыкает Позов и смотрит на Арсения своим самым осуждающим взглядом, на который только способен. Он ещё вчера знал, что Арсово «с меня хватит» не приведёт ни к чему хорошему.
— Так, стоп, — Матвиенко защёлкивает наручники на руках Попова и поворачивается к Диме, — а ты не удивлён? Ты же не должен знать, что мы это…
— Я вас знаю, — легко отвечает тот, на что Сергей снова хмурится, но уже с долей обиды. Он думает несколько секунд, а затем выдаёт:
— Тогда за соучастие поедешь, — Позов на это искренне смеётся (что не на шутку удивляет Арсения — рассмешить Диму сложнее, чем проснуться самостоятельно в пять утра).
— Доказательств-то у вас тю-тю, — усмехается он, разводя руками.
— Найду, — настойчиво говорит полицейский и кивает на дверь, — пошли, в крайнем случае за свидетеля сойдёшь, — Попов молча наблюдает за этой картиной, не понимая одного: в какой момент этот Сергей так прикипел к его другу. Да и Позов не лучше — не противится, накидывает куртку, приносит пальто Арсения и выходит вместе с ними.
🔗🔗🔗
— Так, теперь ближе к делу, — Антон напряжённо откидывается на спинку стула, не понимая, зачем Арсений пересказывает ему то, что было после его ухода вместо действительно нужной и важной информации, — и кстати, если Позов поехал с вами, где он?
— Наверное, с Сергеем, — Попов пожимает плечами, оглядываясь и убеждаясь, что тут друга точно нет.
— Ладно, не суть, рассказывай о своих похождениях, — Шастун ставит локти на стол, придвигаясь ближе и смотрит выжидающим взглядом. Арсений нервно облизывает губы и вскидывает нечитаемый взгляд.
— А ты поверишь, если я скажу так, как это было? — Антон напрягается ещё сильнее. Он быстро прикидывает в голове, из-за чего тот может так переживать, но, не придя ни к чему, только кивает.
— Тебе — поверю, — признаётся он, понимая, что раз уж Серёжа поверил, то о нём и говорить не стоит.
— В общем, — Арсений опускает глаза и начинает теребить край своей футболки, — всё, что я брал у этих людей, — он кивает на папку, — они отдавали мне сами.
Антону требуется около минуты, чтобы осознать услышанное.
— Подробнее, — и этого времени всё равно не хватает.
— Блять, Антон, мне стыдно тебе об этом говорить, — Попов выглядит откровенно взволнованно и явно не перспективой оказаться за решёткой, а скорее — стать причиной разочарования в глазах Шастуна. Последний начинает догадываться, к чему он ведёт, и его брови взлетают куда-то под чёлку.
— Стой, нет, — вырывается у него, и он чувствует сразу бурю эмоций внутри: во-первых, ревность, во-вторых, облегчение, ведь это под статью «кража» не попадает совершенно, а в-третьих, всё ещё непонимание. Арсений поднимает на него глаза, которые сейчас красноречивее любых слов. Антону интересно только одно, — ты спал с ними? — Он старается звучать безразлично, как полицейский, но вопрос получается с рыком, так что снова проебался, получается.
— Нет! — С готовностью резко отрицает Попов, и Антон верит. Его глаза всё-таки не врут, — только соблазнял. Они всегда были пьяные, я их ещё больше спаивал, уводил и они дарили мне свои цацки и деньги, — Шастун, наконец, понимает ситуацию полностью.
— Тогда откуда заявления? Если бы это был акт добровольный, то никто б не жаловался, — резонно замечает он.
— А ты бы смирился с тем, что вчера ночью по пьяни отдал какому-то красивому типу около миллиона рублей? — Антон расширяет глаза, — вот и они не смирились. Поэтому и шли писать. Как думает Димка, первые двое накатали сами по себе, а вот остальные уже из-за мейнстрима, — Арсений усмехается, — я же местная неуловимая знаменитость теперь. Не удивлюсь, если кто-то из них считал, что сможет со мной справиться, уличить или сдать полиции, — он заметно расслабляется, будто скидывает с себя гигантскую глыбу, и Антону самому становится чуть легче дышать.
— Арс, я… — он прерывается, не зная, что сказать в первую очередь, ведь сказать хочется так много. Начинает с самого серьёзного, но голос так и скатывается в жалость, — это мошенничество в особо крупном размере.
— Я понимаю, Антон, если посчитаешь нужным посадить, сажай, я знал, на что шёл, — весь его вид пробуждает в Антоне только два желания — укутать и спрятать, а не сажать. Если и сажать, то уж точно не
за решётку, а
на и кое-что другое.
— Я сейчас вернусь, — поэтому он предпринимает единственно-верное решение.
Найдя Серёжу в холле, Шастун подзывает его к себе, и мысленно удивляется тому, что всё это время он был тут с этим айтишником.
— Вы всё? Выглядишь странно, — усмехается Матвиенко.
— Что делать, Серёж?
— Закрывать, — говорит он так, будто готовился именно к этому вопросу. Антон поднимает непонимающий и испуганный взгляд.
— Что? — Севшим голосом переспрашивает он, и видит успокаивающую улыбку друга.
— Дело, Шаст, дело.
