***
Главный врач больницы лично вышел попрощаться с Монтонесси. Небольшая наставительная речь, стандартная для всех пациентов, перемежалась с льстивыми восхвалениями его картин, которые он рисовал у себя в палате, коротая последние месяца в этой лечебнице. Сам Монтонесси держался прохладно, будто бы это не с ним сейчас ведут псевдодуховные разговоры об искусстве. На лице было застывшее вежливое выражение, держался он прямо, отвечал односложно. Но вот глаза, обычно светло-зелёного цвета, темнели от бушующих эмоций внутри него. Там были и раздражение, и страх, и ненависть, и презрение, и бог знает что ещё, в большей степени негативное по отношению к этому человеку. И было ведь за что ненавидеть, за что презирать и за что бояться. Главный врач был жестоким и жёстким на территории Приюта Мойры. Внутри он наблюдал за мучениями больных и здоровых, проводил свои далеко не гуманные лечебные практики, всячески мешал выздоровлению действительно душевнобольных и усугублял положение здоровых. За периметром же приюта этот врач становился льстецом и подлецом, корыстным и юрким, похожим на крысу. Когда наставительная речь была окончена, а разговор исчерпал себя, врач проводил Вивьена Монтонесси по крутой лестнице, спускавшейся к берегу, до маленькой пристани на пару-тройку лодок и посадил в одну из них. — Вивьен, надеюсь, что здоровье не подведёт тебя, и ты не окажешься у нас снова, – а у самого взгляд говорил ровно обратное. — Спасибо, доктор Хантфилд. Прощайте, – ответил ему Вивьен, морщась внутри от такой фамильярности. В больнице только он обращался к пациентам по именам. Остальные использовали фамилии, клички, либо номера палат. Лодка тронулась. Вивьен Монтонесси возвращался в большой мир.***
Пахло рыбой и йодом. Вполне обычный запах для этого места. Утренний туман успел рассеяться, и на улицы вытекла масса народа. Люди куда-то шли, о чём-то громко разговаривали, что-то покупали и продавали. Жизнь на улицах Города кипела. Для Монтонесси, два с лишним года обитавшего за стенами дома призрения, этот живой непрерывный поток людей, где все наступали друг другу на ноги, был неприятен. Сойдя с утлой лодочки на пристань, Вивьен едва разминулся с пьяным мужиком, который походя злобно зыркнул на него из под козырька своей кепки. Облако алкогольного кислого запаха окутало мужчину, что в сочетании с путешествием на лодке и мельтешением людей, вызвало сильную тошноту. Монтонесси в растерянности обернулся обратно к морю, стараясь высмотреть в туманной линии горизонта остров жуткого спокойствия. Начиналась мигрень. — Чё, хочешь обратно? — мужик, который привёз его с острова, закончил привязывать лодку к причалу. Он тяжело хлопнул Вивьена по спине так, что тому пришлось сделать шаг вперед, чтобы не упасть. — Все вы, психи, оборачиваетесь, когда на сушу вылезаете. Вивьен на это только неопределенно промычал, скомкано попрощался и торопливо шагнул в толпу. Там его быстро унесло потоком спешащих людей. Игнорируя мощёную дорогу, проходившую через большие ворота, которые отделяли Южный Квартал от Стоунмаркета, мужчина выбирал боковые улочки и узенькие проулки, затхлые и тёмные, но тихие и малолюдные. Пусть Вивьен и потратил много времени на брожения по самым мрачным закоулкам, зато упорядочил хаос в голове и хоть немного свыкся с мыслью, что он покинул приют и идёт в свой дом, который ждал его в одиночестве и запустении все эти два с лишним года. Дверь в дом была заперта, но, если соседка не сменила замок, ключ у мужчины имелся. Окно его квартирки на втором этаже было распахнуто настежь, если вообще было на месте, и он задался вопросом, как давно всё так, и что ожидает его внутри. Монтонесси отпер дверь в прихожую и поднялся по лестнице наверх. Маленькая комнатка на втором этаже, в которой из мебели были только кровать, сундук для вещей и письменный стол с приставленным к нему стулом, встретила его тишиной, мусором у окна и взвесью пыли в свете заходящего солнца. Не раздумывая ни секунды, мужчина сбросил свою сумку с предплечья, толкнул ногой дверь, чтобы та закрылась, и упал на кровать. Ощущение дома всё не приходило. Казалось, что вот сейчас дверь откроется и одна из сестёр вкатит тележку с ужином и микстурами. Но минуты грозили превратиться в часы, солнце уже заиграло на потолке отблесками крыши соседнего дома, а дверь всё не открывалась, не открывалась… Солнце уже утонуло в горизонте, в соседних окнах зажглись свечи и керосиновые лампы. Вивьен спал.